Синеволосая ондео (СИ) - Иолич Ася

– Тогда бы отрубили. Если дело вышло в люди, его уже не замолчишь. За порчу девушки надо платить. Женитьба на ней с выкупом, либо...

Он оттянул своё левое ухо и ребром правой ладони сделал резкое движение по направлению к нему. Аяна вздрогнула.

– А руки?.. – сказала она сдавленно.

– А это тем, кто уже лишился ушей. Некоторых жизнь ничему не учит. Но чаще тем, кто грешил, но... не с девушкой.

Аяну замутило. Она прижала руку ко рту. Кимат посмотрел на неё и попытался повторить этот жест.

– Это дело прошлых лет. Теперь всё немного мягче. Обычно те, у кого нет денег, стараются избегать таких ситуаций, договариваться, выплачивать частями. Люди одного положения решают этот вопрос обычно миром. Безухие попадаются но в основном на окраинах, на юге, в Ровалле. Вот там с этим очень жёстко. Там дворы огорожены высокими шипастыми заборами. Я не раз слышал истории, как молодые катьонте и моряки, которые успели соскучиться по девушкам, прыгая через эти заборы, теряли ещё и те свои части, которые их тянули на эти приключения. – Айол пожал плечами. – А кирио вообще об этом беспокоиться не надо. У них обычно хватает денег на любой штраф, но штрафов у них не требуют. Их сразу женят, если застают с дочерью. Тут, конечно, тоже нужна осторожность, потому что, если всё было сделано по пылкой страсти, то отрезвление приходит очень быстро, и, разводясь с женой, кир должен вернуть её родителям, заплатив ещё раз такой же выкуп. Если развод происходит по вине жены – он не должен ничего, но женщина при этом покрывается позором. Её секут при всех на таком вот помосте, оголяя нижнюю часть тела. Женщины предпочитают умереть, чем подвергнуться такому наказанию. Но это, опять же, теперь редко происходит. Кирио стараются всё же скрывать такие вещи, беречь репутацию.

– По вине жены? По какой вине?

– В основном, это измены. Остальные случаи – слишком частные, их рассматривают в суде. Ладно, давай готовиться. Сегодня забавное выступление.

Аяна, пытаясь отделаться от неприятных видений, в меру возможностей помогла с установкой сцены, потом подошла в трактир к Кадиару.

– Ригрета сказала, что я могу участвовать.

– Хочешь попробовать? Хорошо. Ригрета не любит эту сценку. Тут ничего сложного. Только ребёнка придётся оставить Чамэ или Ригрете.

– Я оставлю его Чамэ, если она согласится.

– А что бы ей не согласиться? Она детей любит.

Аяна подошла к Чамэ, и та радостно кивнула в ответ на просьбу Аяны.

– Аяна, иди, я переодену тебя, – позвала Ригрета.

Аяна зашла в фургон, развязала тесёмки тёмно-зелёного платья и скинула его.

– И рубашку тоже. Эти платья не носят на такие рубашки.

Аяна посмотрела на Ригрету умоляюще.

– Но у меня же нечего показать в этом вырезе, – сказала она, глядя на жёлтое платье. – Это будет странно, как если бы моя сестра Нэни попыталась надеть мужской костюм. Может быть, есть другое платье? Можно надеть что-то другое?

– Да, – сказала Ригрета, оглядывая её. – Ты права. Почему ты такая жилистая и тощая? Ты же родила ребёнка и кормишь его. Чем ты его кормишь-то?

– Я была нежной, почти как ты, два года назад. Но я за эти два года слишком много переживала, ездила в седле и носила ребёнка за спиной. Ригрета, а сколько тебе лет?

– Мне двадцать один. Тебе нужно больше отдыхать и есть, иначе твой зад так и останется таким маленьким и твёрдым, а грудь так и будет, как у четырнадцатилетней. Надеюсь, там, куда ты едешь, тебя откормят, – беззлобно рассмеялась она. – Когда ты появилась, я разозлилась, потому что думала, что ты мне станешь соперницей, но теперь я вижу, что ты совсем другая.

– Соперница?

– Да. Ну, точнее, претендентка на мои роли.

– Я даже не думала о таком.

– Да я уж поняла. Сейчас, погоди.

Ригрета задумчиво прижала палец к губам, потом кивнула и открыла один из сундуков. Она перебирала плотно сложенные вещи, пока не нашла то, что искала.

– Вот оно, – сказала она. – Зелёное.

