Освобождение животных - Питер Сингер

сегодняшнее сельскохозяйственное лобби в США способно блокировать или отложить

самые эффективные законодательные акты, и если даже такой документ пройдет, он не

сможет быть эффективно использованным.

Нельзя не сказать в этой связи о малой применимости обычных каналов для протеста и

политических акций, которые, как видится, должны быть оставлены. Хотя с другой

стороны, они являются необходимой частью всеобщей борьбы за эффективное

изменение данной ситуации, в частности, в Британии, где протестующие организации,

особенно мелкие, выполняют неоценимую работу, поддерживая остроту данной

проблемы. Но сами по себе такие методы явно недостаточны.

Люди, для которых выгода и прибыль заключаются в эксплуатации большого

количества животных, не нуждаются в нашем одобрении. Они нуждаются в наших

деньгах. Покупая трупы животных, выращенных ними, мы только поддерживаем

фабрики-фермы запросом на их продукцию от общества. Предприниматели

агробизнеса будут использовать интенсивные методы настолько долго, насколько они

будут получать нашу денежную поддержку. При этом они будут иметь необходимые

ресурсы для борьбы против политики реформ и будут в состоянии защитить себя от

критики, снова разыгрывая карту, что они только обеспечивают общество тем, чего оно

хочет.

Следовательно, для каждого из нас необходимо прекратить покупки продукции

современных животноводческих ферм, даже если мы не убеждены в том, что

аморально есть аккуратно разделанные трупы животных и даже в том случае, если они

прожили приятную жизнь, полную удовольствия и умерли без боли легкой смертью.

Как видим, вегетарианство — это одна из форм бойкота. Для большинства

вегетарианцев бойкот имеет непрерывный характер. С тех пор, как они порвали с

привычкой есть мясо, они не смогут далее одобрять забой животных, чтобы тривиально

удовлетворить свои пищевые желания. Надо помнить, что до тех пор, пока мы не

бойкотируем мясо, каждый из нас способствует существованию, процветанию и росту

животноводческих фабрик и всех других жестокостей, имеющих место при

культивировании животных для пищевого использования.

Таким образом, последствия спесиецизма вторгаются направленно в нашу жизнь и все,

что мы могли сделать в случае несогласия с ним, это остановиться на персональном

словесном выражении сочувствия животным. Теперь мы имеем возможность все-таки

СДЕЛАТЬ что-то вместо обычных разговоров и пожеланий политиканов, как это

бывает иногда. Конечно, это легче — занять позицию где-то рядом, в стороне от

реальных дел, но дело заключается в том, что спесиецисты, подобно расистам,

разоблачают свою истиную природу, когда проблема приходит к ним в дом и касается

их непосредственно. Конечно, можно и нужно протестовать против боя быков в

Испании или избиения детенышей тюленей в Канаде и в то же самое время с чувством

выполненного долга продолжать поедать цыплят, которые провели свою жизнь,

стиснутые бок о бок в клетках, или телят, еще младенцами отобранных у своих

матерей, а вся свобода животных заключается в свободе лежать на стеллажах с

вытянутыми и несгибаемыми ногами. Все это подобно тому, как если бы считать, что

вся вина апартеида в ЮАР, — это когда ваших соседей просят не продавать их дома

чернокожим.

Чтобы сделать бойкот, исходя из аспектов вегетарианства, более эффективным, мы не

должны быть чересчур осторожными в нашем отказе питаться мясом. В нашем

всеядном и всепоглащающем обществе вегетарианцу всегда может быть задан вопрос о

причинах его странной диеты. Это может раздражать и даже привести в стеснительное

состояние, но зато это всегда обеспечивает возможность рассказать людям о

жестокостях, о которых они никогда не слышали и не подозревали. (Кстати, я сам

впервые узнал о существовании ужасающих животноводческих фабрик от

вегетарианца, который успел объяснить мне, почему он не ест мяса). Мы должны

способствовать присоединению к бойкоту мяса новых людей в возможно больших

количествах. А эффективность его мы можем обеспечить только тогда, если сами

будем служить примером в этом. Люди иногда пытаются оправдать мясное питание,

говоря, что животное уже всегда бывает мертвым, когда они покупают его. Слабость

такого аргумента, который я слышал совершенно серьезно много раз, должна быть

очевидной, если мы рассматриваем вегетарианство, как одну из форм бойкота.

