Освобождение животных - Питер Сингер

животными. Это настолько очевидно, что не требует многих аргументов. Природа,

считал Аристотель, неотъемлема от иерархии, в которой имеющие меньше

возможностей для выживания, существуют для целей тех, у кого таких возможностей

больше. «...Растения существуют для целей животных, а последние — для целей

человека. Дикие звери или домашние животные для пользования и для пищи, а еще

дикие звери для пищи и других аксесуаров жизни, таких как одежда и разные

инструменты. Так как природа ничего не делает бесцельно или впустую, несомненно

истинно то, что она создала всех животных для целей человека».

Мышление христианства

Христианство со временем сумело объединить христанские и греческие идеи о

животных. Но возникло и набралось сил христианство под властью Римской империи,

и мы сможем лучше увидеть начальные вехи его становления, если сравним

христианские позиции с теми, которым они пришли на смену. Римская империя была

создана в захватнических войнах и нуждалась в выделении большей части своей

энергии и доходов на военные силы, защищавшие и расширявшие ее обширные

территории. Такие условия не воспитывали и не стимулировали сентиментальных

симпатий к слабому. Тон в римском обществе задавали воинские доблести. Внутри

самого Рима, далеко удаленного от схваток на полях сражения, характер римских

граждан подвергался сильному ужесточению в ходе так называемых «игр».

Хотя каждый школьник знает, как христиан отдавали на растерзание львам в Колизее,

значение игр, как показателя возможного предела сочувствия и сострадания —

несомненно. Здесь поведение городского населения империи выражалось наиболее

искренне. Мужчины и женщины наблюдали избиение и человеческих существ, и

других животных, как обыкновенное вечернее развлечение, и это продолжалось

столетиями, не вызывая почти ни у кого протеста.

Историк XIX столетия Г. Лики провел следующий подсчет хода развития римских игр

от их начала, зародившихся из, казалось бы, ограниченной схватки двух гладиаторов:

«Простая схватка, единоборство постепенно приедалась, становясь неинтересным

зрелищем; это стимулировало разработку новых видов жестокого зверства, что будило

интерес зрителей. Одно время на сцену выпускали сцепленных вместе медведя и

буйвола. Крутясь в свирепой схватке, животные пересекали арену. В другом случае

преступники, одетые в зверинные шкуры, сражались с быками, доведенными до

безумия раскаленным железом; в быков стреляли стрелами и метали дротики,

снабженными паклей с горящей смолой. В правление Калигулы в один день

представлений было убито четыре сотни медведей, а при Нероне в одной из игр 400

тигров люто сражались с быками и слонами. В один из дней посвящения богам, в

театре Колизей в правление Тита было умерщвлено пять тысяч животных. В правление

Траяна игры продолжались 123 дня подряд. Львы, тигры, слоны, носороги,

гиппопотамы, жирафы, буйволы, олени, даже крокодилы и змеи использовались в

играх, придавая спектаклям новизну. Не было недостатка и в человеческих страданиях.

Десять тысяч бойцов сражались в играх, устроенных Траяном. Нерон ночью

иллюминировал свои сады христианами, горящими в просмоленных рубашках. При

императоре Домициане заставляли сражаться вооруженных немощных карликов.

Жажда крови была настолько сильной, что популярность правителя не так зависела от

своевременной доставки зерна, как от регулярного устройства игр».

В то же время римляне имели определенные нравственные чувства. Они показывали

высокие достижения в юстиции, общественных обязанностях и даже в доброте друг к

другу. И как показали игры своей отвратительной ясностью, у них было пунктуальное

лимитирование таких нравственных чувств. Если бытие римлян вмещалось в границы

этого лимита, их действия сопоставлялись с событиями, происходившими на играх,

выливаясь в нестерпимое насилие. Когда бытие находилось вне сферы нравственного

значения, то факты насилий и страданий были для них просто забавными. И вот из

пределов этой нравственно сдерживающей сферы выходили категории преступников

(т.е. человеческих существ), военнопленных и всех животных.

