Легко видеть - Алексей Николаевич Уманский

так и будет всю жизнь заносить в нее записи о путешествиях только на поездах и пароходах, настолько он был инфантилен, пожалуй, даже хил. Но Бог миловал и дал ему навсегда увлечься настоящими путешествиями, когда от него и его спутников зависело, сколько они сами пройдут по рекам, тропам и бездорожью и сумеют ли при этом выжить и уцелеть. В них он познал счастье обретения какой-никакой, но силы духа и непосредственного общения с родной и любимой прекрасной Землей. В них он либо познакомился, либо узнал по существу большую часть своих любимых и лучших женщин. Их женственность, привлекательность и красота в походных условиях проявлялась сильней, чем в цивилизованных и домашних, а уж о превосходстве и великолепии их духа и души в сравнении с любыми другими людьми нечего было и говорить. Чем сложней и опаснее были походы, тем более зримыми становились их высшие человеческие качества, тем очевидней делалось, что не они «слабый пол». Их присутствие и стойкость укрепляли волю мужчин к преодолению того, чему они сами бросали вызов, еще не представляя себе в полной мере того, с чем встретятся и чего это от них потребует. Их пронизывала одна и та же первозданная сила, когда они оказывались на авансцене перед ликом Земли и всей звездной Вселенной. И именно женщины сияли особым светом, когда их касалась лучезарная красота Мироздания. И тогда не возникало – не могло возникнуть – сомнений в том, кто именно является высшим творением Божьим среди людей, даже если они в чем-то уступают мужчинам в инициативности, непоседливости, в практической изобретательности и аналитике, но не в духовном разуме и интуиции, верности любви и высшим ценностям Божественного Бытия.

С тех пор, как он в первом своем походе полюбил Ингу, Михаил понял, что без общей жизни в походах никакая избранница полностью им не завладеет. И неважно, что он любил Ингу, а она, как обнаружилось, не любила – благодаря тому страстному и в то же время разумному чувству, которое выросло в его душе к этой девушке, там навсегда закрепились критерии, которым должна была обязательно соответствовать женщина – предмет его высших, лучших устремлений, способная вызвать в нем готовность к полному самоотречению – вплоть до полного растворения в неразрывной общности с ней. Чисто городские знакомства к такому результату не приводили. Да и сама любовь продолжалась с ними не так уж долго, хотя значимыми для его жизни они не только были, но и остались, тем более, что мимолетными их никак нельзя было назвать. Но мимо они все-таки пролетали – и те, с кем не ходил в походы, и даже те, с кем ходил, кроме Марины. – «А Галя? – неожиданно спросил он себя. – Она тоже мимолетная?» – «А то кто же? Ясное дело – да!» – «Конечно, мимолетная встреча длиной в целую ночь». – «Ну и что же, что ночь? Так получилось. Возможно, из-за дождя». – «А не будь дождя, она что, через час пошла бы в свой лагерь по ночной тайге?» – «Ну, пожалуй, вряд ли». – «Правильно. Не надо пудрить мозги. Тем более, что ты ей понравился. Гордишься?» – «Нет.» – «Но все же доволен?» – «Ею – да. Собой – нет.» – «Но ведь она тебя после этой ночи и в Москву к себе приглашала. И домой, где мать давно сыта по горло ее «женихами», и в мастерскую, где можно заниматься любовью независимо от маминых суждений об очередном избраннике. Кстати, ты на сколько лет старше Галиной мамы?» – «Хм-м. Наверное, лет на десять-пятнадцать». – «Для мамы наверняка было бы большим облегчением знать, что не на двадцать.» – «Но мне-то без разницы, на сколько лет я старше ее мамы, тем более, что и с Галей не собираюсь встречаться.» – «Разве она не понравилась?» – «Даже если понравилась. Не в ней дело». – «А в ком?» – «Во мне и Марине». – «Вспомнил, наконец!» – «Я и не забывал». – «Неужто? Даже когда пользовал Галю?» – «В общем-то, да». – «Неплохо ты помнил. Очень неплохо! И ты ни о чем подобном даже не мечтал?» – «Мечтал, но очень давно. Еще при Лене. А так – просто думал» – «Что думал?» – «Ну, то что обычно лезет в голову, когда давно хочется женщин и есть раздражитель». – «Какой раздражитель?» – «Либо сама женщина, которую видишь, либо ее изображение». – «Без одежды, конечно!» – «Да, лучше, когда без одежды. Или какая-то аксессуарная одежда, которая обычно ничего потаенного не скрывает, а только обрамляет. Типа черных чулок с туфлями на высоком каблуке на женщине с пышными бедрами и грудью и черным треугольником лона». – «Пикантно, конечно, спору нет. Так ведь Галя весьма подходит под