Gelato… Со вкусом шоколада - Леля Иголкина

выгибаясь в пояснице. Похоже, я уже настроена на его игру и требую оглашения условий на незамедлительное продолжение.

— Ребенку это не повредит. Ты же знаешь анатомию, и помнишь результаты своих анализов. Никаких угроз и все в пределах нормы.

— Я хочу… — задыхаюсь от желания и приятных ощущений внизу пупка. По-моему, что-то верткое кружит у меня внутри; как электронная змейка, которая гоняется за своим хвостом, так что-то странное и чересчур подвижное закручивает спираль, прижимая пружинящий верхний край к центру наслаждения, которым я, увы, не управляю. — Хочу кончить быстро… — пищу, по-рыбьи дергая раздувшимися от влаги жаркими губами.

— Быстро, да? — издевается мерзавец.

— Да! Я не могу терпеть, — подпрыгиваю на ровном месте и скольжу ладонями по плачущему кафелю.

А Велихов, черт возьми, наглеет. Он водит членом по ягодицам, похлопывая по сильно восприимчивым к такого рода ласкам, раздувшимся от температуры и его натирающих движений половым губам.

— Пожалуйста, — выстанываю просьбу в попытках самолично сесть на член.

— Кто такая ИП «Венера», Тосик? Всего один вопрос и я, — сипит мне в ухо, облизывая контур и посасывая мочку, — в тебя войду.

— Что? — хнычу жалость, не понимая сути его, по-моему, все-таки спасительного предложения.

— Назвать сейчас идентификационный номер и срок действия лицензии на оказание сомнительных услуг?

— Пожалуйста, — бью кулачком по стенке.

Не отвечает, зато в точности выполняет то, о чем я его почти молю. Петя входит полностью, на всю длину, щедро заполняя приготовленное для теплой встречи место.

— Люблю тебя, — дает мне время и говорит то, что я больше всего жду, когда мы остаемся с ним наедине.

Велихов не открытый человек. Не открытый исключительно на выражение чувств словами, зато любитель отношение подтверждать делами. Однако он все чаще стал баловать меня двумя словами, от которых я — чего уж там — тащусь, как малолетка.

— Скажи еще, — прошу и скашиваю взгляд на мужа, чья близость заставляет закипать всю кровь, сейчас стремительно гуляющую по раздавшимся от температуры и возбуждения сосудам.

— Люблю тебя, Антония, — выходит полностью и снова заполняет целиком.

— Это чертова гадалка. Петенька, это тетка, которая за деньги предсказывает будущее и предупреждает о крутых витках судьбы.

— Что? — неспешно двигается, переходя на удобный для обоих темп.

Петя одной рукой надавливает мне на поясницу, в то время как второй поддерживает под грудью, периодически навещая забытые лаской чересчур болезненные соски.

— Я хотела, — с трудом связывая буквы в слова, а слова в нужные на сейчас предложения, пытаюсь донести свою блуждающую мысль, — я сильно беспокоилась… Я очень боюсь!

Он двигается так, как я люблю, как мне привычно, как удобно и комфортно. Не говорит ни слова, зато, как загнанная лошадь, шумно дышит. Велихов просачивается в каждую ячейку моего тела, заполняет освободившиеся лакуны, повторяя плотью, кровью невостребованные участки организма, которым я уже несколько глубоких толчков не владею, потому что я, как птица, над бескрайними просторами… Парю!

Пружина быстро расправляется, таранит брюшину, щекочет пупок и заставляет пульсировать во сто крат быстрее кровь.

— А-а-ах! — громко выдыхаю и, прижавшись грудью к стене, как будто в летаргии замираю.

— Ничего не бойся, — шепчет муж мне в шею. — Я рядом, я с тобой.

— Хочу знать пол! — пока еще замедленно и несмело, но определенно дергаюсь в его объятиях.

— Зачем?

— Там ведь девочка! — наконец-то выдвигаю сегодня целый день терзающее меня предположение.

— Ты хочешь девочку? — иначе формулирует вопрос.

Иначе! И не так, как я предполагала.

— А ты? — прокручиваюсь и все же становлюсь к нему лицом. — Мне было хорошо. Сейчас, — быстро исправляюсь. — Спасибо, муж.

— Дочь? — губами трогает мои ресницы, принуждая прикрыть глаза.

— Она, эта гадалка, пыталась мне что-то сказать, но я держалась. Я не предала тебя.

— Тоня-Тоня, — похоже, кто-то сильный отрывает меня от земли и, обдав мое разгоряченное душем и сексуальной гонкой тело, выносит из кабины, направляясь вон из ванной комнаты. — Идем-ка, девочка, в кровать.

— Я не маленькая, а ты…

— А я люблю тебя и хочу послушать все, чем сегодня была занята моя жена, когда не попадала в аварии и не посещала жутких баб, которые что-то там о жизни знают. Это ведь брехня!

— Она сказала, что у ребенка будут разноцветные глаза. Я испугалась. Это, — указываю пальцем на свой правый глаз, — ничем не перебьешь.

— Значит, пусть будет дочь! — говорит, как будто бы приказывает.

Пусть будет дочь? Серьезно, что ли? Или на Петю накатил запоздалый эмоциональный приход?

— А если это сын?

— Пусть будет парень!

Да уж с ним, по-видимому, каши не сваришь.

— В следующий поход я хочу спросить у сонолога про пол.

— То есть? — он бережно опускает меня на кровать и, отойдя на несколько шагов, рассматривает то, что я, двигая ногами, изображаю, при этом пачкая водой и телом простынь и большое одеяло.

— Одна просьба, Петя, — приподнимаюсь на локтях. — Всего одна, — пальцами одой руки показываю мизерность моего желания.

— Слушаю.

— Я хочу задать всего один вопрос, — отталкиваюсь ногами, забираясь выше по постели.

— Какой?

Там сын? Мой мальчик? Наш наследник? Продолжатель рода? Или там…

Малышка? Крохотная девочка с каре-голубыми глазками? Там наша дочь?

Хочу узнать, в конце концов, там:

«Он или… Она?».

* * *

Безмолвие, неподвижность, божественный порядок… Безмятежность, полное безветрие, идеальное умиротворение…

Рассвет на реке, первый солнца луч и только-только просыпающаяся красота окружающего нас пространства. А подобное отшельничество нам с Тосиком по-настоящему идет. Наш выбор — наше добровольное решение — наша вынужденная мера — наш исключительный расчёт!

Маленькие ножки с розовыми носочками в мелкий красный горох сучат по скомканному одеялу: кто-то «очень дряхлый» и «немного старенький» кряхтит, звонко акает, пытается всплакнуть, а потом с сильным натяжением крякает.

— Тшш, Бу-Бу, — женская рука с обручальным, без дополнительных прикрас, кольцом на безымянном тонком пальце прижимает детские конечности и подтягивает маленькое тельце к своей груди. — Тшш, тшш, тшш, — баюкает жена.