Гордиев узел Российской империи. Власть, шляхта и народ на Правобережной Украине (1793-1914) - Даниэль Бовуа

Что уж говорить об учебных заведениях, если за печатным польским словом велась такая слежка! Одной из первых забот Безака, о чем он сообщал министру народного просвещения, было «усиление и упрочение народного образования на русских началах». В этом отчете от 30 октября 1865 г. перечислялись уже принятые (но еще не доведенные до конца) меры: открытие в трех губерниях 11 прогимназий для мальчиков (вместо бывших уездных школ), учреждение стипендий для лучших учеников народных школ, оказание финансовой поддержки государством тем русским, которые хотели открыть частные учебные заведения, открытие в каждой губернии по 15 двухклассных православных школ со сменами для девочек, открытие 120 народных училищ в каждой губернии, а также семинарии для подготовки учителей этих школ. Создавалась также общая дирекция народных училищ1337.

Чуть позднее Безак поддержал представленный попечителем министру проект создания в юго-западных губерниях пяти женских гимназий. Вот как он обосновывался: «При полном отсутствии в крае женских школ, устроенных в русском духе, все женское образование перешло в руки лиц польского происхождения. Заведения, ими содержимые, могли бы и могут называться скорее школами для распространения польских тенденций и мятежных стремлений, чем знаний, основанных на религии и нравственности… [что очень важно] в деле обрусения края, так как главными двигателями мятежа доселе были преимущественно женщины…»1338 Особое беспокойство Ширинского-Шихматова вызывала оторванность украинского крестьянства от российских властей и помещиков, и он несмело выражал пожелание о введении всеобщего начального образования. В письме к генерал-губернатору он писал, что крестьянские общества, которые выразили бы желание открыть народную школу, могли бы получать от Министерства государственных имуществ бесплатный лес для ее постройки. Попечитель призывал волости подписывать соглашения, а мировых посредников и православных священников принимать в этом деле участие. Он был убежден, что в деле привлечения на свою сторону украинских крестьян еще многое предстояло сделать: «Народное образование в Юго-Западном крае тогда только пойдет правильно и успешно, когда учебное начальство и духовенство вполне сольют все свои усилия по ведению этого дела»1339.

Усиливавшаяся политика русификации до поры до времени не ставила под сомнение польское присутствие в Киевском университете. Но вскоре об этом снова заговорили. Первым это сделал Ширинский-Шихматов в докладе, который Безак приложил к отчету за 1865 – 1866 гг.1340 Он писал, что, хотя в 1864 г. количество учащихся поляков уменьшилось до 1/4 от общего числа студентов, уже в 1865 г. они составляли 1/3 всех студентов, a в 1866 г. предполагалось дальнейшее увеличение их числа, т.е. практически возвращение к состоянию до восстания, когда польское студенчество составляло 52,6 % от общего числа. По его мнению, поляки, успокоившись, естественным образом вновь стали ценить высшее образование и связанные с ним преимущества. До восстания они еще могли выбирать между Киевом и одной из столиц империи, теперь же, когда доступ поляков в столичные университеты был ограничен нормой в 10 % от общего числа студентов, они обратили внимание на Киев, где такого ограничения не было: «Надобно опасаться, что этот университет подвергнется наводнению польского элемента». Он полагал, что масса польских выпускников гимназий трех губерний «снова приобретет в нем то преобладание, которое имела года три тому назад», и университет Св. Владимира приобретет «польский характер». Он не верил, что открытие нового университета в Одессе могло что-то изменить, так как он находился слишком далеко. Ширинский-Шихматов писал: «Нельзя не предвидеть, что все эти обстоятельства отзовутся большим вредом для общерусских интересов края, еще недостаточно окрепших и объединившихся, чтобы собственной тяжестью дать успешный отпор враждебным влияниям»1341. В связи с этим он предлагал не превышать достигнутого уровня, т.е. 1/3 от общего числа студентов, или чуть повысить эту планку по сравнению с разрешенной долей поляков в столичных университетах. Столь «мягкий» numerus clausus1342 не удовлетворил в Петербурге членов Комитета министров – обсуждение этой проблемы совпало с очередной антипольской волной, вызванной покушением Каракозова. Александр II принял 22 апреля 1866 г. предложение об ограничении числа польских студентов в Киеве до 1/5 от общего числа1343. 29 июля товарищ министра народного просвещения И.Д. Делянов добился от императора дополнительного ограничения, согласно которому в эти 20 % следовало включить также вольнослушателей, чтобы они и не пытались сдавать экзамены1344.

