Легко видеть - Алексей Николаевич Уманский

нынешних друзей и врагов! Но нет, опять же за редчайшими исключениями, зафиксированными в истории, не помним, не владеем.

Михаила давно занимала тема беспамятства о прошлых жизнях. Получалось, что самым ценным своим богатством – опытом и знаниями, добытыми в прошлых жизнях – мы просто не можем воспользоваться в нынешней, хотя по всему выходило, что они записаны за каждым и не уничтожены – просто с помощью некоторой процедуры перед каждым новым появлением на свет память о прошлом опыте выключалась на одну жизнь. И однажды его осенило – он вдруг понял, как это может происходить. А помог догадаться не кто-нибудь, а великий писатель Чингиз Айтматов, описавший в романе «Буранный полустанок», как некое степное племя имело обычай превращать своих пленников в рабов – идиотов, которых называли манкуртами. Гнусная технология обезмысливания человека состояла в том, что с шеи свежеубитого верблюда трубкой снималась шкура и ее тут же натягивали на голову пленника. Ссыхаясь, она оказывала страшное давление на череп – такое, что девять из десяти подвергнутых этой страшной казни умирали, а один после мучений начисто терял сознание свободного самодеятельного человека и был способен только к бездумному выполнению приказов хозяина. Эта образная картина расчеловечивания человека неожиданным образом логически и ассоциативно сопоставилась в сознании Михаила с другим очень сходным испытанием, которому подвергаются почти все люди (за исключением родившихся после кесарева сечения, да и те не наверняка). Ведь во время родов ребенок обычно головой вперед проходит через материнские родовые пути, подвергая их при этом страшному давлению, одновременно растягивая, а то и разрывая их. О страданиях матери-роженицы всем хорошо известно, а вот о том, что ребенок испытывает точно такое же силовое воздействие, только не разрывающее, а сдавливающее, не думает почти никто – ведь новорожденные не жалуются, даже если вопят, выйдя на свет. Слабый, еще не окостеневший череп подвергается, по сути дела, точно тому же ужасному испытанию, что и голова человека, из которого делают манкурта. Может, и впрямь родовой процесс включает в себя операцию купирования прошлых знаний той уже многознающей неумирающей человеческой души, воплощающейся в очередное бренное тело? Серьезных доводов против такой гипотезы Михаил не видел. А что до «кесарят», то ведь и внутри матки тельце ребенка плотно и с немалой силой обжато, да и притом в течение долгих месяцев. Вот и «кесарята» не помнят прошлого, только в сравнении с нормально родившимися детьми они, как слышал Михаил, тоже что-то теряют в своем психическом здоровье, правда, толком неведомо, что.

Вот для чего, оказывается, мог быть еще предназначен вожделенный для мужчин, да и для некоторой части женщин, женский орган. Он тебе и манящий орган любви, йони, пещера, грот наслаждений, и часть детородного устройства, и выключатель памяти о прошлых жизнях, и то, что лежит в основе всех отличий между двумя полами, между Инь и Ян. Для ханжей и сексуальных моралистов – главный инструмент соблазна и греха, прямо-таки реторта дьявола. Куда только ни кидало людей в оценке значимости этого органа! Спору нет, для греха он тоже использовался, да ведь не сам же он порождал грех, оставаясь только местом его совершения. Грешил все рано человек – либо тот, кто хотел туда попасть против воли или интереса его обладательницы, либо сама обладательница, желающая заполучить в себя того, кто сам этого не жаждал или просто удерживался. Те же, кто вместе дружно делали то, что угодно партнеру, не грешили – по крайней мере друг против друга, хотя вполне могли быть виновны во грехе перед кем-то еще. Но в любом случае грешила или не грешила психика и физиология, а не предмет вожделения и соблазна.

