Освобождение животных - Питер Сингер

убийства или мучений существ иной, нечеловеческой природы, остался без изменения.

Схватки между дикими животными продолжались и с наступлением христианской эры

и, очевидно, начали приходить в упадок в связи с общим падением благосостояния и

возникновения для правителей трудностей в элементарном добывании диких

животных. Отголоски тех былых ристалищ мы еще можем видеть и сегодня в виде боя

быков на испанской корриде и в странах Латинской Америки.

Нет сомнения в том, что христианство так же, как и в римские времена, оставило

существа нечеловеческой природы, так сказать, вне сферы сострадания и сочувствия.

Следствием этого явилось то, что отношение к человеческим существам было смягчено

и улучшено, отношение же к другим животным осталось таким же грубым и зверским,

каким оно было во времена Римской империи. Более того, оказалось, что не одно

только христианство переняло все худшее, что было в Риме в отношении к другим

животным; такое отношение, к сожалению, не было погашено и продолжалось и далее,

и долгое время лишь отдельные вспышки сострадания и жалости в крошечных

размерах имели место со стороны небольшого количество благородных людей.

Следует также отметить, что среди римлян все же нашлось некоторое количество

людей, проявивших сочувствие к страданиям, кому бы эти страдания не причинялись, и

отвращение к использованию творений, обладающих высшей нервной системой, для

удовольствия человека — будь то стол гурмана или арена цирка. На эту тему много

писали Овидий, Сенека, Порфирий, Плутарх. По данным историка Лики, Плутарху

первому принадлежит слава как резко выступившему в защиту доброго отношения к

животным, причем на основании всеобщей благожелательности, а не потому, что кто-

то верит в переселение душ в животных. Однако в целом нам пришлось ждать почти

шесть столетий, прежде чем христианские писатели выступили против жестокости к

животным, приводя в качестве оснований мнение, что такая жестокость может

стимулировать и жестокость по отношению к человеку.

Вместо того, чтобы отслеживать процесс развития взглядов христианства на животных,

основываясь на трудах ранних Отцов Церкви и средневековых схоластов (что весьма

скучное занятие, т.к. это, по сути, бесконечное повторение и никакого развития), будет

намного лучше рассмотреть более детально, чем это бывает возможно, позицию в этом

вопросе Святого Фомы Аквинского.

Если существует один единственный писатель, которого можно считать первым и

ведущим представителем христианской философии периода реформации Римской

католической церкви до наших дней — то это Фома Аквинский. Мы можем начать с

вопроса, имело ли место в соответствии с Фомой Аквинским запрещение

христианством убийства божьих творений, иных, чем человек, и если нет, то почему?

На это Фома Аквинский отвечает так: «Нельзя считать греховным использование

предмета с той целью, для какой он предназначен. Сейчас существующий порядок

таков, что менее совершенное служит для более совершенного. Например, растения,

которые просто наделены жизнью, как и все — служат для животных, а все животные,

в свою очередь, — для человека. Вот по какой причине не будет беззаконным и

аморальным, если люди используют растения, делая добро животным, а животные

дают добро человеку, таково философское устроение (Политики, 1,3).

Сейчас самое необходимое будет заключаться в том, что это факт, что животные

используют растения, а люди используют животных для питания и это не может

происходить без лишения их жизни, и по своей причине оба эти явления неэтичны —

отнять жизнь у растений в пользу животных и у животных в пользу человека. Но факт

также и в том, что это происходит по предначертанию самого Господа» (Книга Бытия,

29,30 и Книга Бытия, 3).

Для Фомы Аквинского дело заключается не в том, что убийство с целью пропитания

само по себе необходимо и поэтому правомерно (разумеется Фома знал о сектах,

подобных манихеям, в которых убийство животных было запрещено и он не мог

полностью игнорировать факт, что человеческие существа могут жить без убийства

животных, но мы будем смотреть на это с учетом данного момента). Оказывается,

нужно только быть «более совершенным», чтобы иметь право убивать других по этой

причине. Животные, которых убивают человеческие существа, относятся к совершенно

другой категории. И Фома говорит: «Дикость и зверство берут свое название по

причине своего сходства с дикими зверями. Для животных такого рода воздействие

человека означает, что он может питаться их телом без каких-либо мотивов

оправдания, рассмотрение причин которого принадлежит ему одному».

Человек, конечно, не может убивать других с целью пропитания, пока не будет

рассмотрена и изучена правомерность такого деяния. Итак, человек может убивать

других животных и использовать их в пищу, но возможно имеются другие доводы, по

которым он не может сделать этого? Являются ли страдания других творений злом,

если они причиняются для его пользы? Если так, то не будет несправедливым

причинить ему страдания по этой же причине? Фома Аквинский не говорит, что

жестокость по отношению к «неразумным животным» является несправедливой. В его

нравственной схеме нет пространства для несправедливостей такого рода, хотя он

аккуратно делит грехи, совершенные против Бога, против самого себя и против

ближнего. Вот так границы «зоны нравственности» опять закрываются перед

существами нечеловеческого происхождения. Не отвели им и аккуратную категорию

греха — «грех против животных».

Возможно, если уж нет такого греха жестокости к животным, то может быть можно,

так сказать, подать им милостыню, сделав деяние доброты? Нет, Фома Аквинский с

таким же успехом подробно объясняет невозможность этого. «Милостыня, — говорит

он, — не может быть обращена к неразумным творениям по трем причинам: во-первых,

они не состоятельны, особенно во владении речью и обладанием понятия доброты,

составляющих сущность творений разумных, отсутствует чувство симпатии между

нами — подающим и принимающим; и наконец, потому что милостыня зиждется на

наличии и соблюдении общих интересов, духовном братстве, постоянного счастья,

которого неразумные творения не могут достичь». Поэтому мы скажем, что есть только

возможность любить эти создания, «если мы рассматриваем их как добрые предметы,

чего мы желаем и для других», «во славу божию и на пользу человеку». Иными

словами, мы не можем покормить любимую индейку лишь потому, что она голодна, но

только в том случае, если подумаем о ней, как о продукте на воскресный обед.

Все вышесказанное может привести нас к подозрению, что Фома Аквинский просто не

верил в то, что животные, в отличие от человека, вообще способны испытывать

страдания. Такая точка зрения была поддержана другими философами, хотя для всех

очевидной была ее абсурдность, которая применительно к Фоме Аквинскому

облегчает, по крайней мере, простить ему груз безразличия к страданиям. Такая

интерпретация, однако, была достигнута при помощи наших собственных авторских

слов. В течение дискуссии с несколькими сострадательными заявлениями против

жестокости к животным в Старом Завете Фома Аквинский предлагает нам различать

разум и страсти. Поскольку дело касается разума, он говорит нам: «Дело заключается

не в том, как человеку относиться к животным, потому что Бог подчинил все вещи силе

человека.. и именно в этом заключается смысл, когда Апостол говорит, что Бог не мог

проявлять заботу о быке, потому что он не спросил человека, что ему делать с быком и

с другими животными». С другой стороны, где есть увлечение и забота, там возникает

наша печальная жалость к животным, потому что «даже неразумные животные

ощущают боль», тем не менее, Старый Завет предписывает не иметь намерений щадить

или избавлять неразумные существа — животных, от боли: «Теперь это очевидно, что

человек практически подвержен порывам жалости к животным и он тем более должен

распределить жалость к сотоварищам, как это записано». (Книга Притчей

Соломоновых, XII, 10).

Итак, Фома Аквинский пришел к выводу, что только довод против жестокости к

животным может в итоге привести к жестокости и к человеческим существам. Однако