Сёгун - Джеймс Клавелл

– Для себя – ничего. Господин Торанага оказал мне почести и одарил богатствами, о которых я и не мечтала. Но вот мой сын – о да, господин мог бы помочь ему.

– Чем помочь?

– Двумя мечами.

– Это невозможно.

– Знаю, госпожа. Простите. Это так легко пожаловать, и все-таки нельзя. Но идет война. Потребуется много воинов.

– Сейчас войны не будет. Господин Торанага едет в Осаку.

– Два меча. Не такая уж большая просьба.

– Это невозможно. Извините, решаю не я.

– Простите, но я не прошу вас о чем-нибудь таком. Это единственное, что в силах меня обрадовать. Да. Ничего другого. – Капля пота упала с лица Гёко на колено. – Я хотела бы сбросить пятьсот коку с цены контракта в знак моего уважения к господину Торанаге и из желания помочь в эти трудные времена. Другие пятьсот коку пойдут моему сыну. Самурай нуждается в наследственном состоянии, правда?

– Вы обрекаете своего сына на смерть. Все самураи Торанаги очень скоро погибнут или станут ронинами.

– Карма. У моего сына уже есть сыновья, госпожа. Они расскажут своим сыновьям, что когда-то мы были самураями. В этом все дело.

– Не я жалую звание самурая.

– Конечно. Простите меня. Я просто сказала о том, что могло бы меня удовлетворить.

Торанага раздраженно покачал головой:

– Ее сведения, вероятно, интересны, но не стоят того, чтобы сделать ее сына самураем.

Марико возразила:

– Она кажется преданным вассалом, господин. И будет польщена, если вы еще на пятьсот коку снизите цену контракта, отдав эти деньги нуждающимся самураям.

– Это не благородство. Нет, совсем нет. Это только признание того, что сначала она запросила грабительскую цену.

– Возможно, ее предложение стоит рассмотреть, господин. Идеи Гёко-сан насчет гильдии, гэйся и новых категорий куртизанок будут иметь далекоидущие последствия.

– Не согласен. Нет. И почему ее следует вознаградить? Нет оснований воздавать ей такие почести. Бессмысленно! Она, конечно, не просила вас об этом, не так ли?

– Для нее это было бы чересчур дерзко, господин. Я просто подумала, что она может быть вам очень полезна.

– Лучше бы она уже это доказала. Не исключено, что ее секреты – сплошное вранье. Меня теперь постоянно кормят враньем. – Торанага позвонил в колокольчик – у дальней двери тут же появился его конюший:

– Господин?

– Где куртизанка Кику?

– В ваших покоях, господин.

– А эта женщина – Гёко – с ней?

– Да, господин.

– Выставьте их обеих из замка. Немедленно! Отправьте обратно в… Нет, разместите их на постоялом дворе – третьеразрядном постоялом дворе – и скажите, чтобы ждали, пока я не пришлю за ними. – Когда самурай исчез, Торанага проворчал: – Отвратительно! Сводня, желающая стать матерью самурая! Грязные крестьяне не знают больше, где их место!

Марико смотрела, как он, сидя на подушке, раздраженно обмахивается веером. Ее ошеломили произошедшие в нем изменения: мрачность, брюзжание, капризы вместо обычной жизнерадостной уверенности. Он выслушал все тайны Гёко с интересом, но не выказал возбуждения, которого она ожидала. «Бедняга, – подумала она с сожалением, – он сдался. Что толку для него в этих секретах? Может быть, он достаточно мудр, чтобы отбросить в сторону все мирское и готовиться к неизвестному? Лучше бы и тебе последовать его примеру, – вздохнула она про себя, понемногу умирая в глубине души. – Да, но ты не можешь, не сейчас, – ты должна защитить своего сына!»

Беседа проходила на шестом этаже главной крепостной башни, чьи окна смотрели на три стороны света. Заход солнца был мрачен, тонкий серп месяца висел низко над горизонтом, сырой воздух стоял без движения, хотя здесь, на высоте почти ста футов от основания крепостных стен, улавливалось каждое дуновение ветра. Низкое помещение, заключенное внутри мощных стен, занимало половину этажа; остальные комнаты выходили на другую сторону.

Торанага поднял с татами письмо Хиромацу, переданное Марико, и еще раз прочитал. Она заметила, что у даймё дрожит рука.

– Зачем он хочет приехать в Эдо? – Торанага нетерпеливо отбросил свиток в сторону.

– Простите, господин, но я не знаю. Он только просил меня передать вам это послание.

– Вы разговаривали с христианином-отступником?

– Нет, господин. Ёсинака сказал, что это запрещено всем.

– Как вел себя в пути Ёсинака?

– Очень деятельно, господин. – Она терпеливо ответила на вопрос во второй раз. – Он очень исполнителен. Прекрасно нас охранял и доставил точно вовремя.

