Старые усадьбы - Николай Николаевич Врангель
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пройдя широкий двор, мы вошли в сад, прохладный, дремучий, где не видно голубого неба, все зелень и тень. По прямой широкой аллее мы дошли до круглой площадки, где находился прежде летний деревянный домик. От него тянутся лучами широкие аллеи, будто тоннели, проложенные в массе зелени, открывая вдаль разнообразные картины; впечатление, какое они производят на зрителя, истинно очаровательное. Однообразие аллеи делает незаметным ее далекое протяжение, между тем там ярко освещенный предмет заканчивает чрезвычайно приятно эту темную перспективу и составляет живописный с нею контраст.
Прежде здесь было много храминов-беседок с названиями, значение которых было особенно приятно и понятно князю[172]. Здесь были просеки: Цесаревичей, Нелидовой, Антуанеттин, Браницкой, Ожидаемого Наслаждения, Милой Тени; были дорожки Удовольствия, Жаркого Любовника, Постоянного Друга, Веселой Мысли, Прихоти, Верных Любовниц, Брата Степана, Петра Молчанова, Услаждения самого себя…[173] Теперь (1848) одни небольшие полянки, поросшие молодой осиной, указывают только места их. Уцелел лишь земляной курган, на котором по вечерам гремела музыка; в стороне слышались в то время песни, в темных аллеях мелькали группы молодых женщин — и все оживлялось не присутствием лишь, но сочувствием владельца. Теперь мимолетный ветер шепчется с вершинами деревьев, а в тени ветвей тихонько пропоет зяблик, да разве иволга бросит к небу свою песню, и все смолкает»[174].
Дом Надеждино еще долго сохранялся после описываемого времени. Но вот несколько лет назад и он продан, все вещи увезены, и многие из них уже перешли в руки антикваров.
На юге России в первой половине XIX столетия еще целы были дворцы Елизаветинских вельмож и богатых помещиков. Великолепны были имения Разумовских, особенно Почеп и Батурин Черниговской губернии. Фон Гун, бывший в начале века в Почепе, рассказывает о нем:
«Он есть великолепное каменное здание необъятного пространства. Главным фасадом стоит к саду. С другой стороны, то есть со стороны двора, флигели его составляют превеликий овал, за коими построены еще хозяйственные строения. Во всем вообще здании семеро ворот. Средняя часть дома, или главный корпус, который занимается самим графом, состоит из двух этажей на погребах и имеет со стороны двора портик. Во всем фасаде двадцать пять окон, и я должен был пройти сто тридцать шагов, когда хотел смерить весь ряд комнат нижнего этажа главного корпуса. Особливо хорош там зал для балов и концертов; также и библиотека, из пяти тысяч книг состоящая. Сад перед домом велик, расположен в голландском вкусе и отделяется от противоположного луга, который, нечувствительно возвышаясь, простирается до горизонта, рекою Судостью. Здешний дом построен двадцать пять лет тому назад покойным фельдмаршалом графом Разумовским. План прожектирован Деламотом, а произведен здешним архитектором г-ном Яновским. Жаль, что столь огромное здание построено не там, где в одной отсюда версте на другом конце Почепа имеется другой графский же деревянный дом, в котором когда-то жил некто аглинский купец Ухтерлани, находящийся и теперь еще в свежей здесь памяти. Там местоположение совершенно романическое и сад, сотворенный самою природою прямо в аглинском вкусе. В особенности красивое имеет положение в этом саду преогромная каменная оранжерея. Сад сей называется Меншиковским, ибо место сие, как и Почеп, принадлежало в прежние времена князю Меншикову»[175].
В 30-ти верстах от Почепа было село Ивантенки, принадлежавшее генерал-майору и кавалеру Гудовичу: «Приметным становится благосостояние, порядок и вкус владельца тамошнего сада. С великою приятностью возвышаются позади плодоноснейших полей, засеянных гречею, молодые леса прекрасного чистого березняка; в долине близ самой дороги, где надобно ехать по насыпанной высокой плотине, видно как бы сверху озеро со множеством на нем островов, то украшенных мраморными урнами, то засаженных небольшими рощицами, группами, боскетами, клумбами и цветами. Около них плавают гордые лебеди, воспевая аркадскую песнь свою, и гуси с Мыса Доброй Надежды. Чем долее идешь, тем более обнаруживается приятности и прелести всего места, около осьми верст в окружности и двести пятьдесят десятин поверхностного содержания имеющем, все то, что только может быть украшено подражательным искусством. Она избрала себе в садовники самого владельца сего прямо швейцарского местоположения; ибо он как друг природы, как любитель прекрасного и возвышенного соединяет в себе с глубоким познанием высокий вкус, дабы скромною рукою помогать только натуре и придавать ей принадлежащее по справедливости. Непрерывная разнообразность долин и гор, лесов, лугов и полей, прелестных видов и в задумчивость приводящих дорожек, водопадов, озер, разных деревьев и растений североамериканских, строений различного рода и множества тому подобного доставляют страннику неутомимое упражнение. Не должно пропустить упомянуть о прекрасном Китайском домике, в саду построенном, который в особливости производит удивление тою верностию и точностию, с каковыми все в нем сделанное занято от китайцев. Здесь привлекает на себя внимание каждая дверь, самая лестница, каждое украшение, даже замки, мебели, одним словом… все, как снаружи, так и изнутри. В одной из комнат все стены обложены лакированными с золотом досками, изображающими жизнь Конфуция. В другом садовом же строении сделана прекрасная русская баня с ванною, многими комнатами и со всеми принадлежностями. Музыка здешняя, из шестнадцати человек состоящая и превосходно играющая, занимает также часть приятностей Ивантенкинских[176]».
«Баклань — село, принадлежащее к Почеповской графской экономии, лежало в двадцати пяти верстах от Почепа. Все то, что природа сотворила в Ивантенках в малом виде и позволила искусству украсить, найдете вы в Баклани в виде большом, увеличенном. Здесь искусством сделано весьма еще не много, но все произведено натурою. Надобно выехать на целый ряд высоких гор, коих вершины украшены лесом, а спереди на горе же видно превеличественное здание, подобное рыцарскому из времен протекших столетий. Оно построено не прежде, как лет пять тому назад в подражание итальянским сельским около Рима домам и весьма много сходствует с великолепным близ Москвы дурасовским домом. Думать надобно, что при строении сего дома главною целию было то, чтобы из каждой его комнаты можно было видеть натуру в разных ее изменениях. Истинно рассматривающий взор наблюдателя не знает, на котором предмете ему остановиться. Повсюду видна чрезвычайно обильная многообразность и в обширном пространстве природы; и если б сюда привесть хоть самого Клода Лоррена или какого-нибудь Берне, то и тот не вдруг бы
