Легко видеть - Алексей Николаевич Уманский

можно было получить из непревзойденной кулинарной книги мадам Елены Молоховец «Подарок молодым хозяйкам или средство к уменьшению расходов в домашнем хозяйстве». Находить средства к уменьшению напрасных, паразитных расходов своих ограниченных жизненных ресурсов, отпущенных Господом Богом каждому сущему главным образом для духовного творческого роста и самосовершенствования, надлежало ему самому. Это надо было рассматривать как свой серьезнейший долг и как обязанность, которую нельзя перекладывать ни на кого из других независимо от того, имелись ли компетентные ответственные учителя или их не было, благоприятствовали ли такой работе над собой условия труда и существования или они только препятствовали ее выполнению, какими бы они ни были – ужасающими или напротив – роскошными и сверхдостаточными и потому полными соблазнов.

Горько было признавать, что ни близкое к среднему положение в обществе, ни крайности сами по себе не являются достаточными основаниями для углубленного самокопания с целью выйти хотя бы на след Истины относительно того, как жить сейчас, чтобы в следующей жизни жить достойней и лучше. Положение личности совсем не обязательно стимулирует и обязывает к сознательным действиям в собственную же пользу ради улучшения кармы. Для этого требуется какой-то особый импульс Свыше, вызывающий сдвиг прежних представлений и озарение новым пониманием – в этом Михаила убедил не только собственный опыт, но знакомство с житиями таких людей, как святой апостол Павел, блаженный Серафим Саровский, ясновидящая Ванга или кинозвезда недавнего прошлого Брижитт Бардо.

Радикальное преображение в сознании будущего апостола Павла, тогда еще сборщика податей и гонителя христиан Савла, произошло после того, как он, заснув в пути, упал с верблюда и ужаснулся тому, что до тех пор творил. Малолетний отрок Прохор, купеческий сын, упал с верхнего яруса колокольни, но не расшибся, а стал расти по-другому, чем сверстники, покуда не стал выдающейся личностью в духовном мире России – блаженным и святым Серафимом Саровским. Болгарка Вангелия во время грозы получила травму от пыльного вихря и молнии. Она лишилась зрения, но в замен у нее открылась способность видеть то, что скрыто от зрячих людей. Героиня множества фильмов, в которых Брижитт Бардо блистала своей сексуально-эротической привлекательностью и наготой, после переутомления своей карьерой и шоком, испытанным после обнаружения предательства её ложных благожелателей, которым она доверяла и которые скрытно и подло снимали, а затем продали фильм о её интимной жизни, отдала свои силы спасению животных, беззастенчиво истребляемых людьми ради выгоды. В этом качестве она не стала столь же известной, как тогда, когда фильмы демонстрировали ее красоту, грацию и обнаженную фигуру, но ее голос зазвучал в мире достаточно сильно, чтобы ее стыд за людей поселился в душах у многих. Воистину прав был Сократ: «Чем больше узнаю людей, тем больше люблю собак».

Водяной парашют замечательно тянул байдарку против ветра, Михаил, поглядывая по сторонам, то и дело возвращался глазами к кончикам еловых веток, обозначавшим положение «оплеухи». Теперь он не уставал удивляться тому, что так поздно решил воспользоваться тем, что давным-давно знал. Освободившись от гребли, он мог думать в пути о чем угодно, что только в голову взбредет. Даже при движении на моторе или под парусом нельзя было настолько естественно отвлекаться от управления судном, как при сплаве за «оплеухой» по глубокой реке. Шум мотора утомляет, тогда как скорость вынуждает больше думать о том, что может возникнуть по курсу судна. Паруса при свежем ветре вообще не дают соскучиться, заставляя думать о сохранении равновесия и работать шкотами и рулем при заходе ветра, изменении его скорости и собственного курса. Но ходить под парусом как раз и нравилось тем, что возникало упоительное чувство общения между двумя стихиями и собой. Конечно, иногда Михаил мечтал и о моторе, но такого, какой он хотел бы иметь – мощностью в полторы – две лошадиных силы и весом килограммов в пять – шесть – в мире просто не существовало, а двенадцать килограммов в самом моторе и порядка двадцати пяти с инструментами, запчастями, маслом и горючим его не устраивали. Как объяснил ему встреченный на Белом море немолодой турист Олег Иванович, обладатель приемлемого мотора «Тюммлер», меньше такого веса никак не получится, а по части расчетов ему можно было верить – он преподавал химию и ядерную физику для химиков в Менделеевском химико-технологическом институте (или просто в Менделеевке для своих или в Менделавочке для всех прочих). Война поглотила большую часть его молодости. Еще до нее он попал в военное училище. Каких специалистов военного дела там готовили, Олег не сказал, зато припомнил, чем было ознаменовано для него двадцать второе июня 1941 года. Он как раз был дежурным по училищу и поэтому после выступления Молотова по радио отправился к начальнику училища докладывать о начале войны. Войдя в кабинет и представившись, он приготовился было рапортовать, но услышав начальственное: «Отставить!» – вернулся в коридор и стал разглядывать, что на нем было не так, как положено. Ничего недопустимого не обнаружив, он снова переступил порог кабинета и снова был отправлен назад. На сей раз он, наконец, нашел, что не в порядке было крепление одной из шпор на сапоге. Поправив ремешок, он, наконец, получил разрешение говорить и довел до сведения начальника, что уже идет давно ожидаемая война. Сам по себе не более, чем мелочь, этот эпизод поразительно точно характеризовал готовность Советского Союза к ее ведению. Михаил хорошо помнил атмосферу того времени, хотя был еще совсем ребенком, которому предстояло в тот год перейти из детсада в первый класс школы. Каждый день по многу раз в воздухе раздавались военные песни – по радио, от марширующих колонн красноармейцев, даже от хора в детском саду:

