Иван Кондарев - Эмилиян Станев

Вечером, перед ужином, Манол сообщил другие новости: полицейский час продлен, перед околийским управлением установлены пулеметы, в любую минуту могут объявить военное положение. В Софии, когда полиция окружила дом, где заседал какой-то коммунистический центр, покончил жизнь самоубийством Владимир Корфонозов. Манол принес газеты, и все принялись разглядывать снимки коммунистов из этого центра, помещенные среди сенсационных заголовков. Ну как поверить, что и такой человек, бывший офицер — заговорщик… От мала до велика все ищут способа сломать себе шею…

Чтобы не разбудить жену, Костадин тихонько поднялся с кровати, подошел к окну и выглянул наружу. Фасад казино был освещен луной, крыша и стекла блестели; небо слегка посинело: светало.

Он вышел в соседнюю комнату и оделся. Снизу донесся кашель матери. Как всегда, она встала раньше всех, чтобы разбудить батрачку и проводить его.

Спустившись во двор, он увидел, что фонарь в комнате Янаки уже горит и по стене мечется его тень. Пока Костадин завтракал и готовился в путь, на дворе уже совсем развиднелось; он вернулся в спальню, чтобы попрощаться с женой. Христина проснулась и лежала в ожидании его.

— Ты в самом деле решил ехать? — спросила она.

— Да, еду.

— К оста, отложи на день-другой. Пусть все поуляжется.

— Что поуляжется?

— А вдруг опять случится какой мятеж?

— Потому и не желаю оставаться тут. Ни за что не соглашусь больше ездить по селам и марать себе руки.

— Значит, оставляешь меня одну и о своей семье не думаешь?

— Так уж я тебе нужен! Теперь ты не одна. — Он присел на край постели, опустил руки и посмотрел на свое отражение в зеркале.

Христина взяла его руку и положила себе на живот.

— Знаешь, он уже здорово брыкается. Вот сейчас, перед тем как ты вошел, я снова его почувствовала, — сказала она.

Он улыбнулся невольно, но смутился и тут же отдернул руку. С тех пор как жена его забеременела, в редкие минуты их взаимной нежности он всегда чувствовал себя как бы виноватым.

— Если, не дай бог, что-нибудь произойдет, сразу же уезжайте. Мне спокойнее, что ты хоть едешь с отцом. — Она обняла обнаженной рукой его шею, притянула к себе и поцеловала в щеку.

— Отец твой не может оставаться там больше двух — трех дней. И я тоже, наверно, вернусь с ним, не останусь на винограднике один, — сказал он, чувствуя раскаянье и замечая, что у него начинает першить в горле.

— Обещай мне!

Христина отвела свою руку. Ему показалось, что она хочет поскорее его отправить, чтобы поспать еще. Негодование снова поднялось в душе, а с ним и ощущение своей ненужности и одиночества.

Он вышел в соседнюю комнату, повесил на пояс тяжелый наган и спустился по лестнице.

Янаки уже запряг и отворил ворота. Костадин взобрался в повозку и хлестнул коня, тот рванулся, и повозка с грохотом покатилась по улице.

Утро было ясное и холодное. Город пробуждался лениво. В небе еще дрожала денница, как брильянтовая сережка, и, едва взглянув на нее, Костадин вспомнил свой сон, который теперь показался ему бессмысленным и глупым кошмаром.

Тесть ждал его на улице у ворот с двумя корзинками и большой плетеной бутылью вина.

— Запоздал! Мы уже должны были подъехать к ущелью, — недовольно сказал он, бросив на сиденье рядом с зятем старенький коврик и поспешно взбираясь на повозку. Теща подала Костадину букетик астр и плеснула перед лошадью немного воды. Они тронулись. Бай Христо покачнулся, как колода, молодецки сбив на затылок фуражку.

— Зачем столько еды? Я захватил достаточно. Кто есть-то будет? — буркнул Костадин.

— Я не за тем еду, чтоб стеречь твой виноградник, а хочу отдохнуть на свежем воздухе… Надо было тебе запрячь пару лошадей. Так, с одной, мы как цыгане.

— Брат ездит на мельницу в пролетке. Поэтому я не мог…

— Ну, а как ты решил, будешь ему компаньоном?

— Христина мне всю душу вымотала!..

Старый бондарь поглядел на него насмешливо.

— Не нравишься ты мне. Начинаешь идти на поводу у своих домочадцев.

— В доме все на ее стороне…

— Пускай себе говорят, а ты стой на своем. Жена иль привыкнет к твоему характеру, иль забудет, чего хотела.

А когда ей за подол уцепятся двое-трое мальцов, станет тише воды, ниже травы.

— Я тоже на это надеюсь, но дочь твоя упряма, да и братец мой ее накручивает, а она его во всем слушается.

Бай Христо засмеялся.

