Северные архивы. Роман. С фр. - Маргерит Юрсенар

приказаний.

Тереза оставила на калькарском кладбище

двух детей, чахоточного и новорожденную, умер­

шую еще в колыбели. Воздух Ольфтена оказался

столь же губительным: там умерли трое других де­

тей. Супруги вернутся из эмиграции, привезя с со­

бой только маленького Шарля Огюстена.

17 нивоза * VIII года письмо Фуше * уведомляет

префекта департамента Нор, что гражданке Де-

гёс, по мужу Кленверк, разрешено вернуться до­

мой, под надзором, и вступить во владение своим

имуществом, разумеется, за исключением той его

части, что была пущена в продажу государством и

по поводу коей никакие претензии приниматься

110

не будут. На следующий день благодаря докумен­

ту, подписанному Бонапартом, имена братьев

Кленверк, фабрикантов, были вычеркнуты из спи­

ска эмигрантов, но точно так ж е , без всякой на­

дежды вернуть потерянное. Аналогичных

документов, касающихся Мишеля Донасьена и

Констанции, найти не удалось.

Наименование «фабриканты», данное братьям,

объясняется тем, что в их владении значится ма­

ленькая фаянсовая фабрика, купленная, возмож­

но, для того, чтобы облегчить возвращение во

Францию. На этом жалком предприятии было за­

нято всего семь рабочих, оно производило для ме­

стного рынка тарелки и стаканы в деревенском

стиле. Неизвестно, рассчитывала ли семья на эту

фабрику, чтобы возместить потери, или же, отка­

завшись от прошлого, Мишель Донасьен и Шарль

попытались влиться в ряды деловой буржуазии,

которая в конечном счете выиграла от беспоряд­

ков больше всех. Но «Не-утруждай-себя» не име­

ли ни деловой, ни коммерческой жилки. Фабрика

довольно быстро закрыла двери.

Валентина де Кусмакер, трогательная разве­

денная жена, не устояла под напором трагическо­

го времени, она умерла в возрасте тридцати семи

лет, в V году, во время второго периода эмигра­

ции мужа. Тереза де Гёс покинула этот мир после

печального возвращения из Германии, когда ей

было сорок два года. Констанция Адриансен,

гражданка Кленверк, так называемая Крайанкур,

продержалась дольше: она скончалась в 1799 го­

ду, в семидесятилетнем возрасте. Если она тоже

111

была в Германии, то разделила с невесткой тяготы

и утраты изгнания. Если же осталась дома, будучи,

возможно, слишком хрупкой, чтобы вынести дол­

гое путешествие, и пыталась, подобно Валентине,

изо всех сил защитить семейное добро, то тогда

последние годы ее жизни протекали в атмосфере

подполья, тревог, допросов и визитов на дом, ре­

спубликанских перегибов и робких сетований ро­

ялистов, заполнявших жизнь маленького городка.

Нет уверенности в том, что ей довелось увидеться

с эмигрировавшими детьми. Сорок шесть лет жиз­

ни бок о бок с неповоротливым Мишелем Донась-

еном — тоже не предмет для зависти. И наконец,

у нее, как и у многих других, часть детей умерла

в раннем возрасте: в те времена природа тут же

устраняла последствия чрезмерной плодовитости.

Но всякую жизнь, и в особенности жизнь женщи­

ны, можно судить только изнутри. На портрете,

запечатлевшем ее в пожилом возрасте, она выгля­

дит отнюдь не печально и не угрюмо.

«Прощайте, розовые юбки и позолоченные

башмачки...» * Вместо оборок и воланов, которыми

она увлекалась в юности, на Констанции темное

платье и большой чепец революционных времен.

Единственное украшение — маленький крестик.

Но ее чепец роскошен. Примерно такой же носили

тогда все женщины, от вдовы Капет * до Шарлотты

Корде * и «вязальщиц» *. Чепец же Констанции, ог­

ромный и воздушный, в складках и оборках, об­

рамляет лицо гражданки пышным облаком тюля.

Лицо в тонких морщинках расплывается книзу, как

у очень старых женщин. Светлые глаза, оставшие-

112

ся молодыми, несмотря на покрасневшие веки, как

бы забавляясь, смотрят на нас с холодной благоже­

лательностью, не лишенной доброты. Поджатые

губы почти не отвечают улыбающимся глазам. Та,

что мы видим на портрете, — не глупа.