– «Если завтра война, если завтра в поход,

Будь сегодня к походу готов!..»

или – «Гремя огнем, сверкая блеском стали

Пойдут машины в яростный поход,

Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин

И первый маршал в бой нас поведет!

Пусть помнит враг, укрывшийся в засаде —

Мы начеку, мы за врагом следим.

Чужой земли мы не хотим ни пяди,

Но и своей вершка не отдадим!

Гремя огнем, сверкая блеском стали…»

Была практически отмобилизована колоссальная по численности армия, постоянно находившаяся в напряжении и изнуренная учебными тревогами. Командиры постоянно повышали свою требовательность к подчиненным. Этого требовали приказы сверху и политруки. Отсюда и внимание к шпорам, которые обязаны были носить не только в кавалерии и в артиллерии на конной тяге, но, по свидетельству маршала авиации Савицкого, и в военно-воздушных силах – он, будучи пилотом, командиром авиационной дивизии, сам накануне войны носил не только шпоры, но и шашку! Так что со стороны личного состава готовность к боевым действиям была нешуточной. Другое дело, что в прифронтовой полосе, куда нагнали в переизбытке «живую силу», во многих частях не было выдано оружия, а большинство только что учрежденных мотомеханизированных корпусов, кроме как живой силой, не были укомплектованы ни танками, ни положенным автотранспортом, то есть оставались бронекорпусами только на бумаге, хотя слабо вооруженный людской состав на местности все же был. Эту «живую силу», столь же плохо управляемую командирами без опыта и средств связи, сколь и плохо оснащенную, немцы быстро превратили в неживую или полудохлую, то есть в пленных, которых немцам не хотелось, да и нечем было кормить, и в окруженцев, отрезанных от любых источников снабжения, кроме попрошайничества, мародерства и конфискаций. Сугубый формализм подготовки, почти полностью заостренной на второстепенных и даже третьестепенных делах, привел к страшному разгрому и захвату противником огромных территорий. Олег Иванович оказался на Ленинградском фронте. Сначала он служил в войсковой разведке, но после ранения стал наблюдателем. Однажды зимой, когда Нева уже замерзла, он отнаблюдал, как по льду был брошен в атаку на Невскую Дубровку батальон юнг из Кронштадта в черных бушлатах и клешах. Вместе с ними в боевых порядках двигались штук двадцать пять танков. Как только они удалились от своего берега, немцы открыли артиллерийский огонь с единственной целью – разбить побольше речного льда. Целиться по танкам не было никакой надобности. Через несколько минут они сами пошли на дно все до одного. Те из юнг, кто не погиб вместе с танками, были истреблены пулеметным огнем.

Олег Иванович говорил об этом спокойно, без возмущения, казалось даже с насмешкой. Бездарная гибель почти тысячи людей, в основном совсем юных, охваченных патриотическим порывом и сплоченных железной мальчишеской обязанностью не дрогнуть перед лицом своих товарищей, представляла для него всего лишь один эпизод его войны, возможно, далеко не самый трагический. По крайней мере, погибшие юнги и танкисты в своих многотонных машинах долго не мучились. После атаки остались только черные дыры во льду, да одетые в черное неподвижные тела. А в такие безнадежные фронтальные атаки на непроходимый и неподавленный немецкий огонь советское командование бросало свои войска на всем протяжении фронта от Баренцева моря до Черного множество раз. Немцы так