Синеволосая ондео (СИ) - Иолич Ася

Она вспомнила Хасэ-Даг. Чем успокаивали себя те ублюдки? Чем успокаивал себя тот подонок, который против её воли, видя, как она дрожит от ужаса и ярости, касался её?

Омерзение захлестнуло её, и она передёрнулась.

– Именно так всё и происходит. Мы приезжаем и громко заявляем о том, о чём тихонько судачат местные. Иногда это смешно, иногда – страшно. По счастью, теперь наше существование не запрещено законами, – хмыкнул Харвилл.

– Как это? – нахмурилась Аяна. – В каком смысле? А оно было запрещено?

– Вы уже всё обсудили? – спросила Ригрета, заходя в фургон. – Я там замёрзла уже. Я не могу читать, пока рядом кто-то разговаривает.

– Ты же уже знаешь текст, – сказал Айол.

– Да. А вот Аяна не знает свой. И вместо того, чтобы сидеть и рассуждать о том, как противно устроен мир, лучше бы села и почитала его сейчас, потому что почерк Харвилла можно разобрать только при свете. Его кривенькие буковки расползаются, как мелкие мокрицы из-под поднятой доски, которая год лежала на земле, а ещё он в некоторых местах неожиданно переходит на арнайский, и это невозможно читать, только догадываться, – недовольно сказала Ригрета.

– Я так пишу, потому что боюсь, что мысль ускользнёт раньше, чем я запишу её, – возмутился Харвилл. – У меня хороший почерк. Я разбираю всё, что написал, – сказал он, доставая из кармана мятую, исписанную бумажку и разглаживая её.

Аяна вытянула шею и заглянула в его записи. Мелкие угловатые буквы общего языка действительно кое-где перемежались вязью арнайских символов.

– Ну или почти всё, – вздохнул Харвилл. – В арнайском языке есть слова, которые заменяют целые фразы общего. Например, блаженный ленивый отдых в летнюю пору после обеда, когда вокруг всё плавится от жары, называется одним коротким словом, и таких вот слов довольно много. Думаю, и в других старых языках подобное явление присутствует.

Ригрета сидела со скучающим видом.

– А ты, небось, думаешь о том, каким ужином нас накормят у Олдиен? – усмехнулся Харвилл, глядя на неё. – В прошлом году кухарка не сильно нас порадовала.

– Там большой дом? – спросила Аяна. – Прямо как в Ордалле или Эдере?

– Не знаю, что рассказывали тебе об Ордалле и Эдере, но в этой глуши большие дома скорее напоминают зажиточные деревенские дворы. Ну, ты увидишь всё своими глазами, – рассмеялась Ригрета. – Это всяко лучше, чем жизнь в деревенском доме где-нибудь возле Димая, но на столичные большие дома похоже так же, как свеча похожа на луну. И манеры там совсем другие.

– Кстати, о манерах, – сказал Харвилл. – Я думал над этим. Аяна, ты не против, если мы приступим к обучению прямо сейчас?

Аяна вспомнила Фадо с его бесконечными правилами и обычаями и загрустила. С другой стороны, ей хотелось бы узнать, как ведут себя кирио. Ей не хотелось бы выглядеть невежественной дикаркой, которой её считали в Фадо, когда она наконец доберётся до Конды.

Конда. Он улыбался пока она сидела напротив и смотрела, как он ест. От воспоминания о его улыбке у неё заныло в груди. Воло нахмурился и отчитал её тогда, хотя был гостем. Клятый Воло! Пусть его душа заблудится в потёмках у ворот страны духов и скитается там до конца времён, а потом ещё бесконечность! Но это были правила того места, куда она ехала, и ей надо учиться, чтобы Конде не было стыдно за неё. Чтобы он не чувствовал себя неловко, когда встретит её у ворот большого дома с жёлтой штукатуркой и проводит внутрь.

– Да, – сказала она, и почувствовала, будто шагает в холодную воду Фно у камней с берега возле западного моста. – Давай приступим.

15. Вот это красавчик!

Кайде встретил их ласковым солнцем над головой и холодным воздухом, который щипал нос изнутри. Главная улица небольшого городка, больше похожего на крупную деревню, была вымощена камнем, и Аяна сразу вспомнила про кузнеца.

– Мне нужно заняться копытами Ташты, – сказала она, подхватывая Кимата в керио. – Кимат, милый, оставь в покое шапку, а то я пришью к ней тесёмки и буду крепко завязывать.

– Ему неудобно там, когда руки под плащом, – сказала Чамэ. – Тебе надо сделать прорези для рук.