Передряги, сотрясавшие с 1 7 9 3 года добрую

часть французского общества, не сразу изглади­

лись из памяти эмигрантов, вернувшихся в родные

места. Мы видим, что они временно отказались от

имен, связанных с земельными владениями и спо­

собных навлечь на них неприятности. Империя и в

еще большей степени Реставрация вернули им уве­

ренность, и они постепенно стали вновь пользо­

ваться прежними титулами на пригласительных

карточках и извещениях, но в официальных доку­

ментах старые имена появились только после того,

как были надлежащим образом легализованы и бы­

ло получено разрешение ввести их задним числом

во все акты, составленные после Революции.

Мишель Донасьен умер только в 1806 году.

Мишель Даниель и Шарль, дожив до 80 лет, скон­

чались соответственно в 1838 и 1 8 4 5 годах в

царствование узурпатора Луи-Филиппа. Эти ста­

рики, помнившие еще коронацию Людовика XVI,

несомненно, до самого конца играли в вист с аб­

батом, которому, надо надеяться, тоже довелось

вновь увидеть процветание трона и церкви. Мож­

но представить себе, как они году так в 1824-м

отправляются в кабриолете на Мон-Нуар, песча­

ники которой поставляли сырье для злополучной

фаянсовой фабрики. Здесь Шарль Огюстен,

«знатный кавалер», наблюдает за постройкой за-

113

8-1868

городного особняка совершенно в стиле Людови­

ка XIII — Карла X на месте уединенного деревен­

ского дома.

Действительно, кажется, что некоторые земли,

принадлежавшие семье, были пущены в продажу

как имущество эмигрантов. Мишель Донасьен су­

мел распродать другие, чтобы пережить трудные

дни. Но рассказы о потерях, понесенных во время

Революции, по большей части апокрифичны: из

нотариальных актов и того, что известно о жизни

лишенцев, явствует, что они оставались весьма со­

стоятельными. В смутные времена люди соревну­

ются и хвастаются друг перед другом понесенным

уроном, жалуются все. Что до умилительных ска­

зок, согласно которым крестьяне вернули добро­

вольно кое-какое имущество, купленное ими на

торгах, не претендуя при этом ни на какое возна­

граждение, возможно, они не просто выдумка. В

этом уголке Фландрии, где хозяева и фермеры

продолжали жить почти бок о бок (тогда как аб­

сентеизм был свойствен прежде всего придвор­

ной знати, довольно немногочисленной), зависти,

ненависти, злобе было где разгуляться, хотя они

и уступали порой место любви и верности. Кажет­

ся, Кленверков — удлиняли они свое имя на

французский манер или нет — все-таки любили.

Часть вторая

МОЛОДОЙ МИШЕЛЬ ШАРЛЬ

В скромной комнате на левом берегу Сены

молодой человек, студент, одевается, чтобы от­

правиться на бал в Оперу. Комната с низким

потолком, обставленная жалкой мебелью с пуб­

личных торгов, чистенькая настолько, насколько

это возможно для жилища, сдаваемого ежеме­

сячно внаем пожилой хозяйкой, которой без

всякого рвения помогает служанка, комната эта

сама по себе настолько обычна, что и описывать

ее следует самым банальным образом. Над ка­

мином, в котором тлеют жалкие головешки,

«Коронование Карла X» с порыжелыми краями

свидетельствует о том, что хозяйка — легитимист­

ка *. На столе стопками высятся книги Мишеля

Шарля по праву, на висящей над столом полке

115

8*

несколько особо дорогих сердцу молодого чело­

века книг: латинские поэты, «Раздумья» * Ламар­

тина, поэзия Гюго — от «Восточных мотивов»

до «Песен сумерек» *, Огюст Барбье и Казимир

Делавинь * соседствуют с «Песнями» Беранже *.

Однако все эти детали и прежде всего названия

на корешках книг теряются во мраке наступаю­

щей февральской ночи, смягченном только све­

том двух восковых свечей. В углу на вытертом

коврике, прикрытом куском махровой простыни,

с трудом можно разглядеть два кувшина, в ко­

торых мой будущий дед — ему в это время

двадцать лет — сам принес горячую воду. Тут

же — жестяная ванна. Хозяйка настоятельно

рекомендовала ему при купании быть осторож­

ным, чтобы не залить нижнюю комнату.

На стеганом одеяле разложены брюки в об­

тяжку от лучшего портного, фрак, домино,

складки которого расположены так, чтобы сразу

показаться загадочным, на подушке — черная

атласная маска. Начищенные туфли стоят наго­

тове на коврике перед кроватью. Студент, счи­

тающий для себя честью не тратить полностью