Гордиев узел Российской империи. Власть, шляхта и народ на Правобережной Украине (1793-1914) - Даниэль Бовуа

Несмотря на то что подобные притеснения поляков были по-своему эффективными, глава киевской полиции обнаружил еще одну возможность обучения на польском языке, а именно частные уроки. Новый киевский губернатор М.К. Катакази сообщал Безаку 27 сентября 1868 г., что студенты и учащиеся гимназий могли еще беспрепятственно давать частные уроки. Разумеется, больше других в этом были заинтересованы католики. Губернатор писал о них: «…хотя в данное время не заподозрены в неблагонадежности, но за них на будущее время ручаться нельзя, так как их тайные стремления неизвестны». Губернатор повторял только аргумент полицмейстера, напоминавшего ему о правительственном распоряжении об исключении поляков из рядов чиновничества, где они могли навредить русскому делу, а тем более русскому образованию. Он предлагал в связи с этим запретить им давать частные уроки, что и было сделано генерал-губернатором 8 октября 1868 г. Впрочем, вызывает сомнение тот факт, что каждый учащийся или студент действительно обращался, как того требовало это распоряжение, в университет (а тот, в свою очередь, в полицию) за разрешением. Тем не менее это является примером вытеснения польской культуры за пределы легального бытования. Подтверждение антипольского характера этих мер находим и в переписке пребывавшего с 1871 по 1881 г. на посту киевского губернатора Н.П. Гессе. 15 сентября 1873 г. он спрашивал Дондукова-Корсакова, сменившего Безака, о том, распространяется ли этот запрет на всех католиков, включая таковых из-за границы. Сам он ничего не имел против такого расширительного толкования. Как обычно, генерал-губернатор поддержал его предложение (28 сентября 1873 г.)1347.

Единственной для поляков дорогой к образованию, лишенной риска (но избиравшейся немногими), был переход в православие или (на Холмщине, на территории Царства Польского, официально переименованного в Привислинский край) в униатство, к ликвидации которого власти в скором времени приступили. В июле 1867 г. по просьбе волынского губернатора Безак разрешил молодому Целестину Ленчицкому, несмотря на то что его отец находился с 1863 г. под полицейским надзором за оскорбление монарха, поступить в униатскую гимназию в Холме, поскольку это заведение было уже полностью русским, т.е. контролировалось православной церковью1348.

Сохранение польского языка зависело от степени национального сознания в каждой семье1349. Однако в сложившихся условиях необходимо было надевать маску лояльности российским властям. В случае некоторых магнатов подобное показное поведение становилось почти гротескным. Графиня Браницкая из Белой Церкви предназначила огромную сумму в 287 тыс. рублей на народные школы, т.е. на русификацию украинского крестьянства, и способствовала еще большему обрусению гимназии в Белой Церкви после 1861 г. В то же время, судя по воспоминаниям Эдмунда Бжезинского, который сдал там выпускные экзамены в 1872 г., т.е. учился там с 1866 по 1872 г., можно говорить о двойственном характере этого учебного заведения. Бжезинского в 1861 г., когда ему исполнилось 7 лет, вместе с младшим братом и четырьмя соседскими детьми под руководством приглашенного учителя начали учить чтению и письму дома. Кроме имевшихся в собственности земель отец арендовал также несколько фольварков у Браницких. Мальчик читал газеты, приходившие по подписке из Царства Польского, и русскую литературу для того, чтобы подготовиться к поступлению в гимназию, но также А. Мицкевича, В. Сырокомлю, Ю. Крашевского, Ю. Коженевского, Х. Жевуского, З. Качковского, книги по истории Польши и ведению домашнего хозяйства. Бжезинский вспоминал, как понравилось ему удивительное здание гимназии с большим внутренним двором, прекрасным парком, некогда богатой польской библиотекой, с когда-то католической, а теперь православной, с позолоченным куполом, часовней. Коридоры в здании были украшены портретами царей. Частный характер этого заведения позволял принимать до 80 % польских учащихся, о степени русификации которых заботился сам генерал-губернатор, время от времени посещавший гимназию. Бжезинский вспоминал, как три брата бросились на колени перед Безаком с просьбой помиловать их отца или как «этот невзрачный человек, увешанный орденами, кичливый, чванливый, в окружении свиты» приказал отцу одного из учеников (русскому!) 25 раз ударить по лицу сына за то, что тот во время парада вел себя недостойно. Но, по всей видимости, это запугивание не было действенным: в пятом классе Бжезинского избрали председателем небольшой группы учащихся, созданной под влиянием киевского студента Ярошевича. На встречах группы мальчики изучали историю, читали стихи, учились польской грамматике. Тайная библиотека была спрятана у Казимежа Зелиньского, сына доверенного лица графини. С ним и с Людвигом Варыньским Бжезинский отправился в Петербург, но из-за numerus clausus не смог поступить на медицинский факультет. Поэтому в духе эпохи позитивизма он поступил в Политехнический институт и стал химиком, вступив там в «Украинское коло». Название было обманчивым – в кружок входили только поляки из украинских губерний. После того как его выслали из столицы за социалистические убеждения и хождение в народ, он, избежав более сурового наказания, перебрался в Вену и поступил там на медицинский факультет.