Вот и с Галей, собственно, было то же самое. Не собирался к ней приставать ни с какой стороны, а ночь провел и не очень этому сопротивлялся. Мало того, что женщина привлекательная и раскованная, так она еще очень грамотно себя повела. Захотела полежать со странным не по возрасту старичком, встреченным на одном с ней маршруте, так прямо ему об этом и заявила. Разве не лестно для одинокого скитальца, если женщина вдвое его моложе с ударными секспрелестями предлагает насладиться собой? Лестно, без сомнений. Это уже снижает сопротивляемость мужского организма. Но все-таки встретив противодействие, точнее – столкнувшись с попыткой уклониться под предлогом естественной для его возраста старческой немощи, она блестяще продолжала атаку, сообщив с улыбкой, что видела и знает, как на самом деле проявляет себя его немощь. После этого что ему оставалось, кроме как подтверждать, что он действительно мужчина и не боится исполнить соответствующую роль? Вот он и исполнил, совсем не думая об измене, потому как не гоже мужчине отказывать женщине, у которой есть все, о чем можно мечтать во время интимного свидания. Да, Можно… Можно было даже подумать, что он защищал честь Марининого мужа, считая себя обязанным поддержать ее репутацию на любом поле, при любом достойном сексуальном вызове. И особенно при сексуальном голоде, который стал заметен Гале через бинокль даже с другого берега Реки. Словом, много чего можно было подумать в том же роде. Только все же не стоило. Слишком просто от греха не отделаешься.

И перед Маринушкой стыдно и неудобно, почти так же, как перед Господом Богом. Зато, как, оказывается, просто сойти с винта даже без собственного страстного желания обладать охочей женщиной – только потому, что она привлекательна, настойчива и азартна. – «Что после этого прикажете думать о собственной стойкости?» – спросил он себя и, подумав, ответил: «Больше не воображай, что ты уже сделался таким, каким, по собственному же разумению, должен быть. Тебе все так же, как прежде, необходимо напоминать себе при встрече с каждой соблазнительной юбкой, что ей ни в чем не сравниться с Мариной, и что это – вовсе не одно самовнушение и самоуговоры, а самая что ни на есть истина – истинней уникального Божьего Дара ничего не бывает – все остальное бывает воспроизводимо, в том числе и удовольствия в постели, но Божий-то Дар неповторим! Большинству супружеских пар на Земле он вообще не дается ни разу. Хорошо еще ты хоть праведником никогда себя не считал! Праведниками становились только те, которые по неосознанным велениям души находили на своем жизненном пути безгрешные, то есть верные, решения. Как и подавляющее большинство других людей, Михаил учился действовать с меньшей греховностью в основном после проб своих доморощенных абстрактных представлений на практике и анализа итогов этих проб, выявляя допущенные ошибки. Их уже несчетное число раз совершали и до него, но нет, оказывается, их распознание только тогда приводит человека к безусловно убедительным выводам, когда ошибки были сделаны им самим. В бурные периоды жизнь вообще несет человека как стремительный турбулентный поток, швыряющий то туда, то сюда, то на мгновение выносящий на поверхность, то надолго загоняющий под нее, и тогда даже некогда думать – только и успевай уклоняться от ближайших прямых угроз своей плохо защищенной жизни, где уж тут заботиться об угрозах для жизни вечной! По этому поводу Михаил часто вспоминал жизненно важный совет, который будущий прославленный ас советской авиации в Великой отечественной войне Александр Иванович Покрышкин еще лейтенантом получил от своего наставника – генерала: «Хочешь остаться жить – пилотируй резко!» Этому совету Александр Иванович следовал сам и учил своих подчиненных действовать так же. Быстро реагировать – часто инстинктивно, круто поворачивать, подныривать, сваливаться на крыло, демонстрировать обманные движения, быть опережающе дерзким, но при этом бдительно следить за противником, стараться разить внезапно и уходить от удара так, чтобы он пронзил не тебя, а пустоту – вот во что на практике выливалось в понятие «пилотируй резко!» Кто умел делать это, имел шансы уцелеть до конца войны. Но это вовсе не значило, что и в нормальной, а не сумасшедшей жизни, какой выглядит смертельный бой, надо было действовать только так. Наряду с умением пилотировать резко надо было уметь пилотировать плавно и красиво. Спокойное, культурное пилотирование в ряде случаев давало больший эффект, потому что не всë, несмотря на задаваемую темпом жизни динамическую доминанту, надо было приравнивать к бою и соответственно действовать, как в бою. Слишком часто важнейшие ценности оказывались слишком хрупкими, чтобы ими удавалось завладеть с наскока и при этом не разбить. Они требовали иного – бережного отношения к себе, а соответственно и проявления выдержки, подавления эгоизма и приложения разума не только в свою пользу, но и в пользу тех, с кем имеешь дело. Было неимоверно трудно преуспеть в овладении этим искусством. Жизнь задавала такие задачи, каких нельзя было разрешить на основе имеющихся учебников, будь то Священное писание со своими заповедями или труды по истории и дидактике или просто честная художественная литература. Не существовало возможности получить точный рецепт и технологическую инструкцию на любой случай жизни наподобие тех, которые