Gelato… Со вкусом шоколада - Леля Иголкина

— Я спать хочу, — потягиваясь, направляется к тканевому мешку, развешенному между двух импровизированных деревянных колонн.

Тоня садится в центр, наклонившись, возится с домашней обувью, а расправившись с ней, закидывает ноги внутрь. Ерзает, раскачивая тряпку, забросив себе за голову руку, вытягивает узкую подушку, которую взбивает и устраивает под затылок.

— Иди ко мне, — как будто в страдании протягивает руки. — Дай ее сюда.

Осторожно передаю постанывающую малышку и поправляю женскую фигуру, прижимающую ее к своей груди:

— Выдержит? — жена выгибается, запрокидывает голову и упирается лбом в ткань, рассматривая крепления подвесной «качели».

— По общей сумме — да! — стараясь не дышать и сильно не раскачивать кровать, забираюсь к ним. — Отлично! Ты как?

— Угу, — поворачивается ко мне спиной и устраивает Бу, как мини-королеву.

Она, на самом деле, такая и есть! Мелкое величество с характером совсем не Моны Лизы, крохотный комбинатор с интровертными замашками и необычной внешностью. У дочери непокорный нрав, но ангельское личико и разноцветные глаза: глаза ее матери и ее же неспокойная душа. Та странная гадалка, к которой ездила жена в тот день, когда, как позже оказалось, в последний раз сидела за рулем — с тех пор Антония наотрез отказывается от управления неуклюжим женским транспортом, не обманула и сказала правду относительно милой особенности нашей малышки. Хочу лишь заметить, что цветовая палитра Валентины ярче, оттого опаснее, чем у Нии. Дочь умеет пользоваться этим и уже гипнотизирует всех окружающих одним взмахом странно, как для ее слишком юного возраста, длинных и завитых ресниц. Уверен, что этот взгляд разобьет не одно мужское сердце:

«И поделом всем здравствующим уродам в разномастных штанах!» — могу лишь посочувствовать, из солидарности заранее предупредить, но отвратить беду, скорее всего, буду уже не в силах, да и без рвения, и при отсутствующем желании в придачу.

У девочки опасный, немного хищный взгляд. Взгляд свободного человека, взгляд одинокой волчицы, женщины, которая с гнущихся во все стороны ногтей, знает себе цену и умеет управлять неугомонным миром. Я знаю, убежден и готов поспорить с тем, кто окажется способным покорить мою миниатюрную дочь.

«Ей всего лишь пять… Пять… Пять… Пять месяцев! Буратино, чтоб тебя, остынь!» — прикрыв глаза, разумом воркую, гладя мягкие волосы жены и прокручивая обручальное кольцо, надетое мной на тонкий безымянный пальчик.

Погода и здешние красоты располагают к полному расслаблению, покою и сну, но, к сожалению, совсем не до полудня, а всего лишь до восьми часов утра. Курлычущий, мягкий звук мощного автомобильного движка заставляет меня приоткрыть глаза. На горизонте маячит знакомый белый крупный силуэт.

«Родители!» — мелькает мысль и тут же покидает черепок, а я сильнее прижимаю Тосика к себе и прячусь за ее спиной. Это просто сон, обманчивый мираж и эмоциональная галлюцинация. Родители никогда не навещали нас в этом месте, хотя досконально, точно, вплоть до координатной сетки, знают, где обитают их старший сын, его жена и единственная внучка.

Антония возится, тяжело вздыхает и пытается отползти от меня, но строение гамака никуда ее не отпускает. Чем больше и усерднее Туз копошится, тем теснее и надежнее прижимается ко мне.

Сквозь дрему слышу придавленное, как будто скрытое, хлопание автомобильными дверями, шушуканье — переговоры двух чересчур интеллигентных и воспитанных людей. Оживаю, навожу резкость и вынужденно отрываю голову от подушки, которую тут же полностью занимает Ния.

— Отец? — шепчу возле женского уха.

— Что? — жена мне отвечает сдавленно.

— Спи, Туз. Я с этим разберусь.

Надеюсь, все нормально и ничего не произошло. Хотя, как знать… Как знать!

Выбираюсь из кошелки, в которой сладко задремал, натягиваю обувь и продвигаюсь в сторону каната, на котором держится наш милый дом, когда мы отходим от берега, чтобы избежать присутствия нежелательных гостей. Отец размахивает одной рукой, в другой он держит большую сумку, а мама подскакивает рядом, подбрасывая в атмосферу красивый букет каких-то крупных голубых цветов.

«Что за мутотень?» — прищурив глаз, посматриваю с подозрением на чересчур активную возрастную пару и завожу мотор, намереваясь подойти к берегу, чтобы поднять на борт двух дополнительных людей.

— Привет, — не повышая голоса, здоровается отец. — Разбудили, сын?

— Нет. Привет, — забираю у него сумку и помогаю маме взойти на борт. — Как дела? — вглядываюсь в ее лицо. — Все хорошо? Что-нибудь случилось?

— У Валюши день рождения, — мама округляет глазки, а я, как ни странно, копирую этот жест, выставляя в подобную позицию заспанные, пока еще не яркие, скорее очень мутные, бельма.

— Пять месяцев моему золотцу, — она заглядывает мне через плечо и двумя руками крест-накрест внезапно закрывает себе рот.

— Что? — отец таращится туда же. — Охренеть, Ната! — своеобразным мужским способом восхищается картиной, нарисованной двумя дамами в тряпичном гамаке. — Мы их разбудим! — он крутится вокруг своей оси. — Надо отсюда убираться.

— Нет, — мать негромко топает ногой. — Если ты будешь говорить потише, то ничего не произойдет. И вообще, мальчики свалите отсюда на фиг.

— Свалите? На фиг? — отец игриво прикрывает глаз, почти не жмурясь, подается одним ухом на нее, словно плохо слышит и хотел бы поточнее разобрать то ли пожелание, то ли строжайший приказ.

— Да! — похоже, кто-то сильно расхрабрился, приняв на грудь сказочной водицы из отпечатка козьего копытца, и решил всю силу сразу показать. — Идите с Петей на берег, а я…

— Они рано встали, ма… — пытаюсь вставить слово.

Но, видимо, это не судьба, да и не по соответствующим понятиям!

— Вот и замечательно. Уходите, я сказала! Потом накрою стол, послежу за Тосиком и Валентиной, а вы…

— Идем, сынок! — отец, обхватив мое плечо, разворачивает к лесу рожей, а к жене и дочерью тощей жопой.

— Да бл… — резво двигаю плечом.

— Петр! — бормочет недовольно мама.

Женщины, е. ать! Как вы заколебали со своей моралью и сучьим этикетом. Мне нужно выплеснуться, произнеся в чрезвычайно эмоциональной форме все, что я думаю по этому спонтанному визиту и странному хозяйничанью в моем плавающем доме, на моей корме. Если можно так сказать! А мне талантливо закрывают рот и подталкивают в спину, направляя к трапу для незамедлительного выхода на берег.

— Отец, — шагаю спиной,