Синеволосая ондео (СИ) - Иолич Ася

– А сколько тебе лет?

– Мне тридцать два.

– Ты выглядишь моложе, – удивилась Аяна.

– Ну, не знаю. Может быть, – улыбнулся он.

Они дошли до невысокой ограды вокруг большого прямоугольника земли. Тут и там внутри ограды возвышались какие-то каменные столбы и плиты.

– Это кладбище, – сказал Харвилл, отвечая на вопросительный взгляд Аяны. – У вас хоронят не так?

– У нас погребальный костёр в пещере.

– А мы возвращаем тело земле или хороним в склепах.

– Хасэ тоже возвращают земле. Они насыпают курганы.

– А в горах на севере Телара раздевают и оставляют птицам. Они считают, что так земля быстрее примет человека.

– Я даже не знаю, что и думать по этому поводу.

– Необязательно сразу что-то думать, Аяна. Ты знаешь, у нас на юго-западе, на побережье, и на Островах Белой Лошади есть большие дома у моря, очень старые. Там построены такие красивые, очень большие купальни. Если нырнуть и доплыть до дна такой купальни, то увидишь, что оно сложено из кусочков цветного стекла, и каждый кусочек разной формы, размера и цвета. И только всплыв и посмотрев сверху, ты видишь целую картинку. Всё, что ты знаешь, – кусочки в картинке мира, который тебе известен. И чем больше у тебя этих кусочков, тем яснее становится картинка, которая на этой мозаике. Имея в руках пять кусочков, сможешь ли ты догадаться, что сложится из оставшейся тысячи?

Они развернулись и пошли обратно к деревне. Аяна наступала на камешки на дороге, чтобы они с глухим щёлкающим звуком вылетали вперёд из-под её подошвы.

– Ты хочешь остаться ондео? – неожиданно спросил Харвилл. – Будешь дальше красить волосы в такой цвет?

– Нет. Это была случайность. Я надеюсь, он смоется, когда я начну мыть их хотя бы дважды в неделю.

– А тебе красиво. Ещё тебе подошёл бы образ духа. В тебе есть что-то такое... хищное. Наивность, невинность, но при этом жестокость, но не такая, как у людей... Другая. Кира, чистая, но безжалостная, как сами силы природы. Хорошая идея. Надо записать.

– Меня называли лютой. Я так и не понимаю, почему.

– Когда ты возмущаешься, твои брови взлетают вот тут, – показал он на кончики своих бровей. – Как крылья вспугнутой птицы над морским побережьем. Может, из-за этого тебя так называли, а может, из-за твоей силы духа. Ну-ка, изобрази ярость.

Аяна изобразила.

– Ну, – хихикнул Харвилл, – зато на кемандже ты играешь неплохо.

– У меня вышло не очень?

– Вообще не вышло. Попробуй перед зеркалом. Спроси Айола, он в этом мастер. Лишним не будет.

– Да, это точно.

В прохладном зимнем светлом воздухе даль была прозрачной. Насколько видел глаз, вокруг лежали холмы, холмики, поля и снова холмы,покрытые густой травой, перемежающиеся рощами и перелесками.

– Прекрасной юной девы грудь целуя, глаза закрою я, и сон последний моё дыханье унесёт в далёкие края... – сказал Харвилл, глядя на округлые вершины, уходящие к горизонту.

– Я дрожь её сомкнувшихся ресниц челом хладеющим почувствую, слабея, сходя в бездонную пучину забытья, – подхватила Аяна. – В потоках несвершённых дел, отринутых при жизни, вознесусь над пламенеющими горными грядами, и всё же вырвусь, воспарив на крыльях, сотканных мечтами моих друзей и той, что я любил, в звенящей пустоте, над краем, где больше нет меня.

Харвилл удивлённо посмотрел на неё.

– Мне просто понравилось Вот я и запомнила.

– Нет... нет. Просто ты читала эти строки, а твой голос будто летел над всем, – махнул он рукой. – Как душа этого павшего воина.

– Это про воина?

– Прелесть древних арнайских строк в том, что они как дым над водой. Каждый видит что-то своё.

– Да. Каждый видит что-то своё.

Они вошли в деревню и побродили по улицам, и Аяна показывала Кимату местных собак, которые тут водились всех размеров и расцветок, а в одном окне увидела огромного кота.

– Это помесь с кутарским?

