Магия тишины. Путешествие Каспара Давида Фридриха сквозь время - Флориан Иллиес

углом стоят девять машин потсдамской полиции без опознавательных знаков. В черном «Форде Мондео», в котором обычно прячут радар, сидит начальник спецкомиссии «Гавань» Гюнтер Мевес и прислушивается к тому, что передает скрытый микрофон на пиджаке водителя «Мерседеса» из Зальцведеля. Сначала это тихие голоса и жужжание шуруповерта, ему невдомек, что это Фридриха достают из деревянных одежд. Потом странное гудение – его Мевес сразу опознает, этот звук издают средневековые камеры «Поляроид», когда выплевывают карточку. За коричневыми гаражными воротами во вмятинах явно есть что фотографировать. Потом водитель «Мерседеса» выходит из гаража и шепчет в потайной микрофон: «Да, это подлинный Каспар». Услышав это, Гюнтер Мевес приказывает начать захват, девять полицейских машин включают сирены и выезжают из-за угла, полицейские окружают гараж и арестовывают огорошенных воров. Те вытянулись по струнке и испуганно глядят на вооруженных полицейских. И отправляются в предварительное заключение. А водитель «Мерседеса», бывший майор госбезопасности, спокойно уезжает по своим делам. Да, он сначала тоже входил в банду, но перешел на сторону полиции, когда не сумел найти покупателя для «Гавани» Фридриха.

И если вы хотите ощутить близость фридриховской «Гавани», то можете в любой момент арендовать пустой гараж в панельном микрорайоне Запад города Потсдам. В объявлениях об аренде примечательна не месячная плата (сто евро), а точное указание на предназначение гаража – «хранение транспортных средств». Чтобы никому в голову не приходили всякие глупости.

* * *

В 1818 году братья отправляют молодожену Каспару Давиду в Дрезден из Грайфсвальда две бочки с селедкой. Сначала он с гордостью ответил, что его жена «хомячит» селедку, как настоящая приморская жительница. Потом сама Каролина, почти настоящая приморская жительница, написала в Грайфсвальд о том, как она благодарна за такое количество рыбы. Но в какой-то момент, летом, в нее уже не лезет. И братья получают письмо с просьбой присылать гусей вместо рыбы.

* * *

В 1930-е годы XX века в лексикон «Тиме-Беккера»[48] неожиданно добавляют нового художника, представителя немецкого романтизма. Его зовут Макс фон Шпек. Даты жизни отсутствуют, и на настоящий момент известна только одна его работа, вечерний вид на порт, под названием «Корабли в порту вечером», созданная «под сильным влиянием К. Д. Фридриха», как пишет в 1933 году дюссельдорфский галерист Ганс Бамман, предлагающий эту картину дрезденским музеям. На полотне доминируют очаровательные лиловые тона, в пейзаже царит вечерний покой, а один из кораблей носит имя «Max v. Speck». Директор дрезденской картинной галереи Ганс Поссе немедленно пишет галеристу, что желает купить «морской пейзаж Шпека», и платит за него не так уж и много, восемьсот рейхсмарок. Может быть, он не просто догадывается, а точно знает, что в лице Шпека приобретает Фридриха? В каталоге приобретений музея появляется картина Максимилиана фон Шпека, что и приводит к краткому вторжению фон Шпека в энциклопедию. Но уже в 1940 году музей выставляет ее как работу Каспара Давида Фридриха, созданную по заказу Максимилиана Шпека фон Штернбурга из Лейпцига, которого художник решил почтить надписью на борту корабля. Уже давно найдены доказательства – многочисленные наброски этих кораблей в альбомах Фридриха. Это можно считать личной подписью. Сам Фридрих наивно полагал, что его имя всегда будет на слуху, и за всю жизнь не подписал ни одной картины.

* * *

Носферату приносит чуму в каждый порт, к которому приближается. Поэтому фильм и называется «Симфония ужаса». Да, Носферату, несомненно, самый жуткий персонаж в истории кино на момент своего появления. В 1921 году, когда 1920-е годы были еще далеко не золотыми, Фридрих Вильгельм Мурнау переносит действие своего фильма в мутную, чужую эпоху бидермайера. Или, вернее, в мир картин Каспара Давида Фридриха. Когда вампир, снятый снизу, вдруг объявляется на корабле, парус справа от него возносится ввысь, а канаты натянуты точно так же, как «На паруснике» у Фридриха. Если мы видим Карпаты, то всегда в сумерках, из которых встают редкие деревья, как на пейзажах Фридриха из Исполиновых гор. А когда Элен из фильма стоит у окна, Мурнау ставит ее точно так, как стоит «Женщина у окна», которую вообще-то зовут Каролина и которая висит в берлинском музее. Когда же она сидит на берегу моря, слева от нее, на холме вдруг вырастают могильные кресты погибших моряков, и камера снимает их внизу, под тем же углом, который так нравится режиссеру в картине «Крест на Балтике». Элен становится для Мурнау воплощением той меланхолии, которую Фридрих когда-то первым наложил, как тень, на свои женские фигуры. У Мурнау она – внебрачная дочь монаха у моря. Когда она идет к воде, появляется текст: «Элен часто видели на берегу моря, гуляющей среди дюн в одиночестве. Она вглядывалась в волны, вдаль». Рецензент газеты «Фоссише Цайтунг» тоже считает, что посмотрел первый «фридриховский» фильм. Он шутит, что «Носферату» – настоящий «музей мотивов».

Кстати, вдова Брэма Стокера после выхода фильма подала в суд на Мурнау, потому что, конечно, опознала в Носферату графа Дракулу. А внуки вдовы Фридриха, Каролины, не жаловались.

* * *

Каспар Давид Фридрих прочитал «Вертера» Гёте на одном дыхании. «Страдания юного Вертера» – это и страдания юного Каспара Давида. И радости у них тоже общие. Еще никогда Фридрих не чувствовал такого взаимопонимания, как читая о благоговении Вертера перед лицом ошеломительной красоты природы: «Ни одного штриха не мог бы я сделать, а никогда не был таким большим художником, как в эти минуты»[49]. Примерно то же самое чувствует Фридрих, увлеченный природными явлениями, хотя он и не перестает рисовать – но пока только карандашом, без красок. Да, это невероятно, но Фридрих, величайший мастер немецкого романтизма, всерьез начинает писать маслом только в возрасте тридцати трех лет (две-три картины 1798 года оказались такими посредственными, что он предпочел отложить это дело почти на десять лет). И вот, с 1794 по 1807 год он занимается графикой и без конца рисует каждую лодку, что попадается ему на глаза, каждую еловую ветку, каждый камень. Еще он рисует сепией, эта техника позволяет ему покрывать бумагу нежным светло-коричневым цветом, создавать тонкие переходы света и тени на небесном своде, и в этом он достигает большого мастерства. Во время долгих прогулок он всегда носил в кармане рубашки пузырек сепии, чтобы сразу зарисовать то, что хочется не забыть. В ходе одной такой прогулки вокруг озера Толлензее близ Нойбранденбурга, города его родителей, дедушек и бабушек, сестры Доротеи и брата Иоганна, он видит чету рыбаков, сидящих перед их домиком. Рисует их. А потом видит на