Она с трудом вытащила слежавшуюся материю из стопки, утрамбованной в сундук, и развернула. Это было простое, но милое платье, не очень пышное,мятое, серо-зелёного цвета. Ригрета встряхивала его, расправляя, отчего вокруг поднялись клубы пыли.

– Надень-ка. Я носила его, когда мне было пятнадцать.

– Это тоже без рубашки?

– На тебе там сорочка внизу, надень на неё, я посмотрю.

Аяна надела платье и покрутилась перед Ригретой. Та без стеснения залезла обеими руками ей под подол и одёрнула сорочку вниз, так, что её края больше не виднелись из-за неглубокого прямоугольного выреза.

– Это платье гораздо удобнее моего, – сказала Аяна, подвигавшись. – Оно не давит в рукавах и поясе. Хотя выглядит, наоборот, менее удобным.

– Оно перешито специально для сцены. Платья кирио для жизни имеют очень тугой корсаж и гораздо более узкие рукава, потому что в жизни девушки не размахивают руками и ногами и не делают вот так, – Ригрета свела плечи и локти так же, как делала на сцене. – Подожди, ещё нижние юбки. Оно должно быть пышным. И надень вниз тёплые штаны, только закатай их, чтобы снизу не торчали. О здоровье надо заботиться. 

– Да уж. Завяжи, пожалуйста, юбки, я подержу подол. 

– Всё. Готово.

Ригрета вынула небольшое мутное зеркало с ручкой, и Аяна как могла оглядывала себя.

– Скоро твой голубой цвет волос смоется, а пока будешь носить сетку. Подожди, я надену её на тебя. Аяна, ты выглядишь отлично. Подожди, я позову Харвилла.

Она убежала и вернулась с Харвиллом.

– Смотри. Теперь я смогу играть капойо. Харвилл, пожалуйста, подправь немного роль под меня, – сказала она, покусывая губы и дыша так, что её грудь высоко вздымалась. – Я буду огнём, я буду водой, я буду страстью. Харвилл, ну посмотри же.

Она встала рядом с Аяной, которая оправляла подол зелёного платья, гибко обвила её руками и подмигнула ему, снова прикусив губу.

– Я бы с радостью. Но Аяна не владеет манерами, – сказал Харвилл. – это даже в пьесе будет заметно. Она смотрит и двигается, как девушка из деревни.

– Да о чём вы говорите? – спросила Аяна недоуменно.

– У нас есть пьеса про невинную кирью и её капойо, которая хотела помочь ей в любовных делах, и так запутала всё, что и сама вышла замуж за кира, а её кирья вышла замуж за любимого. Я мечтала сыграть эту капойо, но Чамэ не похожа на невинную кирью, ей всё-таки уже двадцать семь. А ты – прямо то, что нужно. С твоими невинными глазами и лицом только и играть, что кирью, или отважного, но слишком молодого воина, если надеть ту бороду. Харвилл, ну что?

– Да, думаю, да. Но вот манеры... Ладно. Давай попробуем что-то сделать с этим. Ты же знаешь слова?

– Конечно! Я столько об этом мечтала! А у Аяны слов не так много. До Кайде мы не отрепетируем, но до Арелла – точно.

– У меня невинное лицо? – спросила Аяна, внимательно глядя на Ригрету.

– Да, но только не когда ты вот так прищуриваешься. Подними брови и распахни глаза, а рот приоткрой, и тебе никто не даст больше пятнадцати. Насчёт манер мы с Анкэ придумаем что-то. Не беспокойся. У нас достаточно времени. А ещё мы будем заезжать в большие дома, и ты ещё насмотришься, как кирио себя ведут. В общем, ничего сложного.

– Мы будем выступать в больших домах?

– Да. Конечно, не во всех. Некоторые киры слишком... ранимые. Как кир Патар Колтан. Харвилл, что там с колодцем?

– Подвязали. Пойдём, покажу, что надо будет делать.

Аяна вышла из фургона, накинув плащ, и поморщилась: после полумрака свет резал глаза. На сцену притащили небольшой стол, по всей видимости, позаимствовав его в одной из комнат трактира, а рядом стоял всё тот же знакомый ей старый табурет.

– Видишь там колодец? – сказал Харвилл, показывая на каменный оголовок под деревянной двускатной крышей. – Ты будешь стоять здесь, у стола, возле меня, и каждый раз, когда я тебе скажу название и дам флакон, вынимай бумажку и делай вид, что калякаешь на ней этой палочкой. Потом спускаешься вот сюда, – провел он её за собой, – и бежишь к колодцу. Ведро не касается воды, мы подвязали его. Крутишь ворот, вынимаешь ведро и делаешь вот так.