Игры с огнем (СИ) - Тыналин Алим

— Где доказательства? — Серго пристально посмотрел на меня.

Я достал из портфеля еще одну папку:

— Вот копия проекта реорганизации, подготовленный в недрах Главнефти. Он предусматривает ликвидацию научно-исследовательского отдела нашего промысла, замену методов управления производством, отказ от экспериментальных разработок в области катализа.

— Откуда у тебя этот документ? — нахмурился Орджоникидзе.

— У Студенцова тоже есть недоброжелатели, — уклончиво ответил я.

Серго просмотрел документ, и его лицо постепенно темнело.

— Вижу, — наконец произнес он. — Действительно, полный разгром вашего подхода. Но может, они правы? Может, нужна унификация управления нефтяной промышленностью?

— Унификация убьет инициативу, товарищ нарком, — горячо возразил я. — Наш промысел экспериментальная площадка для новых методов организации производства, новых технологий. Результаты говорят сами за себя. Выше производительность, ниже себестоимость, лучше качество продукции.

Я выложил перед Орджоникидзе последний козырь. Сравнительную таблицу экономических показателей нашего промысла и аналогичных предприятий Главнефти.

— Посмотрите, товарищ нарком. Средняя производительность труда у нас на тридцать два процента выше. Расход материалов на двадцать процентов ниже. Объем капиталовложений на единицу добычи меньше на четверть.

Серго внимательно изучил цифры. Его массивная фигура наклонилась над столом, палец двигался по строчкам таблицы.

— Впечатляет, — наконец сказал он. — Если, конечно, цифры не приукрашены.

— Можете отправить комиссию для проверки, — предложил я. — Любую, самую придирчивую. Результаты подтвердятся.

Орджоникидзе встал и снова подошел к окну. В стекле отражался его силуэт.

— Знаешь, Краснов, — медленно произнес он, — в наркомате сейчас сложная ситуация. После процесса Промпартии все ищут вредителей. Особенно среди специалистов старой школы, среди тех, кто проявляет излишнюю самостоятельность.

Он повернулся ко мне:

— Твои методы работы… они слишком напоминают НЭП. А сейчас курс на централизацию, на плановое хозяйство. Тебя могут объявить идеологически чуждым элементом.

— Но ведь результаты… — начал я.

— Результаты хорошие, да, — перебил Серго. — Но важна не только экономическая эффективность, но и политическая линия.

Я понимал, к чему он клонит. В нынешней обстановке экономическая целесообразность отходила на второй план перед идеологическими соображениями.

— Товарищ нарком, — твердо произнес я, — наш промысел полностью соответствует линии партии на индустриализацию страны. Мы даем стране нефть, высококачественные нефтепродукты, необходимые для развития промышленности и обороны. Разве это не главное?

Орджоникидзе задумчиво покачал головой:

— Главное-то главное, но… — он замолчал, словно взвешивая слова. — Есть силы, которые считают твои эксперименты с организацией производства чуждыми нашей системе. Слишком много частной инициативы, слишком мало централизованного контроля.

— Но вы же сами говорили на XVI съезде о необходимости внедрять хозрасчет, о важности материальной заинтересованности работников, — напомнил я.

Серго усмехнулся:

— Помнишь, значит. Да, говорил. И сейчас так считаю. Но ветер меняется, понимаешь? Теперь всюду ищут идеологическую выдержанность.

Он вернулся к столу и потянулся к телефону:

— Подожди минутку.

Орджоникидзе набрал номер:

— Лидия Петровна? Когда заседание комиссии по проверке Татарского нефтепромысла? — Он выслушал ответ. — Хорошо, отметьте, что я буду присутствовать. Да, лично.

Мое сердце учащенно забилось. Присутствие наркома на заседании резко меняло расстановку сил.

Положив трубку, Серго посмотрел на меня:

— Комиссия соберется через три дня. Я буду присутствовать. Но учти, Краснов, я не стану вмешиваться в ее работу. Решение должно быть объективным.

— Спасибо, товарищ нарком, — я сдержанно кивнул, понимая, что это большая победа.

— Не благодари раньше времени, — Орджоникидзе поднял палец. — Студенцов серьезно настроен. У него сильная поддержка. И знаешь что? Я не уверен, что он не прав.

