Время Сварога. Грамота - Андрей Шандаров

– Вы казаки – ордынцы только и можете убивать и мучить простых людей. Вам придать смерти человека, ровно рукавицу скинуть, – продолжал Олекса.

– Ты слишком скор в суждениях, монах. Мы разве аланы какие? Мы не шьем попону для коней из человеческой кожи.

Упоминая об аланах, Вохма имел в виду луговых славян. Слухи об их жестокости давно покинули пределы империи. Тех, кто умирал от старости, они считали глупцами и бездельниками. Славен у них был тот, кого убивали на войне. В плен они не брали, а отрезали голову побежденному неприятелю, сдирали с него кожу и покрывали ею своих коней. Поклонялись они только богу войны. Вытаскивали меч из ножен, втыкали его в землю и молились на него, как на покровителя тех мест, где они сражались. Жены и дети у них были общими. Воспитанием детей занимался весь род. От такого количества связей рождалось многочисленное потомство, сильное и красивое. Прекрасные наездники и бесстрашные воины, они с легкостью покоряли врагов от Меотийского моря и Кемерийского горла до Мидийского царства и дальше – до Черной земли. Поговаривали, что там они основали царскую династию.

– Наш господь Христос заповедовал не убивать. Жизнь человеческая – самая великая ценность на земле, – говорил монах, старательно обходя рытвины на дороге.

– Да что в ней ценного-то? Трусливое животное твой человек, – не унимался Вохма, – каждый хорохорится друг перед другом, как может, а стоит только хорошенько прижать его – жижа и вонь останется!

Ордынец, довольный собой, ударил по голенищу сапога плетью, зажатой в правой руке, и притопнул ногой, крепко впечатывая каблук в землю.

– Через нее бог желает достучаться до бессмертных душ людских, – продолжал поучать Олекса. – Жизнь коротка, и нужно ею распорядиться с толком. Приблизиться к богу. Служить ему. И будет тебе царствие небесное.

– Где оно царствие твое? Видел я разные царства. Везде все одинаково: богатые жируют, бедные дохнут от голода. И в царстве Иерусалимском одно, хотя святым местом прозывают.

– Ты и там бывал? – монах, удивленный, не без зависти посмотрел на спутника.

– Да, бывал с посольством ханским, в столице Царь – Городе. Года уж два как назад.

– И гроб господний видел? – глаза схимника заблестели.

– А то, конечно! – сказал Вохма равнодушно, как само собой разумеющееся.

Монах замолчал, было видно, как эмоции переполняют его. Едва справившись с волнением, он продолжил:

– Глупый ты человек. Тебе такое счастье выпало. Я бы всю жизнь отдал, чтобы, хоть раз, прикоснуться к могиле господа нашего!

Олекса перекрестился.

– Хм. Недорого же ты ценишь свою жизнь. Что до меня, то кусок надгробья столько не стоит. Да и ничего там особенного нет – камень и все, – покосился на него молодец.

– Ты – скоморох с крестом на шее. Тебе никогда не понять чувств истинно верующего. Душа твоя блуждает во тьме в поисках света! – Олекса негодовал.

Ему поначалу нравился разговор. Вести божественные беседы, хоть бы и с таким далеким от теологии человеком, как Вохма, было приятно. Но всегда бесшабашная язвительность того и явное неуважение к личности верующего христианина рождало в нем противоположное смирению чувство, которое он всячески гнал от себя, стараясь не поддаваться на искушение послужить бесам.

– А твоя не блуждает? Уже все нашла? – казак усмехнулся. – Да ты так же далек от истины, как мой конь от твоих бредней. Можешь рассказать о душе? Или, по-твоему, душа – это ярлык на небесное царство? И ты так боишься туда не попасть, что готов быстрее, пока не нагрешил, променять свою жизнь на кусок гранитной плиты?

– Душа – это частица божественного света. Она испорчена. Жизнь мне дана исправить ее. Но когда я умру, моя душа сольется с этим светом, и я попаду в рай. Здесь, на этой земле, я должен страдать, ибо даны два пути познания всевышнего: через любовь и через страдания.

– Так познай – через любовь, зачем страдать? Найди себе бабу и люби ее хоть целые сутки напролет!

– Дурак ты, Вохма. Не о плотской любви я говорю, о духовной.

– И что это за любовь такая? Как про нее узнать?

– Через молитву, только через нее. Молитва очистит душу от мирской грязи, и господь одарит ее своей благодатью, принимая к себе!

Олекса вновь перекрестился, закатил глаза к небу, словно уже сейчас был готов к разговору с богом.

– И много ты вымолил у своего Христа? – спросил Вохма.

– Нет. Но не все сразу. Наверное, я еще не достоин.

– Может быть, ты неправильно молишься?

Монах задумался, затем сказал:

– Дело не в словах, а в желании. Может быть, мое желание столь мало, что бог меня не слышит!

