Gelato… Со вкусом шоколада - Леля Иголкина

и тихонечко сопит. — Я ведь был согласен! Не сомневайся, пожалуйста. Тосик, я был на все согласен. Спасибо, цыпочка, что выбрала меня. Потом… — жена возится, подкладывает ладошки под щеку, а задом стыкуется с моим пахом. — Тоня? Тоня? — зову и осторожно встряхиваю ее. — Прости, прости, прости… — добавляю жалкое. — Пожалуйста. Я… — закрываю глаза и утыкаюсь лбом в основание ее шеи. — Я так тебя люблю… — произношу и, подавившись, замолкаю.

— И я тебя люблю, — фонит жена, которая, как я наивно полагал, не слышала мои слова.

* * *

*Gelato al cioccolato dolce e un po' salato. Tu, gelato al cioccolato… (итал.) — «Сладкое и немного соленое шоколадное мороженое, Ты словно шоколадное мороженое» — вероятно, вольный перевод с итальянского. Песня Pupo «Gelato al cioccolato».

Эпилог

Она

Все по-старому, в точности так, как было до сегодняшнего дня…

С моего последнего визита в это место каких-либо изменений в жутком антураже помещения я не отмечаю. Все тот же черный мрачный цвет, сопутствующие предметы давно забытой старины — мечта охотника за древностями, ей-богу, — полутьма и чересчур высокие потолки с вульгарной лепниной по периметру, дешевый абажур над круглым столом, стоящим посередине помещения, которое с натяжкой можно величать квартирой.

— Тихо-тихо, — обняв себя за плечи, заговариваю возбуждение, — все хорошо, ничего такого. Подумаешь, у кого-то не все дома. Это образ такой, стиль, дизайн, имидж, в конце концов.

А у кого душевные проблемы или неполадки с головой? Да, прежде всего, у меня. Зачем сюда вообще пришла? От скуки? Ради интереса? Взбодриться и взбудоражить странно успокоившуюся нервную систему?

— Не надо волноваться, все будет хорошо, — расправив плечи, убираю руки и по-хозяйски откидываюсь на спинку поскрипывающего под моей задницей кресла.

«Ты не одна, ты не одна… Он ждет тебя, боготворит, волнуется. Он так сильно любит тебя, Антония» — всегда работает, а вот сегодня что-то не очень помогает. — «Велихов с ума сойдет, если со мной что-то случится. Он обезумеет, если что-то произойдет с н…».

— Добрый вечер, — замечаю хозяйку квартиры, замершую в проеме без дверей, зато с тяжелыми бархатными портьерами по линиям прямоугольного отверстия, которые она придерживает, крестом расставив руки, словно распорядитель спиритического сеанса для чахоткой потревоженных дам в образе актрис немого кино в дни бесконечных революций, вошедших в историю моей страны, как времена стремительных кровопролитий.

Калиостро в юбке, черт возьми!

— Зачем сегодня? — заходит внутрь и сразу направляется к столу, покрытому такой же скатертью, как и тряпки, колеблющиеся от резко сброшенных женских рук.

— Э-э-э? — видимо, инкогнито остаться не получится. — То есть?

— Антония, Тоня, Тоник, Ния, Тосик, циклоп, бестия… Тузик, Туз, щенок… Тос? Жена, женушка, моя, моя, моя… — хрипит последнее и хватает себя за воротник черной водолазки, плотно обтягивающей ее гибкое для непонятного, если честно, всамделишного возраста тело.

— Что?

— Я помню тебя, женщина с разноцветными глазами, — не скрывая пренебрежения, окидывает меня взглядом. — Пришла, наверное, свой долг отдать?

— Что?

— Тариф немного изменился, да и условия оплаты тоже. К тому же компенсационный взнос.

— Компенсационный взнос?

— Я морально пострадала.

Это же шарлатанство! За такое деньги брать? Да по ней тюрьма плачет: долговая яма, колония нестрогого режима, пожизненное принудительное поселение и газовые рудники.

— Деньги вперед? — ехидничаю, уродуя кривой дугой ненакрашенные губы.

— Что сегодня хочешь узнать?

— Не помню, чтобы мы с Вами переходили в прошлый раз на «ты», — пожимаю плечами и подхожу к столу, за который мне пока не предлагают сесть.

— Мне ты можешь говорить «Вы», я не обижусь.

— Прошу от Вас, — голосом подчеркиваю вежливое обращение, — того же.

— Что интересует, Ния?

Как лезвием по стеклу! Совсем другое дело, когда меня так называет муж: нежно, медленно, тягуче, подчеркивая хрипотцой самую мягкую «я». Он меня ласкает, когда на ухо имя произносит.

— Бизнес, я так понимаю? — рукой указывает на место за столом.

— Спасибо, — сажусь, под скатерть прячу руки.

— Три?

— Простите? — вытянув лицо и шею, подаюсь вперед.

— Четыре?

— Вы…

— Беременность не скрыть, Антония, — хмыкнув, добавляет. — Тем более от меня.

— Сколько я должна Вам заплатить? — скрещиваю руки на груди и мягко опускаю их на совсем не увеличившийся живот.

Откуда эта женщина узнала, что я нахожусь в интересном положении? Откуда? Кто сказал? Неужели…

— Походка, лицо, замедленные, почти плывущие движения и… — она куда-то вниз кивает, — ты прячешь то, о чем пока никто не знает, кроме… Него?

— Сколько? — через зубы говорю.

— Там… Там… Там… — ведьма, подкатив глаза, начинает строить какие-то предположения и, вероятно, козни. О чем? Зачем? И для чего?

Я не прошу ее об этом… Тем более мы договорились с Петей, что не будем интересоваться полом ребенка до его рождения. Нас с мужем заботит нераздутый круг вопросов: здоров ли наш малыш, какая у него подвижность, не голодает ли, достаточно витаминов, минералов предлагают ему мои околоплодные воды, в каком он настроении, каков вес, рост и частота сердечных сокращений. Мой Велихов закрыл всем жаждущим узнать подробности рот всего одним лишь адвокатским заявлением о том, что вынужден будет иск подать на всех, кто как-либо позволит себе выкатить подсказку или предположение о цвете выписных конверта и фланелевых пеленок.

— Только бизнес, — потупив взгляд, уткнувшись в пол, бубню.

— Зачем?

— Это моя работа, — туда же продолжаю немного звонче говорить.

— Увы! — слышу в ее голосе смешок и неприкрытое, хотя бы для приличия, издевательство.

— Увы?

— Красивый муж, красивый малыш, жизнь — счастливая картинка, обворожительная женщина. Мне дальше продолжать?

Изволь, раз начала пургу вещать.

— Я не сижу дома, я работаю и зарабатываю.

— И что? — бесцеремонно перебивает. — Ведь пришла ты не за этим. Я права?

— Нет, — мотаю головой.

— Родится здоровым, все будет хорошо, Антония. Не бойся, не за что здесь волноваться…

— Все через это проходят, — заканчиваю за нее.

— Я вижу