Освобождение животных - Питер Сингер

влияние Фомы Аквинского продолжается. В середине XIX столетия папа Пий IX

отказался разрешить основать в Риме общество предотвращения жестокости к

животным на основании того, что это подразумевает наличие обязанностей человека

перед животными. И мы ввиду этого можем перенести дату определения официальной

позиции Католической церкви без всякого изменения ее. Следующие строки приводим

из современного Американского римско-католического текста. Давайте сравним их с

вышеприведенными цитатами из Фомы Аквинского: «В установленном в природе

порядке несовершенное служит целям совершенного, неразумное служит разумному.

Человеку, как животному разумному, в соответствии с таким порядком в природе,

разрешается использовать вещи, находящиеся ниже его, в своих собственных целях. Он

вынужден питаться растениями и животными для поддержания своей жизни и сил.

Питаясь растениями и животными он должен убивать. Поэтому такое убийство само по

себе не является ни безнравственным, ни неоправданным». В этом тексте следует

отметить, что автор настолько остается верен Фоме Аквинскому, что даже повторяет

утверждение о том, что поедание растений и животных необходимо для поддержания

человеческого существа. Неосведомленность Фомы Аквинского в этом отношении

вызывает удивление, но оправданием может служить состояние научных знаний в его

время, хотя современному автору было достаточно ознакомиться со стандартной

работой по питанию или обратить внимание на состояние здоровья вегетарианцев,

чтобы убедиться в невероятной ошибочности вышеприведенных утверждений.

Конечно, есть немало католиков, которые сделали бы все возможное, чтобы улучшить

отношение их церкви к животным и они периодически достигают успеха. Однако

оказывая давление для снижения жестоких тенденций, ряд католических писателей

обрекают себя в категорию признающих и осуждающих все наихудшее в отношении к

животным их единоверцев. И все же большинство ограничивалось основами

мировоззрения их религии. Случившееся со Святым Франциском Ассизским

иллюстрирует это.

Святой Франциск — это выдающееся исключение из правил в католицизме с его

обескураживающим отношением к состоянию жизни нечеловеческих существ. «Если

бы только я мог быть принятым императором, — говорил он, — я умолял бы его во имя

любви к Господу и если он любит меня, издать указ о запрещении ловли и помещения в

клетки моих сестер жаворонков и чтобы все, у кого есть быки или ослы, кормили бы их

на Рождество праздничной пищей». Имеется много легенд о его сострадательности и

рассказ о том, как он проповедовал перед птицами, призван был показать, что глубокое

расхождение между ними и людьми менее глубоко, чем предполагают многие

христиане.

Но обманчивое впечатление от взглядов Святого Франциска может выглядеть более

выигрышно, если посмотреть на его позицию к жаворонкам и другим животным. Они

выступали не только как чувствующие создания, к которым Святой Франциск

обращался как к своим сестрам, и солнце, и луна, и ветер, и огонь — все для него были

братьями и сестрами. Его современники писали, что он чувствовал «восторг от

внутреннего и внешнего мира каждого создания, и когда он прикасался к ним или

смотрел на них, то казалось, что его дух скорее был на небесах, чем на земле». Этот

восторг распространялся на воды, скалы, цветы и деревья. Описание его деятельности

— это напоминание для современных «сильных мира сего» и, конечно, чаще всего

комментируются экзотические аспекты личности Святого Франциска. Это делает

невероятную широту его любви и сострадательности более подготовленными для

понимания. Это дает нам возможность увидеть, как любовь ко всем творениям может

сосуществовать с теологической позицией, которая является совершенно

ортодоксальной в спесиецизме. Св. Франциск утверждал, что каждое творение

восклицает: «Господь создал меня для своей цели, о Господи!» Само солнце, он считал,

светит для человека. Такие верования были частью его космологического восприятия

мира, хотя вопрос в таком плане им не ставился. Но сила его любви ко всем живым

творениям не ограничивалась такими соображениями. Вместе с тем, пока такая

всеобщая любовь изливалась прекрасным фонтаном сострадания и доброты, отсутствие

разумного осмысления и отражения ее могло в значительной мере нейтрализовать ее

полезные последствия. Если мы проявляем одинаковую степень любви к скалам,

деревьям, травам, скворцам и быкам, мы можем выпустить из поля зрения

существенную разницу между ними и в том числе самое важное отличие в степени

способности чувствовать или мыслить, и тогда можно прийти к выводу, что можно

любить что-то и после того, как мы убиваем его, так как мы питаемся для того, чтобы

выжить и мы не можем питаться без того, чтобы не убивать кого-то из тех, кого мы

любим, то в общем не имеет значения, кого именно мы убьем. Возможно в этом и

заключалась причина, что любовь Св. Франциска к птицам и быкам не выглядела как

прекращение употребления их в пищу, и когда он составлял правила распорядка

поведения братьев-монахов, он не дал им инструкций по воздержанию от потребления

мяса, за исключением дней особого религиозного значения.

Может показаться, что период Возрождения с его подъемом гуманистической мысли в

противовес средневековой схоластике, поколебал средневековые представления о

вселенной и снизил влияние ранних идей о положении человека по отношению к

животным. Однако гуманизм Возрождения был в конце концов гуманизмом и в таком

значении, что не обеспечивало его действительной гуманности и не создавало

тенденции к совершению актов гуманности.

Главной особенностью гуманизма эпохи возрождения является утверждение им

ценности и достоинства человеческого существа, как занимающего центральное место

во вселенной. «Человек — критерий всех вещей» — выражение, пришедшее в эпоху

Ренессанса из Древней Греции, было основной темой этого исторического периода.

Вместо того, чтобы сосредотачиваться на теме первородного греха и слабости человека

по сравнению с неизмеримой силой Бога, гуманисты Ренессанса делали ударение на

уникальности и исключительности человека, его свободе, его возможностях и его

благородстве и они противопоставляли все это природной ограниченности понятия

«любителей животных». По сравнению с ранними христианами, утверждавшими

святость человеческой жизни, это было так или иначе весьма ценное продвижение во

взглядах на человеческие существа, но существа нечеловеческой природы они ставили

так много ниже человека, чем они когда-либо были.

Писатели эпохи Возрождения писали эссе как своеобразные самоиндульгенции, в

которых они говорили, что «в мире нельзя найти ничего более достойного восхищения,

чем человек», и описывали человека как «центр природы, середину вселенной, цепь,

скрепляющую мир». Если Ренессанс был отмечен в некоторых отношениях, как начало

подходов к современной мысли, его позиции по отношению к животным все еще

придерживались ранних приемов мышления, сохраняя прежние стереотипы.

Но тем не менее, в этот период мы можем отметить появление первых настоящих

диссидентов: так друзья Леонардо да Винчи подшучивали над ним за его внимание к

страданиям животных и за то, что по этой причине он был вегетарианцем. Джордано

Бруно, находящийся под влиянием астронома Коперника, который предсказал наличие

ряда планет, допуская их населенность, — утверждал, что «человек не более чем

муравей в масштабах бесконечности». Бруно был сожжен на костре за отказ отречься

от своей ереси в 1600 году.

Мишель де Монтень, любимым автором которого был Плутарх, известный своими

гуманистическими для его эпохи предположениями, одобрительно встреченными

благородными римлянами, писал: «Предположение является нашей естественной и

основной болезнью. Тщеславная суетность представления, что человек равен Богу,

предписывая себе божественные качества, ведет его к отделению себя от множества

других творений». Монтень оказался первым писателем со времен Римской империи,

заявившим, что жестокость к животным несправедлива сама по себе.

Последний, самый гротескный и самый болезненный для животных результат