Легко видеть - Алексей Николаевич Уманский

и организма самого человека сопротивляться неблагоприятным и быстро нарастающим изменениям или привыкать к ним. Удары по иммунной системе каждого индивида делались все ощутимей, грозя самому существованию человеческой породы. В условиях обострившейся пищевой конкуренции теряла действенность с трудом обретенная личная и общественная мораль, поскольку все ценности, вплоть до невещественных, стали предметами купли-продажи. Разрастающийся за счет все новых предметных поступлений рынок сметал со своего пути прежние моральные и познавательные табу, большинство которых было установлено не кем-нибудь, а самим Создателем. Мерилом почти всего на свете стали деньги – самая эфемерная, недолго живущая ценность, которая полностью девальвируется для каждого их обладателя со смертью его физического тела, но отнюдь не его духа и души. В атмосфере всеобщих денежно-расчетных отношений абстрактная мыслительная деятельность, не порождающая прибыли в деньгах, в общем мнении теряла свою привлекательность и переставала казаться необходимой, хотя именно в абстрактных размышлениях человек мог проникаться и духом природы, и духом Божиим, без чего не могло происходить личное совершенствование. Это была древнейшая ошибка человеческого социума – будто лишь коллективные действия и особенно – коллективная работа по нравственному совершенствованию даст благой результат. Две тысячи лет христианства убедительно доказали, что коллективы верующих под водительством священников – функционеров церкви, не стали лучше ни как целое, ни по персональному составу, чем любые прежние общины христиан. Призывы к лучшему поведению звучали без счета и в храмах, и под открытым небом – и где только еще они ни звучали. Паства исправно слушала, пела и подпевала, и участие в коллективном богослужении обычно вполне заменяло молящимся самое важное – внутреннюю работу над собственными устремлениями чувств, мыслей и поступков, чтобы вера могла дать свои благие плоды не в рамках молитвенного собрания, а непосредственно в жизни. А там, то есть в жизни, на глубоких бескорыстных мыслителей чаще всего смотрели, как на смешных чудаков не то с придурью, не то со странной блажью, а в бесхитростно и нерасчетливо добрых людях, чьей добротой с удовольствием пользовались, вовсе не усматривали пример для себя. Вот таковы оказались итоги цивилизованного развития человечества под эгидой веры в Единого Благого Бога, который вынужден был выдворить перволюдей – Адама и Еву – из рая с суровым напутствием и одновременно приговором: «Плодитесь, размножайтесь!» Ну что ж – расплодились, размножились. Только в вынужденных трудах своих лучше не стали и не заслужили себе прощения Господа, а с ним – и разрешения вернуться обратно в Божий рай. Зато потомки Адама и Евы научились производить товары и торговать ими, используя деньги как «всеобщий эквивалент». Несколько позже они догадались открыть учебные заведения, в которых совершенствовали свои знания, полученные из церковных книг и от «отцов церкви», но в еще большей степени получали прикладные знания, помогавшие лучше строить, лучше воевать, лучше питаться, лучше грабить и использовать ресурсы природы, но из всего этого так и не последовало знаний, как стать лучше им самим. Кстати, с обретением массы новых прагматически значащих умений примерно столько же ценного, уже имевшегося в голове, забывалось и утрачивалось навсегда.

Выходило, что общий объем знаний во все периоды человеческой цивилизации у каждой личности оставался примерно постоянным. Сейчас мы больше знаем о достижениях науки и меньше знаем о естестве. Раньше было обратное. Делая новые открытия, мы перестали вспоминать о прежних. Переходя из категории практически актуальных, знания больше не держатся в человеческих головах из-за невостребованности и кажущейся бесполезности. Это несомненно снижает способность людей к интеллектуальному прогрессу, поскольку комбинация новых и старых знаний может продуцировать очень важные новейшие результаты. Развивая свой скептический ум, человек умалял в себе способность к восприятию Истины интуитивным и чувственным образом. Логика и углубленный анализ, конечно, были важными инструментами познания, но подключаться с ними к Сверх-Разуму, к Сверх-Сознанию оказалось совсем несподручно. А чем была и остается вся начинка нашего разума в сравнении со Сверх-Сознанием? – первым детским лепетом – не более того. Давным-давно сгинули люди прошлых рас – Лемурийской и Атлантов – прогневивших Создателя тем, что они бессовестно и дурно обходились со знаниями, которыми Милостью Божией могли обладать просто так, подключившись к Сверх-Сознанию. С тех пор этот путь был почти наглухо перекрыт. Исключение делалось только для особенно достойных, своими трудами и обузданием эгоизма заслуживших доверие Господа Бога. Такие люди не могли употребить свою сверх-осведомленность ни во вред себе, ни во вред другим людям. Но таких была только горстка на Ладони Всевышнего. На них можно было равняться, но по ним никак нельзя было судить о готовности человечества к Богоугодному и благому использованию Сверх-Знаний. Следовательно, и надежды на их приобретение даже в неопределенном будущем у него тоже не могло быть.