— Но результаты…

— Да-да, результаты, — отмахнулся Серго. — Но что будет через год? Через пять лет? Может, твои методы хороши для небольшого промысла, для экспериментального производства. А для крупной нефтяной промышленности нужна система, механизм, регламент.

Он задумчиво побарабанил пальцами по столу:

— Будь готов к компромиссу, Краснов. Полную независимость тебе все равно не оставят. Вопрос в том, сколько свободы действий ты сохранишь.

Я кивнул, понимая, что нарком прав. Полуэктов уже предупреждал об этом.

В нынешней обстановке полную победу одержать невозможно. Нужно искать компромисс, который позволит сохранить основное. Наши методы работы, наши технологии, нашу команду.

— Я понимаю, товарищ нарком, — сказал я. — Готов к конструктивному диалогу.

Орджоникидзе усмехнулся:

— Вот и хорошо. Готовься к заседанию комиссии. Документы подготовь, аргументы отточи. И помни, я наблюдаю, но не вмешиваюсь. Твоя судьба в твоих руках.

Он протянул мне руку, давая понять, что аудиенция окончена:

— Удачи, Краснов. Она тебе понадобится.

Покидая кабинет наркома, я чувствовал смешанные эмоции. С одной стороны, присутствие Орджоникидзе на комиссии давало надежду на справедливое решение. С другой, нарком ясно дал понять, что не станет активно меня защищать.

Спускаясь по мраморной лестнице наркомата, я мысленно перебирал полученную информацию. Политический ветер действительно менялся.

На улице меня ждал Степан за рулем машины. Я сел на заднее сиденье, достал блокнот и начал составлять план подготовки к заседанию комиссии. Времени оставалось мало, а работы непочатый край.

Вечер накануне заседания комиссии выдался промозглым и тревожным. Мелкий, колючий дождь барабанил по стеклам квартиры на Чистых прудах, которую Мышкин снял для нашего московского штаба. Три комнаты завалены документами, диаграммами, таблицами, всем, что могло помочь в завтрашней схватке.

Я сидел за дубовым столом, в третий раз перечитывая наше экономическое обоснование, когда в дверь постучал посыльный из телеграфа.

— Срочная телеграмма для товарища Краснова, — сообщил он, протягивая запечатанный конверт.

Я разорвал желтоватую бумагу и впился глазами в текст:

«ЛЕОНИД ИВАНОВИЧ ТЧК СКВАЖИНА НОМЕР ВОСЕМЬ ДАЛА РЕКОРДНЫЙ ДЕБИТ ТЧК СУТОЧНАЯ ДОБЫЧА ПРЕВЫСИЛА РАСЧЕТНЫЙ МАКСИМУМ НА ТРИДЦАТЬ ШЕСТЬ ПРОЦЕНТОВ ТЧК КАЧЕСТВО НЕФТИ СООТВЕТСТВУЕТ ВСЕМ ПАРАМЕТРАМ ТЧК НЕФТЕПРОВОД РАБОТАЕТ НА ПОЛНУЮ МОЩНОСТЬ ТЧК РИХТЕР»

Невольный возглас радости вырвался у меня, привлекая внимание Головачева, склонившегося над расчетами за соседним столом.

— Хорошие новости, Леонид Иванович?

— Лучше не бывает! — я протянул ему телеграмму. — Восьмая скважина превзошла все ожидания. Тридцать шесть процентов сверх плана!

Головачев быстро пробежал глазами телеграмму и присвистнул:

— Это же меняет все экономические расчеты! Фактическая производительность гораздо выше проектной!

— Именно, — я уже лихорадочно пересчитывал в уме новые показатели. — Нужно срочно внести коррективы в наше обоснование. С такими объемами добычи себестоимость нефти снижается еще на пятнадцать-двадцать процентов.

— Потрясающе! — Головачев схватил лист бумаги и начал быстро набрасывать новые цифры. — Это опровергает главный аргумент Студенцова о низкой рентабельности.

Почти сразу же раздался звонок в дверь. На пороге стоял Мышкин, а за ним массивная фигура профессора Величковского в старомодном сюртуке и с неизменным пенсне на цепочке.

— Добрый вечер, коллеги, — Величковский степенно вошел, отряхивая пальто от дождевых капель. — Дьявольская погода. Мой ревматизм уже напоминает о себе.

— Николай Александрович, как удачно, что вы пришли именно сейчас, — я пожал руку профессору и показал ему телеграмму. — Взгляните!