— В меня пошла, зятек! Такая она у нас! — Он весело хлопнул Костадина по плечу и, словно считая эту тему исчерпанной, заговорил о предстоящей рыбалке.

Город остался позади. Повозка тащилась по крутому шоссе к ущелью. Солнце окрасило в нежно-лимонный цвет ломаный силуэт холмов, одна из вершин с купой деревьев засияла в его лучах. Костадин опустил вожжи, и лошадь пошла свободно; не слушая, что говорит ему тесть, он спрашивал себя: не слишком ли большое значение он придает спорам со своими близкими? Что может сделать Христина, ежели он с чем-то не согласен? В самом деле, когда она родит, ей будет не до того…

Часа через два они остановились возле небольшого постоялого двора Ломбардии. Бай Христо выпил стопочку ракии, надел старые штаны, сунул босые ноги в огромные грубые башмаки и спустился к омуту половить рыбы. Чтобы он не скучал, Костадин составил ему компанию. Из-за засухи омут обмелел, рыба попряталась под камнями и корягами у берегов. Костадин влез в воду и шестом стал выгонять ее оттуда. Скоро он озяб, швырнул шест, оделся и вернулся на постоялый двор, попить чаю, а тесть продолжал орудовать вершей.

Ломбардия отправился поливать капусту на огороде, и Костадин, удрученный и сердитый, сидел один под навесиком, где стояли стол и скамьи.

Через полчаса по шоссе промчался на велосипеде миндевский податной секретарь. Крутя изо всех сил педали, он скрылся в туче пыли в направлении города, словно за ним кто гнался по пятам. Костадин отвязал лошадь и пустил ее пастись. Приближался полдень, а тесть все не возвращался. Костадина охватила досада. Чтобы не сидеть без дела, он осмотрел хомут и починил порванный недоуздок.

Наконец бай Христо вернулся, озябший, голодный, и сразу же принялся чистить рыбу и складывать ее в тазик с крапивой. Пришлось пообедать на постоялом дворе, и только в час дня они отправились на виноградник.

Костадин гнал лошадь, не обращая внимания на подвыпившего тестя, который подремывал в повозке. Солнце жгло нещадно, в горячем дыхании леса остро ощущался запах увядшей листвы; с левой стороны навстречу им ползла тень. Тоскливо тянулось пустынное шоссе, теряясь за поворотами. Костадин пожалел, что взял с собой тестя. Бай Христо был настроен на разгульный лад, а ему было не до веселья. Прежнее, знакомое состояние, будто он спит с открытыми глазами, снова овладело им, и все ему сразу опостылело.

Около половины четвертого показалось село Миндя, и Костадин остановил коня у самого спуска. Тесть проснулся.

— Что это там за стражники? — зевая, спросил он, поглядев назад.

Из-за поворота показались с десяток конных жандармов и штатские на лошадях. За ними двигалась группа кавалеристов во главе с белокурым офицериком, под командой которого выезжали десятого июня добровольцы; впереди жандармов на черном коне гарцевал полицейский пристав, сверкая расшитой галунами грудью.

— Видать, где-то опять мятеж, — пробормотал Костадин.

— В Тырново никак подались. Эй, погоняй-ка, а то задохнемся! Ишь какую пылищу подняли, — сказал бай Христо.

Костадин подстегнул лошадь, и повозка понеслась по спуску. До села оставалось около сотни метров ровного шоссе. Как только они въехали в село, всадники обогнали их, конский топот и лязг оружия заглушили тарахтение повозки, и она потонула в облаке пыли. Костадин съехал на обочину, к самой канаве. Он хмуро поглядывал на проезжавших мимо добровольцев, среди которых видел и знакомые лица. У многих за поясом торчали ручные гранаты.

— Марковский, куда это вы? Что случилось? — крикнул он плечистому добровольцу, который неуверенно держался в седле и от неумения ездить задел ногой угол повозки.

Штатский с карабином через плечо и желтыми патронташами поверх пиджака обернулся и поглядел на Костадина.

— Собираются ограбить Миндевскую общину…

— Кто собирается ограбить?

— Да отряд Ванчовского… А ты удрал, чтоб тебя не мобилизовали? Дезертир!

— Заткнись, ты, дерьмо! — злобно ответил Костадин.

Доброволец выругался и скрылся в облаке пыли.

— Что он сказал? Куда едут? — спросил тесть.

Костадин вспомнил про податного секретаря, промчавшегося на велосипеде мимо постоялого двора, и у него мелькнуло в голове, что тот удрал из села, чтоб известить власти… Сплевывая пыль и ругаясь, он едва дождался, пока хвост колонны доберется до площади, где рассчитывал их обойти, и хлестнул коня. Его удивило, что на улице не было ни души. Он не мог понять, почему никто не выходит поглазеть на всадников. Во дворах лаяли собаки, чей-то поросенок, попав с перепугу под ноги лошадей, с визгом отлетел в сторону и кинулся через дыру в плетне во двор.