– Я думала над этим. Боюсь, что у него будут мёрзнуть пальцы, – сказала Аяна, застёгивая пряжку плаща. – Насколько я поняла, этот месяц самый холодный в году.

– Да. А в следующем мы будем уже гораздо южнее. Кузнец тут на окраине, вон там, – показала Чамэ. – В прошлом году он чинил нам ступицу. Скажи ему, что приехал театр. Пусть приходит завтра посмотреть.

– Завтра? Я думала, мы выступим сегодня.

– Нет. Мы тут на три дня. Встретим тут начало нового года. Сегодня отдохнём с дороги. Ты хотела сменить платье? Зайди на торг, присмотри себе что-нибудь.

Фургон остановился, Аяна первая вышла на улицу, а за ней спустились все остальные. Кадиар заехал в крупный постоялый двор, и она стояла, оглядываясь. Двухэтажное строение будто обнимало мощёный прямоугольник двора, в центре которого одиноко торчал колодец, а с краю примостилась коновязь для лошадей тех, кто не собирался ночевать, а ненадолго заехал подкрепиться по дороге.

Айол с наслаждением потягивался. Кадиар ушёл внутрь договариваться о комнате.

– Пойти с тобой? – спросил Харвилл. – Ты не заблудишься? Тут много улиц.

Аяна мгновение поколебалась. Его заботливый тон тронул её. В последний раз с ней говорила так Ис в доме радости в Орте.

– Нет, спасибо, – сказала она с благодарностью, прикоснувшись к его локтю. – Спасибо. Я постараюсь не потеряться. Мы же рядом с главной площадью?

– Да. Кира Аяна, ты забыла.

Глаза Аяны расширились. Она посмотрела на свои пальцы, потом перевела взгляд обратно на Харвилла.

– Вот об этом и говорила та девушка. Я забыла и сделала так, как привыкла. Ты мужчина, тебя нельзя трогать.

– Не просто мужчина. Я посторонний мужчина. Я не предложил тебе руку, а ты потрогала меня за рукав. Если бы ты была кирьей, было бы ещё хуже.

– И что делать в таких случаях?

– Дай подумать. Изобрази, что падаешь в обморок, и поэтому схватилась за мой рукав. Это исправит положение.

– Падаю в обморок? – изумилась Аяна. – Почему?

– Ну, девушки падают в обмороки иногда, – сказал Харвилл. – На это много причин. Тугое платье, жара, волнение, попытка уйти от неприятного разговора.

Аяна расхохоталась.

– Что? Ничего себе! Ты не шутишь? Я думала, это преувеличение.

– Кира Аяна, ты забыла.

– Точно. Смеяться так громко не подобает.

– Да. Так громко смеются только катьонте, и только когда рядом нет кирио.

– Ну ладно, хотя бы не надо изображать госпожу Кано.

– Кого?

– Одну мерзкую дамочку из Фадо.

Аяна сделала бесстрастное лицо и прошлась перед ними.

– Вот это жуть, – поморщилась Ригрета. – Если она хотя бы вполовину такая ледяная, как ты показываешь, то я сочувствую её мужу.

– Мужчины в Орте почти такие же, – пожала плечами Аяна. – Во всяком случае, они успешно скрывают большую часть своих чувств.

– В Фадо не все такие, – сказала Анкэ, и Аяна кивнула: она, в общем-то, была согласна. – К востоку, к землям хасэ, люди попроще.

– В Арнае то же самое, – сказала Ригрета. – Чем ближе к столице, тем сложнее держать лицо. Ну, не страшно, до Ордалла ещё далеко. Ты научишься изображать знатную даму.

Широкую центральную площадь окружали солидного вида дома, а ещё тут была та самая башня с часами из тех, о которых рассказывал Верделл. Часы поражали воображение своими размерами. Аяна остановила Ташту и долго смотрела, как длинная кованая стрелка перешагивает от одной черты к другой с глухим щелчком, раздававшимся откуда-то изнутри башни. Когда стрелка шагнула в четвёртый раз, Аяне надоело смотреть, и она тронула Ташту вперёд.

От главной площади отходили четыре широкие мощёные улицы. Между булыжниками, довольно плотно пригнанными друг к другу, виднелась жухлая трава. Высокие дома по мере удаления от площади становились всё ниже, а их дворы – шире. Аяна свернула направо, на одну из нешироких улиц, в ту сторону, куда махнула рукой Чамэ, и ехала, разглядывая, как за невысокими заборчиками по дворам ходят куры, а на крылечках домов играют дети.