Эта краткая биография является первым примером того, как – и это мы увидим еще не раз – русские и поляки сближались на почве социалистических идей. Следует также отметить, что первые петербургские процессы над студентами показали в определенном смысле бессилие властей перед политизацией российских учебных заведений. Что же касается поляков в западных губерниях, то распоряжение Комитета министров от 27 декабря 1873 г. об усилении надзора предводителей дворянства за учебными заведениями1350 не привело к ощутимым результатам. Среди предводителей дворянства уже давно не было польской шляхты, что могло уберечь ее от контроля и давало шанс на проявление новой солидарности между русскими и польскими студентами левых взглядов.

Если принять, что 20 %-ный numerus clausus для поляков в действительности соблюдался, и зная количество студентов1351, можно с легкостью установить численность польской молодежи в Киевском университете в период с 1861 по 1899 г.:

Выпускники университета, как правило, переоценивали в воспоминаниях число польских студентов. Талько-Хрынцевич, который поступил в 1872 г., сообщал о таком числе польских студентов в его время, которое было достигнуто только через 20 лет, – 400 человек. Куда большую ценность представляет его описание подпольной деятельности. Он сообщал, что, несмотря на существовавшие ограничения, она продолжалась даже в первые годы после подавления Польского восстания и в подпольном движении принимала участие половина поляков. Существовала подпольная касса взаимопомощи с капиталом в несколько тысяч рублей, имелась и библиотека, созданная в 1862 г., долгое время укрывавшаяся и вновь открытая для пользования в 1872 г. благодаря Алойзию Длускому, студенту из Подольской губернии, который стал в будущем адвокатом в Одессе и пропагандировал левые идеи среди рабочих1352.

Подобная позиция была действительно проявлением чрезвычайной смелости в условиях, когда в университете власти возобновили политику деполонизации. Из университета изгонялись последние польские профессора, сам университет был превращен в плацдарм антипольской борьбы. Многие преподаватели начали после 1864 г. работать в русификаторской прессе. Наибольшую известность приобрел В.Я. Шульгин, основавший газету «Киевлянин» (позднее ее редактором был Пихно), но, кроме этого издания, были еще и «Киевское слово», «Киевские отклики» и т.п., которые помогали учителям истории и историческим обществам, работавшим над созданием нужного властям образа Юго-Западной России. В.С. Иконников написал в этом духе историю Киева с 1654 до 1854 г., а затем еще том, посвященный пятидесятилетию университета в 1884 г. В 1878 г. Историческое общество Нестора-летописца организовало пророссийский археологический съезд, а через год стало издавать «Чтения в Историческом обществе Нестора-летописца»1353 по образцу Московского исторического общества. К этому списку следует еще добавить «Вестник Юго-Западной России», а также ряд губернских газет и других публикаций1354.

В начальный период борьбы с польской культурой в данном регионе некоторые украинцы, которые в скором времени сами стали жертвами преследований 1876 г., после принятия Эмского указа, не видели препятствий к участию в общей антипольской борьбе. Так поступил Павло Чубинский, которому Академия наук доверила редактирование отчета «этнографическо-статистической экспедиции в Западно-Русский Край», где была грубо приуменьшена численность польского населения на Правобережной Украине и отрицалось польское (и еврейское) влияние на Правобережную Украину. Все разделы этого отчета, написанные П. Чубинским, а именно «Краткий исторический очерк ополячения Юго-Западного края», «Католицизм в Юго-Западном крае», «Коренные причины антагонизма с великорусами и изменение в быте поляков со времени неудачи повстания»1355, были так далеки от истины, что другой знаменитый украинец М.П. Драгоманов, куда более вдумчивый историк, сразу же подверг их резкой критике в «Вестнике Европы»1356. Он считал, что в интересах Российского государства было признать своеобразие всех меньшинств, ввести земства в западных губерниях, провести судебную, городскую реформы, объявить религиозное и языковое равенство и ввести свободу печати. В июле 1875 г. в том же журнале в статье «Евреи и поляки в Юго-Западном крае» он высмеял псевдонаучную анкету Чубинского и обвинил во лжи псевдонаучные изыскания последователей Каткова и его «Московских ведомостей»1357.