Так, болтая со своим спутником, Вохма уже давно приметил некого мужичка, который прибился к обозу недавно и теперь, старательно скрывая свой интерес, наблюдал за ними. Мужик как мужик, ничего особенного, но что-то в нем настораживало. Он словно постоянно ожидал чего-то, был напряжен, суетлив, хотя нарочито демонстрировал сдержанность. Хочешь не хочешь, а проверить было нужно.

– Кто такой? – грозно спросил Вохма, после того, как прервал разговор с монахом, вскочил на коня и подъехал к мужичку со спины.

Тот от неожиданности вздрогнул, но поворачиваться и отвечать не торопился.

– Эй, оглох?

Ордынец, наклонившись вперед, ткнул его плетью в плечо. Тот обернулся и зло глянул снизу.

– А ты кто, чтобы я тебе отвечал?

Вохма, в молчании, со скучающим равнодушием, обвел мужика взглядом, затем размахнулся и ударил его плетью по лицу.

– А-а-х! – завыл тот, зажимая окровавленную щеку рукой. – За что?

– За глупость! – ответил Вохма.

Он спрыгнул на землю, пинком в живот согнул мужика пополам, затем схватил пятерней за бороду и подтянул к себе.

– Повторяю вопрос. Кто такой?

Мужик, отбиваясь, вытащил нож, припрятанный в сапоге. Замах был короткий, нацеленный в самое сердце обидчику. Но тут случилось необъяснимое. Ноги у него вдруг подлетели выше головы, рука с ножом сделала вращательное движение, а тело рухнуло на землю. Нож выпал. Все произошло так стремительно, что окружающие не успели что-либо понять, поэтому стояли и смотрели в нерешительности, оценивая шансы обоих.

– Ну, будешь говорить?

Вохма мельком посмотрел на плохой самодельный нож – железную заточенную пластину с грубой деревянной рукояткой, откинул его носком сапога подальше от дороги, в кусты, подошел к распластанному на земле телу.

– Что тебе надо? – кряхтело тело, медленно поднимаясь. – Я ничего не знаю.

Залитое кровью лицо отражало испуг и ненависть.

– Последний раз спрашиваю. Кто ты такой? Зачем следишь за нами? Если не ответишь…. отрублю тебе руку, потом другую.

– Клянусь, я не понимаю, о чем ты?

Мужик уже почти поднялся, как вдруг от удара опять оказался на земле.

– Придется все же отрубить тебе руку, – потирая кулак, проговорил десятник.

Окружающие закивали головами в одобрении. Переговариваясь друг с другом, они уже осудили мужичка, показывая на него пальцами. Не вникая в смысл ссоры, им было достаточно того, что сильный всегда оказывался прав. Любопытных становилось все больше, они уже образовали круг.

Вохма повернулся к коню и выхватил саблю, как вдруг со стороны, где он оставил Олексу, донесся громкий вскрик. В лесу мелькнула тень. Монах лежал на земле. Ордынец растолкал толпу и бросился к нему. С первого взгляда было ясно – Олекса умирал. Лицо побледнело, на груди расплывалось темное пятно. Ряса уже пропиталась кровью, когда казак рванул ее, освобождая доступ к ране.

– Кто это сделал? Олекса, говори. Кто это сделал?

– Грамота! Он забрал грамоту, – монах уже хрипел, губы пузырились красной пеной.

– Что в грамоте? Кому грамота? Не умирай. Олекса. Смотри на меня.

– Найди грамоту. Там все…. Ярлык, ханский ярлык, возьми…. – Олекса разжал ладонь, в которой медью блеснул плоский диск. – Не успел. Ничего не успел! – напоследок сказал он и затих.

Вохма зарычал, как раненый зверь. Смерть монаха была на его совести. Ему доверили чужую жизнь, но он не справился. Он потерял бдительность. Его обвели вокруг пальца. Теперь было понятно, что мужик, на которого он обратил внимание, был подставной, и в этом была его главная роль – роль, отвлекающего на себя. Гнев от бессилия ударил в голову. Первым желанием было растерзать подозрительного мужика. Он оглянулся в запоздалом прозрении, но того уже и след простыл. Воспользовавшись суматохой, мужик исчез. Вохма наткнулся взглядом на знакомого купца. Тот смотрел на него с сочувствием.

– Мустафа! Куда он побежал? – спросил он его на арабском.

– Туда! В лес! – кивнул головой понятливый купец в направлении скрывшегося беглеца.

Времени оставалось мало. Решение нужно было принимать быстро. Вохма постоял пару секунд, размышляя, затем подскочил к коню. Привычными резкими движениями он стал разбирать поклажу. Волшебным образом из нее возникали предметы явно военного назначения. Распределяя их должным образом на поясе, казак уже успел достать скрученный из длинной материи тюрбан и плотно водрузить его на голову. Наконец, прицепив на левый бок саблю и сунув в сапог короткий нож, он обратился к купцу: