Набег язычества на рубеже веков - Сергей Борисович Бураго

Вместе с ними мы совершили своё последнее путешествие с Серёжей на нашей машине в Чернигов. Вместе с ними мы стояли на краю ржаного поля, на сытной родной земле, вместе с ними посетили святые черниговские места, поднимались в последний раз на колокольню, и с высоты обозревали весь Чернигов, и принимала нас в этом городе Лиличка Ткач.

И опять-таки в этом же 1986 году Серёжа становится во главе кафедры русского языка на подготовительном факультете Университета. Он не очень-то был доволен получением этой должности, т. к. откладывалась работа над докторской диссертацией. Но повторяю, за какую работу ни брался бы Серёжа, он всегда находил смысл. И в данном случае, кафедре он посвятил много времени и труда.

И, наконец, спустя годы, он работает над докторской диссертацией. Как всегда, не хватало времени. Но тянуть дальше он не мог. Мучительно заканчивал Серёжа свой труд, приходилось в это время подрабатывать шофером и пр. И всё-таки он был завершён. В 1993 г. состоялась зашита докторской диссертации. Но по тем или иным причинам Серёжа был и. о. профессора, документы на профессора так и не были оформлены.

Доверчивый и скромный, он никогда не пользовался плодами чужого труда. На него никто не работал. Только теперь, может быть, оценят его кафедралы как администратора, как ученого, как человека, который весь груз ответственности брал на себя. Уже, вероятно, смертельно больной, он практически не пользовался бюллетенями, пренебрегал досугом, отстаивал своих коллег перед начальством.

В 1993 г. он возглавил Гуманитарный фонд «Collegium», с помощью которого осуществлял издание журнала «Collegium», проведение ежегодных международных конференций «Язык и культура», и под тем же названием издавал сборники материалов конференции. Кроме того, в течение пяти лет проводились вечера в Доме актёров ежемесячно, в последний четверг, под названием «журнал на сцене», или «Collegium на сцене». Болея душой за отечественную культуру, он, как Дон Кихот, вместе с сыном Дмитрием взвалил на свои уже усталые плечи тот тяжелый и ответственный груз, который способствовал бы возрождению культуры в Киеве. Определяя сущностные темы журнала на сцене, он привлекал к сотворчеству музыкантов-исполнителей, певцов, актёров, писателей, деятелей искусства и науки. Его подлинная демократичность и любовь к людям давала возможность осуществить выступления тем, чей талант был не востребован. И, надо сказать, что на этой сцене рождались вдохновение, вера в добро, в любовь, вера в незыблемость истины. Посетителями этих вечеров в основном была киевская интеллигенция, униженная нищетой, лишенная часто возможности работать, теплоты общения, этого бесценного дара, дающего стимул к жизни.

Уже смертельно больной, поднимаясь с постели после очередного сеанса лечения, он всё же решается открыть в сентябре новый сезон «Collegium на сцене». Волнуясь, как встретит его зал, он тщательно впервые готовил свой костюм и пытался, глядя в зеркало, оценить себя со стороны. Но зал ждал с волнением и сочувствием. Зал за эти годы его полюбил… На этом же вечере состоялась презентация его последней книги «Мелодия стиха». Одним из выступающих был Сергей Борисович Крымский. Его насыщенный отзыв о книге так был важен для Серёжи. С. Б. Крымский и И. Е. Комарова были последней наградой, бесценной и незабываемой. Они же вместе со старыми друзьями искренне переживали нашу трагедию. Как мало осталось таких людей, несущих тепло и свет разума в наш оскудевший мир.

Состоялся вечер и в октябре. Быть может, он предчувствовал, что проводит его в последний раз. Прозвучала тема «Слово и духовная сущность мира». По-юношески стройный, но с печатью тёмной желтизны на лице, он как всегда улыбался, приветствуя завсегдатаев своих вечеров. В последний раз обращаясь к ним, он оставлял, как завещание, веру в жизнетворную силу слова, в возможность понимания между людьми всех народов и национальностей. Он говорил об истине как о неотъемлемой составляющей духовной жизни человека. Рядом с ним на сцене пел церковный хор. Он сидел такой юный, радовался своим словам, этой встрече, радовался духовной музыке… и верил.

Да, он был жизнелюбом, человеком долга, подвижником. Он был гражданским проповедником, потому что в наше безвремье кому-то нужно было охранять нравственные законы бытия, этическую сущность культуры, искусство и просто умение общаться. Он защищал, он любил детей. В канун Нового года они сотрудничали на сцене со взрослыми, и нельзя было их оставить без подарков, без угощений. Студенты Киевской детской академии искусств из года в год украшали своим творчеством вечера «Коллегиум на сцене», и восхищали, и дарили радость усталым, теряющим надежду взрослым.

Вы помните, как на июньском вечере прощался с Вами Сергей Борисович? Он желал Вам отдохнуть, хорошо отдохнуть… Но сам он второй год был без отпуска. Я запомнила 14 августа. Я ещё не знала, что ждёт нас. Последнюю строчку стихотворения я дописала в октябре:

Мне сегодня легко так дышать.

Замер день за усталым порогом.

И, презрев печаль и тревогу,

Ниспослал тишины благодать.

Там за городом скошены нивы,

Пахнет травами парко земля.

Над лесною сосновою гривой

Слышен говор живого ручья.

Зреет снова лесная малина.

В царстве августа много щедрот,

Наливается соком рябина.

Янтарём в сотах светится мёд,

Этот сок, этот цвет, этот мёд

Нам никто никогда не вернёт.

Так заканчивалось лето, в котором не пришлось Серёже отдохнуть. Так наступала неотвратимо последняя наша осень. Впервые мы не встретили вместе Новый год. Как он верил! Как он хотел жить! Он улетал в Крым за надеждой. Упрямый, категоричный, он, как ребёнок, отвергал все «против». И всё-таки он вернулся. Вернулся, чтобы проститься с нами, чтобы всё-таки встретить Новый год, 13 января по старому календарю, в кругу семьи, ещё раз увидеть своих любимых внучек Сашеньку и Машеньку.

Он умирал в страшных муках в полном сознании. Иногда, когда забывался, он был похож на обиженного ребёнка, такого родного и беззащитного.

У его изголовья были все родные: мать, дети, любимая внучка Машенька. Иногда, протягивая мне руки, он тихо произносил запёкшимися от крови губами: «Любимая, родная… Дорогие, родные…». Частое дыхание стало затихать уже к 8-ми вечера. В последние секунды жизни, откинув голову набок, он открыл глаза. Взгляд замер. Веки закрылись. И замерло дыхание. Я верю, что он успел меня увидеть. Это было в 8 часов вечера 18 января в канун Крещения.

Трудно поверить, что обретя покой, он лежал с улыбкой на устах.

Горе горькое снами вещими

не изжить.

Друг единственный, мне завещанный,

как