Советский Союз. История власти. 1945–1991 - Рудольф Германович Пихоя

четкую квалификацию: ельцинское «выступление ошибочно политически и несостоятельно нравственно. Политически неверно потому, что исходит из неверной оценки обстановки в стране, из неверной оценки... позиций, которые занимают Политбюро, Секретариат ЦК КПСС. ...А безнравственно... потому, что поставил свои личные амбиции, личные интересы выше общепартийных...» Ельцин, по его мнению, увлечен левореволюционной фразой, собственной личностью130.

Шеварднадзе, найдя выразительные и красивые слова, чтобы похвалить доклад Горбачева, нашел и определения для выступления Ельцина: «Как его охарактеризовать? Здесь употреблялись разные термины, например консерватизм. Я бы добавил — примитивизм. Но скорей всего — и это, пожалуй, наиболее концентрированная оценка — безответственность. Безответственность перед партией, перед народом, перед друзьями и коллегами, товарищами по Политбюро». «Но вам,— обращаясь к Ельцину, говорил Шеварднадзе,— не удастся столкнуть Центральный Комитет с Московской городской партийной организацией. Нет, не удастся!» — и сорвал на этом аплодисменты участников пленума131

Соломенцев, скучно и много говоривший о единстве в партии, неожиданно закончил «московскими сюжетами»: «Доходят ведь до каждого из нас разговоры, определенные оценки — не одобряют москвичи такое поведение. ...И почему вы набрались смелости оговаривать деятельность отдельных работников и деятельность Политбюро?»132

Предварительный итог подводил номенклатурный рабочий (бригадир-строитель), многолетний член ЦК КПСС В. А. Затворницкий. Он заявил, что пленум слишком долго возится с Ельциным. «Мы с Хрущевым, например, в полтора раза быстрее справились»133

Окончательные итоги подводил Горбачев. Он предоставил было слово Ельцину, но не утерпел, начал его перебивать и в конце концов начал выступать сам. В своем выступлении он сообщил, что Ельцин прислал ему письмо об отставке на юг, но они условились вернуться к этому вопросу после Октябрьских праздников. «...Не время обсуждать вопрос, а надо действовать. И в самом деле, товарищи, минуты свободной нет». Горбачев уверял, что Ельцин нарушил договоренность, выступив на пленуме. Дальше следовал многословный поток обвинений в адрес Ельцина134.

В результате специальным постановлением этого пленума выступление Ельцина было признано «политически ошибочным». Политбюро ЦК КПСС, Московскому горкому партии поручалось «рассмотреть вопрос о заявлении товарища Ельцина Б. Н. об освобождении его от обязанностей первого секретаря МГК КПСС с учетом мнения, состоявшегося на Пленуме ЦК»135

Решение-то приняли, но объявить не спешили, опасались. При всей пропагандированной гласности тексты выступлений на пленуме замалчивались. По стране поползли слухи. Выступление Ельцина стало стремительно обрастать легендами, самыми неправдоподобными и живописными подробностями. Появились апокрифические тексты его выступления. По всем законам социальной психологии в уста Ельцина вкладывались фразы, которые хотели от него услышать. Среди них — обличение привилегий номенклатуры, критика в адрес жены Горбачева — Раисы Максимовны, не только везде и всюду сопровождавшей мужа, вплоть до посещения боевых кораблей, на которые по русским военным традициям вход женщинам был запрещен, но и вмешивавшейся в дела государственного управления. Ельцину приписывали слова, будто он, обратившись на пленуме лично к Горбачеву, просил избавить от вмешательства в его работу, от ежедневных указующих звонков Раисы Максимовны.

Между тем партийное руководство ш>мно праздновало 70-ю годовщину Октябрьской революции. 2 ноября в Кремлевском Дворце съездов прошло очередное торжественное заседание, на котором Горбачев выступил с докладом «Октябрь и перестройка: революция продолжается». Заседали два дня. А тут подошла кульминация праздника — 7 ноября состоялся большой военный парад, демонстрация москвичей, вечером прием в Кремле...

Череду праздников прервало чрезвычайное происшествие. Утром 9 ноября стало известно о попытке самоубийства Ельцина136 В своем кабинете, точнее — в комнате отдыха рядом с кабинетом, он нанес себе удар в грудь ножницами. Ножницы для разрезания конвертов с длинными острыми лезвиями попали в ребро и скользнули по груди. Горбачев в своих мемуарах утверждает: Ельцин «симулировал покушение на самоубийство»137 Утверждение неосновательное и неубедительное, превращающееся для Горбачева в самооправдание.

Горбачев использовал это событие по-своему. «А тогда, 9 ноября,— пишет он,— снова пришлось срочно собирать членов Политбюро. Врачи еще раз подтвердили, что никакой опасности для жизни и здоровья рана не представляет. ...Обсудив всю эту информацию, решили, что вопрос о работе Ельцина надо ставить немедленно. Разговор с ним по телефону я провел сам. Чтобы снять малоприятную для него тему о том, что произошло, сразу же сказал, что обо всем знаю, догадываюсь и о его состоянии. Поэтому нужно наметить день и провести пленум МГК.

Мне показалось, он несколько растерялся:

Зачем такая спешка? Мне тут целую кучу лекарств прописали...

Лекарства дают, чтобы успокоить и поддержать тебя. А тянуть с пленумом ни к чему. Москва и так полна слухами и о твоем выступлении на Пленуме ЦК, и о твоем здоровье. Так что соберешься с духом, приедешь в горком и сам все расскажешь. Это в твоих интересах».

Именно тогда, в разговоре с Ельциным, Горбачев заявил ему, что в политику его, Ельцина, уже не пустят.

Разговор Горбачева с человеком, находящимся в тяжком душевном состоянии, человеком больным по любым медицинским стандартам, требование Горбачева, чтобы уже 11 ноября, через два дня после попытки самоубийства, Ельцин стоял перед пленумом Московского горкома партии, трудно не расценить как жестокий способ наказания, расправы над партийным бунтовщиком.

Попытки Ельцина апеллировать к врачебной этике, к клятве Гиппократа, которую давали врачи, были бесцеремонно оборваны медиками 4-го Главного управления Министерства здравоохранения, которые лечили партийно-государственную элиту: «У нас свой Гиппократ!»138

ноября на Политбюро был решен вопрос о преемнике Ельцина на посту первого секретаря Московского горкома. Им стал Л. Н. Зайков.

ноября состоялся пленум Московского горкома партии. Тон на нем задал сам Горбачев. Пленум был злой, участники его соревновались в оскорблениях в адрес Ельцина, которого привезли на заседание, «накачав» лекарствами139

Утром 12 ноября, в четверг, состоялось очередное заседание Политбюро. Обсуждали, как всегда, много вопросов. Среди них согласовывали вопрос, публиковать ли текст выступления Горбачева на пленуме Московского горкома. Договорились этот текст в полном виде не публиковать, а дать его в изложении. Процитируем Горбачева по «Рабочей записи» заседания Политбюро:

«...Во-первых, надо сказать, что Ельцин предпринял, по сути дела, атаку на перестройку, проявил непонимание ее темпов, характера. Более того, с демагогических позиций поднял вопрос о деятельности Политбюро и Секретариата. И в связи с этим сказать, что пленум единодушно это все осудил. Наверное, это все будет изложено полней, чем я говорю. В общем, отделить то, что подлежало политическому осуждению, а потом перейти ко второй части, к тому, что касается его, так сказать, подачи в отставку. Отметить, что его не поддерживают, хотя вначале поддержка была, на начальном этапе, когда провозглашались лозунги. А когда дело дошло до исполнения, не хватило пороху. Вот две