Впрочем, есть основания полагать, что прием столь малого числа поляков в университет был следствием ограничений, введенных в гимназиях. Согласно перечню учащихся средних учебных заведений за 1869 г., к учебе было допущено всего 27 % католиков (1068 учащихся из 3922). Это был самый низкий процент во всех западных губерниях. В том же году в Виленском учебном округе, несмотря на последствия террора Муравьева, было принято 47 % учащихся-католиков, из которых основную часть составляли поляки1345. Это говорит о более суровом преследовании поляков на Украине, чем в северо-западных губерниях. Следует сказать, что второе покушение на царя (25 мая 1867 г.) в Париже совпало с проходившим в Москве Славянским съездом, где преобладали антипольские настроения, и с завершением празднования юбилея Карамзина в Академии наук (еще в декабре 1866 г. было зачитано и встречено овацией его «Мнение русского гражданина» 1819 г. – записка об опасности объединения западных губерний с Царством Польским). Не следует также забывать, что участник покушения А. Березовский был родом с Волыни.

Представление об атмосфере в области образования и о страхах властей перед польской угрозой на Украине дает интересная коллекция писем за 1867 г.1346 5 января Н.П. Эйлер, киевский губернатор, обратился к Безаку с просьбой отказать в выдаче паспорта Юлии Ячевской, помещице из-под Киева, которая хотела покинуть Киевский уезд и переселиться в Варшаву, чтобы воспитывать там трех своих детей. И хотя в политическом отношении поведение женщины не вызывало нареканий, губернатору было понятно, что ее стремление уехать в Царство Польское было вызвано нежеланием отдать своих детей в русскую школу. При этом такие школы существовали недалеко от ее имения. Губернатор писал: «Нельзя не видеть желания вкоренить в детях польский фанатизм и удалить их от всего русского». Безак признал правоту своего подчиненного. Однако тогда Ячевская обратилась непосредственно к нему (30 июня 1867 г.), объясняя, что ее имение под Каневом – небольшое, малодоходное, а в Варшаве в ее собственности находится дом. На генерал-губернатора не подействовали аргументы, и он, отметив на письме «не может быть удовлетворено», оставил прошение без ответа. Было еще несколько подобных просьб вроде той, о которой писал Безаку волынский губернатор Галлер 23 февраля 1867 г. Они дают представление о преградах, которые власти чинили учащимся и студентам в их желании учиться на месте или за границей. Со временем были несколько смягчены санкции, огранивавшие отъезд. Как нам предстоит убедиться, в будущем Галиция стала убежищем для многих поляков из украинских губерний Российской империи, однако долгий период после Январского восстания, когда отсутствовала возможность карьерного роста и поездок, парализовал польскую молодежь. Например, уже упомянутый киевский губернатор просил Безака 23 марта 1867 г. запретить студенту-медику Владиславу Олехновичу выехать на учебу в варшавскую Медико-хирургическую академию, несмотря на полученный им отказ в поступлении в Киевский университет в связи с пресловутым распоряжением о numerus clausus от 22 апреля 1866 г. Несмотря на то что губернатору было известно о существовавших ограничениях, он предлагал Олехновичу отправиться в какой-нибудь другой российский университет. В отношении студентов из семей повстанцев иногда применялся и принцип коллективной ответственности. Губернатор Геллер запретил Болеславу Недзялковскому после окончания гимназии в Житомире продолжить обучение в Варшаве. И хотя его лично ни в чем не обвиняли, его четыре брата были более чем политически неблагонадежными. Старший присоединился к венгерским повстанцам в 1848 г., после возвращения был вынужден пойти служить в армию, два других были сосланы на каторгу за участие в Польском восстании 1863 – 1864 гг., а четвертый был уволен от должности секретаря Овруцкого суда и находился под надзором полиции.

Несмотря на то что подобные притеснения поляков были по-своему эффективными, глава киевской полиции обнаружил еще одну возможность обучения на польском языке, а именно частные уроки. Новый киевский губернатор М.К. Катакази сообщал Безаку 27 сентября 1868 г., что студенты и учащиеся гимназий могли еще беспрепятственно давать частные уроки. Разумеется, больше других в этом были заинтересованы католики. Губернатор писал о них: «…хотя в данное время не заподозрены в неблагонадежности, но за них на будущее время ручаться нельзя, так как их тайные стремления неизвестны». Губернатор повторял только аргумент полицмейстера, напоминавшего ему о правительственном распоряжении об исключении поляков из рядов чиновничества, где они могли навредить русскому делу, а тем более русскому образованию. Он предлагал в связи с этим запретить им давать частные уроки, что и было сделано генерал-губернатором 8 октября 1868 г. Впрочем, вызывает сомнение тот факт, что каждый учащийся или студент действительно обращался, как того требовало это распоряжение, в университет (а тот, в свою очередь, в полицию) за разрешением. Тем не менее это является примером вытеснения польской культуры за пределы легального бытования. Подтверждение антипольского характера этих мер находим и в переписке пребывавшего с 1871 по 1881 г. на посту киевского губернатора Н.П. Гессе. 15 сентября 1873 г. он спрашивал Дондукова-Корсакова, сменившего Безака, о том, распространяется ли этот запрет на всех католиков, включая таковых из-за границы. Сам он ничего не имел против такого расширительного толкования. Как обычно, генерал-губернатор поддержал его предложение (28 сентября 1873 г.)1347.