– Нет. Это помесь с южной кошкой. Видимо, кот из поместья одарил местную кошку вниманием. Видишь, какой крупный, но одноцветный. Южные кошки прячутся в тени редких деревьев на песке и нападают оттуда, поэтому они гладкие и коричневые, но в помеси дают совершенно непредсказуемое потомство. Кирио не терпят помесей, а зря. Они привозят пару одной породы из другой страны и начинают скрещивать их между собой и их же потомством, радея за чистоту родословной, пока все котята не начнут рождаться мёртвыми или увечными. Иногда свежая кровь необходима, чтобы оживить умирающую породу. Но с северными помесь получить сложно. Они не поддаются приручению, живут в диких заснеженных лесах, и у них тёмные пятна на светлой шкуре, чтобы прятаться в тени на снегу. В этой части Арная кутарским котам и помесям было бы слишком жарко летом. А южным, как этот, тут слишком холодно зимой. Тут только местные не мучаются. Я про котов, если что, – уточнил он.

– А сам ты откуда? – спросила Аяна.

– Я из-под Чирде. Кто-то говорит, что это вторая столица, только почти посередине Арная, а кто-то – что это граница, и за ней уже не Арнай, а одно название.

– Там красиво?

– Чирде стоит на берегу залива, и зимой приливы подходят в некоторых местах к самым домам. Представь, как ты лежишь зимой и слушаешь дождь за окном, потрескивание камина и шум волн в десятке па к югу.

– А штормов там не бывает?

– Там скалистое дно. Оно гасит все волны. Летом, когда Габо уходит, приливы понижаются, эти скалы обнажаются в отлив, и мальчишки залезают на них, собирая морских ежей и разных моллюсков, а потом продают прямо на набережной. Там весь город в рощах лимонных деревьев, и ароматы стоят просто дивные. Жаль, что мы проедем там в феврале. Лимоны будут незрелыми. А в твоих краях в феврале холодно?

– Морозы. Глубокий снег. Но к началу марта всё начинает очень быстро таять, и река переполняется. Мне хотелось бы посмотреть на здешнюю весну.

– О, ты её увидишь, – улыбнулся Харвилл. – И почувствуешь. Не сомневайся.

Когда они вернулись на площадь, там уже стоял фургон, и разрисованные задники закрепили на жердях. Она скользнула взглядом по знакомым виноградникам, полям и деревне, а обойдя помост, обнаружила, что на полосах ткани с другой стороны нарисованы светлые каменные стены с парой окошек, и оценила такую экономию места в фургоне.

Аяна зашла в трактир и попросила у Гастилла похлёбку и хлеб с сыром. Она жевала сыр и кормила Кимата с ложки, размышляя о том, почему Харвилл сказал, что те строки, которые она закончила за него – про воина. Когда Конда прочитал их ей впервые, она отвлекалась на его глаза, которые всегда неуловимо менялись, пока он читал ей эти отрывки, и сначала подумала, что они про человека, который заснул на груди своей возлюбленной, но потом она записала их и поняла, что ошиблась. «..В звенящей пустоте, над краем, где больше нет меня». Это же о человеке, который умер на чужой земле, и его душа несётся над родным краем. Или нет?

Она подошла к Гастиллу и положила на стойку три гроша.

– Послушай, Гастилл. «Прекрасной юной девы грудь целуя, глаза закрою я, и сон последний моё дыханье унесёт в далёкие края. Я дрожь её сомкнувшихся ресниц челом хладеющим почувствую, слабея, сходя в бездонную пучину забытья. В потоках несвершённых дел, отринутых при жизни, вознесусь над пламенеющими горными грядами, и всё же вырвусь, воспарив на крыльях, сотканных мечтами моих друзей и той, что я любил, в звенящей пустоте, над краем, где больше нет меня». Как ты думаешь, о чём это?

– О том, что надо заканчивать свои дела, прежде чем помрёшь, – пожал плечами Гастилл. – Чтобы друзьям, родне и жене жизнь не усложнять. Что же тут неясного?

Аяна озадачилась. Интересно, а что бы сказал Конда... и другие? Она хотела пойти и спросить у Ригреты, но тут Кадиар зашёл и позвал её переодеваться.

Представление прошло хорошо. Во всяком случае, зрители остались довольны.

– О кирья, ты приличия блюди, иль вся семья твоя познает тот позор, который покрывает блудливых дев, не знающих стыда, – заунывно причитала Анкэ в наглухо застёгнутом тёмно-сером платье с воротничком под горло. – Не в том беда, что скучной посчитают тебя, коль сидя дома, ткёшь узор на маленьком станке у светлого окна. Ты кирья, и должна блюсти себя, беда лишь в том, что взор свой пылкий стремишь не на станок, а дальше, за забор, где искушенья поджидают юных дев...