Глава 26

Михаил вернулся в мыслях к Реке. К привычному уважительному любованию ею теперь само собой примешалось совсем не радующее чувство предстоящего в скором будущем расставания с ней. Он узнал ее мощь и красоту наяву, хотя полюбил еще до того, как оказался здесь. Географические карты, если рассматривать их со страстью и воображением, умели одаривать этим чувством. Разумеется, между влюбленностью в мечту и реальной любовью существовали немалые различия, но все же отнюдь не такие, чтобы между той и другой разверзлась глубокая пропасть. Нет, они не вредили одна другой и теперь гармонично соединились в сознании – та Река, которая много-много лет манила к себе после бессчетного вдумывания в карту, и та Река, которая ежесекундно проносила мимо любого места наблюдения за ней сотни, а после паводка и тысячи кубометров воды в секунду. И в голове сплавщика, каждодневно имеющего дело с ней и ее Мощью, невольно, будто по закону индукции, возникал спутный поток мыслей и воспоминаний, напоминающий своей интенсивностью громадный расход воды в Реке. Интересно, в каких единицах, если не в кубометрах или в тоннах в секунду, следовало бы измерять этот спутный поток, заставляющий считаться с собой почти столь же определенно, как с буквально выпирающей наружу мощью Реки? В голове вскипали и вихрились старые и новые образы, соображения, ассоциации, вспоминалось неприятное, о чем не любишь думать, и бесконечно радующее и дорогое. Как будто давно переплавившиеся в устоявшуюся память – некую суммарную массу собственного прошлого – явления и события минувших времён неожиданно возрождались в свежем виде как птица Феникс – с тем, чтобы снова пойти на переплавку уже вместе с новыми компонентами и более строгими самооценками. Не иначе, как непроизвольно, но отнюдь не несвоевременно, началась подготовка к предстоянию перед Богом на Его Страшном суде. Разумеется, смешно было думать, что таким образом можно суметь подготовиться к самому строгому экзамену и, тем более, повлиять на Экзаменатора, как-то смягчить его отношение к себе и получить более высокую, чем заслуживаешь, оценку, то есть лучшую будущую участь. Критерии оценки у Всевышнего наверняка окажутся более строгими, чем смеет ожидать любой смертный. Мы ведь столько всего вообще не замечаем за собой, не говоря о том, что худо, которое мы признаем, как свой собственный грех, большей частью кажется нам простительной слабостью, хотя мы и забываем заранее спросить об этом самого грозного Судию, Высшего из высших. Так что даже такая небывалая в жизни Михаила подготовка не могла считаться полноценной перед лицом Того, кто знает о тебе все, причем даже заранее – и не только о делах, но и о мыслях, о вожделениях, о промахах, которых мог и должен был избежать, но не избежал даже на старости лет. И существенно исправляться теперь было поздно. В любой момент Свыше могло раздаться: «Хватит!» – и тогда понесешься в астральном теле по темному тоннелю на ярчайший свет в его конце. А дальше – и ожидаемое, и неведомое. И приговор, который обжалованию не подлежит, зато исполнится в точности.

Ну, а сейчас заканчивалось его испытание Рекой, которое он устроил для себя сам – тоже, несомненно, трудное, но все-таки более льготное в сравнении со многими испытаниями «обычной жизни» – потому что к походным испытаниям он сознательно и добросовестно готовил себя всю жизнь с возраста восемнадцати лет и некоторым образом преуспел в этом деле. Жаль было только, что так же здорово не старался преуспеть во всем остальном, не считая, может быть, только литературных занятий и своей философии.

К данному походу Михаил подготовился настолько серьезно, что заканчивал путь не на последних крохах, а с заметным запасом продуктов, несмотря на то, что помог кое-чем Галиной компании. Обычно ведь бывало, что какие-то продукты, особенно вкусные, исчезали из обихода раньше, а оставшиеся, не воодушевляющие своим видом и вкусом, тоже грозили кончиться через день, через два, через три. Дал ли ему Господь Бог поумнеть или просто он сам чересчур перестраховался, Михаил не знал, но теперь, приближаясь к концу маршрута, все-таки был доволен своей запасливостью, не просчитавшись в худшую сторону. Просчитаться же в лучшую было