Например, не охваченные профсоюзом рабочие виноградных плантаций и

паковальщики на складах в течение виноградного бойкота, инспирированного

усилиями Цезаря Чавеса, получили улучшение в зарплате и в условиях труда на

виноградниках. Но в этих двух бойкотах есть большая разница. Если работодатель

может поднять зарплату низкооплачиваемым рабочим, обрабатывающим землю

мотыгой, то никто уже не сможет взять бифштекс или даже кусок сырого мяса и опять

сделать его живым животным. В то же время в обоих случаях цель бойкота

заключается не в том, чтобы переделать прошлое, а в том, чтобы предотвратить

продолжение тех условий, против которых мы возражаем.

Я заострял внимание на элементах бойкота, связанного с вегетарианством так

усиленно, чтобы читатель мог спросить, если отказ покупать мясо заведомо не станет

всеобщим и эффективность его в многотысячелетнем обществе поедания мяса будет

относительной, то есть ли хоть что-нибудь, что может быть доведено до конца и в чем

может быть достигнут победный успех в результате перехода к вегетарианству?

Отвечая на этот вопрос, надо сказать, что тем, кто сегодня хочет добиться реального

успеха, надо чаще идти на смелые и рискованные предприятия, хотя это и не должно

быть аргументом против мирного и незлобливого вегетарианства, если кто-то хочет

упрекнуть его в этом. Лояльность и овечье миролюбие вегетарианства быстро

улетучатся, как только мясные корпорации понесут первые крупные убытки и если

среди аболиционистов есть такие, кто хочет войны, им ее предоставят акулы

агробизнеса. А пока что наше оружие — убежденность в правоте. Еще не было ни

одного большого движения против угнетения и несправедливости, которое

существовало бы и было жизнеспособным, когда бы его лидеры не были уверены в

успехе и не прилагали к этому усилий. Поэтому и в случае с вегетарианством я верю,

что мы сможем достичь многого, по крайней мере, в наших индивидуальных

действиях, даже если организация бойкота в больших масштабах не будет иметь

успеха. Джордж Бернард Шоу однажды сказал, что его должны были бы провожать в

последний путь к могиле многочисленные овцы, коровы, свиньи, цыплята и целые

косяки рыб, высказывая тем самым свою благодарность за то, что он уберег их от забоя

благодаря своей вегетарианской диете. Хотя мы не можем идентифицировать каких-

либо конкретных животных, каким мы принесли благо, перейдя на вегетарианство, мы

можем быть уверены, что наша диета оказала сильное влияние на судьбу множества

животных, которых выращивали на фабриках-фермах и забивали для пищевого

использования. И эта уверенность вполне обоснована, потому что множество животных

выращивалось и забивалось в зависимости от прибыльности этого процесса, а,

следовательно, от спроса покупателей на этот продукт. Уменьшение спроса снижает

цену и снижает прибыль. Снижение прибыли означает меньшее число животных,

которые будут выращиваться и будут забиты. Это элементарная экономика и это может

быть легко прослежено в сводках животноводческих журналов. Пример этому —

прямая зависимость между ценой на битую птицу и количеством занятых цыплятами

мест на бройлерных шедах, где птицы буквально под пытками влачат свое жалкое

существование. Таким образом, именно вегетарианство — это реальное и весьма

мощное основание по сравнению с большинством бойкотов и протестов. Люди,

бойкотирующие южно-африканскую продукцию, чтобы ослабить апартеид, не

добились бы ничего, если бы бойкот не сопровождался белыми южно-африканцами,

дополняющими эту борьбу политическими акциями (хотя эти усилия имело бы смысл

сделать при любом их результате). Но вегетарианец знает, что он делает и своими

действиями вносит вклад в уменьшение страданий и убийства животных. Так ли это