– Почему священник Цукку-сан не вернулся вместе с вами этим путем?

– По дороге из Мисимы, господин, он поссорился с Андзин-саном, – пояснила Марико, не зная, что наговорил отец Алвито, если Торанага уже вызывал его. – Святой отец решил ехать отдельно.

– Из-за чего произошла ссора?

– Отчасти из-за меня, из-за моей души, господин. В основном из-за вражды их религий и потому, что между их правителями идет война.

– Кто начал ссору?

– Они одинаково виноваты. Ссора началась из-за фляжки спиртного. – Марико рассказала про стычку с Родригесом, потом продолжила: – Цукку-сан принес вторую фляжку в подарок, желая, как он выразился, извиниться за Родригес-сана, но Андзин-сан объявил напрямик – чересчур откровенно, – что не хочет никакого «папистского спиртного», предпочитает саке и не доверяет священникам. Святой отец вспыхнул и, тоже не выбирая выражений, заверил, что никогда не имел дела с ядом и впредь не собирается иметь. Поклялся, что в жизни не забудет этого оскорбления.

– Ах яд? Они используют яд как орудие убийства?

– Андзин-сан говорил мне, что некоторые из них применяют яд, господин. Затем последовал поток новых грубостей, и они сцепились из-за религии, спасения моей души, розни между католиками и протестантами. Я тут же пошла за Ёсинака-саном, чтобы он прекратил ссору.

– Чужеземцы не приносят нам ничего, кроме беспокойства. Христиане не доставляют ничего, кроме обид. Правда?

Она не ответила, расстроенная его раздражительностью. Это было так непохоже на него – потерять свое легендарное самообладание, без всякой видимой причины, как казалось. «Может быть, это поражение так на него подействовало? – гадала Марико. – Без него погибнем мы все, мой сын погибнет, и Канто скоро попадет в чужие руки». Его мрачность оказалась заразительна. Она смотрела на улицы и замок как сквозь пелену, которая, похоже, заслонила весь город, а ведь жители его славились веселым нравом, дерзким зубоскальством и умением наслаждаться жизнью.

– Я родился в тот год, когда у нас появились первые христиане. С тех пор они околдовали всю страну, – произнес Торанага. – Все пятьдесят восемь лет ничего, кроме беспокойства…

– Сожалею, что они оскорбили вас, господин. Что-нибудь еще? С вашего разреше…

– Садитесь. Я еще не закончил. – Торанага опять позвонил в колокольчик – дверь открылась. – Пошлите за Бунтаро-саном.

Вошел Бунтаро. Сохраняя на лице свирепое выражение, он встал на колени и поклонился. Марико поклонилась ему, не вымолвив ни слова, он же, казалось, ее не заметил.

Незадолго перед этим Бунтаро встретил их кортеж у ворот крепости. После краткого приветствия передал приказ сразу же явиться к господину Торанаге, сообщив, что за Андзин-саном пошлют потом.

– Бунтаро-сан, ты просил у меня встречи в присутствии твоей жены, и как можно быстрее.

– Да, господин.

– Чего ты хотел?

– Я смиренно прошу отдать мне голову Андзин-сана, – сказал Бунтаро.

– Почему?

– Пожалуйста, простите меня, но я… Мне не нравится, как он смотрит на мою жену. Я хотел… Я хочу сказать ей это в вашем присутствии. Кроме того, он оскорбил меня в Андзиро, и я не могу жить с таким позором.

Торанага посмотрел на Марико: та, казалось, окаменела.

– Ты обвиняешь ее в том, что она дала ему повод?

– Я… Я прошу разрешения снять с него голову.

– Ты обвиняешь ее в том, что она его поощряла? Отвечай на вопрос!

– Прошу извинить меня, господин, но если бы я так думал, то был бы обязан тут же отрубить ей голову, – ответил Бунтаро с холодным безразличием, потупившись. – Этот чужеземец постоянно нарушает мой покой. Я считаю, что он дурно влияет и на вас. Разрешите мне отрубить ему голову, прошу вас. – Он поднял взгляд. Его толстые щеки были небриты, глаза ввалились. – Или позвольте мне забрать жену, и сегодня вечером мы уйдем в «великую пустоту» – готовить вам путь.

– Что вы скажете на это, Марико-сан?

– Он мой муж. Все, что он решит, я сделаю, если вы не откажете ему в этом, господин. Это мой долг.

Торанага переводил взгляд с мужчины на женщину. Потом его голос стал тверже – на мгновение он сделался прежним Торанагой.

– Марико-сан, через три дня вы уедете в Осаку. Подготовите для меня этот путь и дождетесь меня там. Бунтаро-сан, ты будешь сопровождать меня как командир эскорта, когда я отправлюсь туда. После того как выполнишь свой долг в качестве моего помощника, ты или один из твоих людей окажете ту же услугу Андзин-сану – с его согласия или без него.