Необходимо учитывать, что в протесте против этого заднего плана римской жизни

возникали импульсы появления христианства. Христианство принесло в римский мир

идею о единственности, уникальности человека, унаследовав ее от иудейских

традиций, дополнив их настойчивыми требованиями еще большего придания значения

идее о бессмертии человеческой души. Человеку и только ему одному среди всех

существ, живущих на земле, предопределено жить после его телесной смерти. В таком

изложении отчетливо видна христианская идея о безгрешности всей человеческой

жизни.

Однако имелись религии, особенно на востоке, которые учили, что вся жизнь

священна, и было много других, считавших серьезным проступком убивать членов

собственных социальных религиозных или этнических групп. Но христианство пошло

намного дальше — оно выдвинуло идею, что каждая человеческая жизнь и только

человеческая жизнь является священной. Даже новорожденные младенцы и утробные

плоды в матке имеют бессмертные души, а поэтому и жизни их также священны, как и

жизни взрослых.

В таком обращении к человеческим существам новая доктрина была во многих случаях

очень прогрессивной и усложняла ужасное распространение ограниченной моральной

сферы римлян. Что же касается других видов, то эта же самая доктрина служила для

подкрепления и дальнейшего подчинения существ, находящихся по Старому Завету на

низших позициях. В то время, как это утверждало полное господство человека над

другими видами, Старый Завет показывал, по крайней мере, проблески участия к их

страданиям. В Новом Завете полностью отсутствуют какие-либо директивные

наставления против актов жестокости к животным или какие-либо рекомендации по

рассмотрению их интересов. Лично Иисус показал безразличие к судьбе

нечеловеческих существ, когда принудил две тысячи свиней броситься в море — акт, в

котором, несомненно, не было никакой необходимости, тем более, что Иисус был в

состоянии выбросить дьяволов прочь без нанесения вреда при этом другим божьим

созданиям. Святой Павел настаивал на реинтерпретации старого закона Моисея,

запрещавшего мучительные намордники для быков, когда они вымолачивали зерно.

«Мог ли Бог заботиться о быках?» — спрашивает Павел пренебрежительно. «Нет, —

отвечал он, — закон так или иначе предназначался полностью для наших целей».

Примером, поданным Христом, не преминули воспользоваться поздние христиане.

Оценивая инциндент со свиньями и эпизод, в котором Иисус проклял фиговое дерево,

Святой Августин писал: «Христос показал, что воздержание от убийства животных и

уничтожения растений — это высшая степень идолопоклонства. Судя по тому, что не

имеется общих прав между ними и зверями и растениями, он отправил дьяволов в стадо

свиней и с проклятьем иссушил дерево, на котором не нашел плодов. Хотя несомненно,

что ни свиньи, ни дерево не грешили». Иисус, по мнению Августина, старался показать

нам, что мы не нуждаемся в управлении нашим образом действия относительно

животных, посредством тех же нравственных правил, которые определяют наше

поведение относительно людей. По этой причине он превратил дьяволов в свиней

вместо того, чтобы уничтожить их, что он мог бы легко сделать.

На основании только что изложенного нетрудно догадаться о линиях общего подхода и

взаимодействия между казалось бы непримиримыми противниками — Римом и

христианством. Некая удивительная преемственность между ними видна при

рассмотрении того, что случилось с римскими играми после конверсии империи в

христианский мир. Действительно, христанское учение оказалось непреклонным

оппонентом гладиаторских боев. Гладиатор, оканчивающий схватку умерщвлением

своего противника, рассматривался как убийца. Множество посетителей таких схваток

привлекались при христианстве к ответственности вплоть до отлучения от церкви, и к

концу четвертого столетия бои между человеческими существами были, в общем,

полностью пресечены и прекращены. Но с другой стороны, нравственный статус

убийства или мучений существ иной, нечеловеческой природы, остался без изменения.