этот образ! Ты не находишь?» – «А чего тут сомневаться? Конечно, подходит, несмотря на отсутствие чулок и туфель или бижу. Ну, и что из этого?» – «Как что? Вот тебе и натуральная близость к сексуальному идеалу!» – «Сексуальных идеалов в мире – до черта! Галя близка лишь к одному из них». – «Разве этого мало?» – «Для того, чтоб захотеть покрыть женщину – вполне достаточно. А вот чтобы и дать ей, и взять от нее главное, на что способен каждый пол – нет. В том-то и причина, почему она не захватила меня кроме как на время физблизости, но мечтать о себе как о человеке, а не как об одном из видов сексуального совершенства так и не заставила. Короче, она не пробудила к себе любви». – «Но ведь ты для нее сделал больше, чем стоило, чтобы не подвергать себя новой опасности с ее стороны!» – «Сделал то, что мог, но не стараясь, чтобы она была насквозь очарована мною!» – «Все равно преуспел, она прямо вся исстоналась у тебя в экстазе! Теперь держись, не отстанет!» – «Брось! Глупости! Через неделю она приедет в Москву и начнет ш-шикарнейшую привычную половую жизнь с молодыми людьми, совершенно не вспоминая обо мне». – «А если она и впрямь в тебя въехала?» – «Ну, во-первых, я в это не поверю. А во-вторых, если она проявит ко мне что-то похожее, отнесу это на счет экзотической ситуации, в которой она позволила себе вообразить, что въехала всерьез». – «Так что, не поверил бы в ее искренность?» – «Да ты что? Разумеется, нет!» – «Не любил, не домогался, но полежал – тогда чего ради? Пожалел, что ли?» – «Пожалеть, конечно, пожалел, только не сверх меры. Уж больно ее Игорь напомнил мне Вадима, а Галино разочарование в нем напомнило реакцию Веры Соколик на поведение Вадима в Кантегирском походе. Все-таки у Гали появилось право «наставить» бывшему любовнику рога». – «А ты не упустил представившейся возможности и лично ее в этом праве поддержал». – «Насчет этого спорить не буду. Хотя воздавать Игорю за что-либо в мои намерения вообще не входило. И я ведь не давал ей понять, что собираюсь искать с ней новые встречи». – «Ты-то действительно не давал, зато она дала вполне определенно. В записке об этом прямо говорится. А ты, между прочим, записку эту не сжег, а сберег». – «Да что ты к этому привязался? Если сама Галя не совсем вышла из головы, сжигание записки не поможет». – «Ага, значит, признаешь, что она тебя сильно впечатлила?» – «А кто бы поверил, если б я сказал, что вовсе нет? На то она и женщина с первоклассными умениями и экстерьером» – «Похоже все-таки, что она всерьез пробила твою защиту, а теперь хочет существенно расширить пролом». – «С чего ты взял?» – «А телефоны она с какой целью тебе сообщила?» – «Ну, может быть, для того, чтобы я посильней в нее въехал, а не она. Только я въезжать в нее не собираюсь». – «Это почему?» – «Да и так уже стал виноват без особой охоты. А Марину огорчать совсем не хочу. И гневить Господа Бога по новой в мои планы вовсе не входит». – «Зачем же тогда сохранил записку, тем более, что так она может попасть ненароком в руки Марины, если с Галей ничего не собираешься продолжать?» – «Оставил как знак ее благодарности за поддержку с моей стороны в трудную для нее минуту». – «Ищешь неприятностей на свою голову?» – «Нет, не ищу – в том-то и дело! Уж как я старался избегать встреч с этой компанией, сколько времени зря потратил – и все же не избежал». – «Значит, на то была Воля Божья». – «Выходит, была. Я же знал, что они спешат, в то время как сам не торопился. Вот и отставал, пока совсем не надоело. Не хватало по их милости вернуться к Марине намного позже, чем мог и хотел». – «Вот видишь, бесполезно было противиться Божьей Воле». – «Так надо было убедиться сначала, что она действительно такова. Я сперва только понимал, что встреча с Галиной компанией обернется для меня каким-то испытанием, и поэтому старался его избежать. Но когда Галя пришла ко мне на ночь, я понял, что испытывает меня Сам Всевышний, и уклониться уже не мог». – «Ну и что скажешь – выдержал?» – «Выдержал, но плохо. Внутренней преданности Марине я не изменил. А что касается внешней – сам знаешь. Молю Бога о прощении, но больше о том, чтобы из-за этого не было худо Марине». – «Боишься последствий, если она узнает?» – «Боюсь, несомненно. Но больше даже стесняюсь». – «Стало быть, не сможешь сам ей признаться в своих художествах?» – «Думаю, нет. Хотя художества, в общем-то, не мои. Моя – недостаточная стойкость. Обидит ли это Марину, оскорбит или что – я не знаю. Может, она даже не поставила бы мне это в вину, что,