Новая эра. Часть вторая - Наум Вайман

Искусство (как и всякий искусственно созданный, т.е. «не предусмотренный Замыслом», механизм) точно так же является прибором, реагирующим только на один показатель – уровень индивидуации в социуме. Поэтому все твои рассуждения о познании, целостности как мыслительной конструкции – вплоть до трансцендентных платоновских идей – имеют, конечно, определенный смысл, но не имеют непосредственного отношения ни к искусству, ни вообще к сотериологической сфере.

И последнее – о дионисийстве. Дионисийство является всего-навсего эмблемой «окультуренного жертвоприношения». Ты, по-видимому, читал Мосса, и мне нет надобности говорить о «великой традиции», связывающей культурные архетипы с архаичными «жреческими» ритуалами. Конечно, ты вправе отвергнуть эту традицию, но тогда тебе придется объяснить все, что достаточно убедительно объяснено в рамках этой традиции, как-то иначе. Но ты не можешь и принимать традицию, и отрицать ее одновременно. Надо, батенька, как-то определиться. Например, идеи индивидуации и ее снятия – это не более чем перевод на «цивильный язык» языка ритуала жертвоприношения по вектору: «Милости хочу, а не жертвы».

Всегда твой

Матвей

Матвей, привет!

Суть, наверное, в том, что я таки маниакально озабочен личным «спасением» и всех сужу по себе, то есть полагаю: что бы человек ни делал, он таким образом ищет спасения. А поскольку философия не спасает, как ты утверждаешь, я и пытаюсь все время «вывернуться» из ее тисков (или тисков твоей логики), что вызывает твое законное раздражение. Я уж не говорю о том, что мне вообще сложно с тобой спорить – не тот уровень подготовки. Вот ты просил «определиться», но я в реальном раздвоении, с одной стороны мне твои тезисы кажутся, по меньшей мере, интересными, а то и верными, и я склонен их принять, но это склонность «умственная», а что-то на уровне «чуйств» (или затверженных понятий?) бунтует, брыкается. Например, я действительно «придрался», и несправедливо, к «единственности» жреческой стратегии, хотя меня, скорее всего, оттолкнуло ее определение, как «правильной»… В общем, ты хочешь объяснить, а я спастись. И мне все время кажется, что любые схемы не в состоянии «объяснить» жизнь, а искусство, в смысле «степеней свободы», – даже «больше чем жизнь». И я как бы во имя этой свободы бунтую…

Кстати, в этом плане я, кажется, уловил у тебя один понятный мотив: ты пишешь, что искусство есть прибор, «реагирующий на уровень индивидуации в социуме». Похоже, что так, поскольку современное общество (условно «европейское») оказалось в крайнем индивидуалистическом раздрае, и это действительно «отражается» в полном развале искусства (в смысле его жреческих архетипов) и в разгуле «магических» стратегий спасения.

Всегда твой

Наум

От Л:

Алику про наши дела никогда не рассказывала, но его «а ты ему не даешь покоя, сердцу» (в Израиловке), на мой взгляд, не говорит о его наивности. А что ты думаешь о гипотезе, что твоя жена может видеть твою «неполноценность», как свою «неотразимость»?

Насчет Алика ты может быть и права.

А насчет жены… Я потерял к этому интерес. Как и ко многому другому.

Утром позвонил Р. Была дома. Теплые нотки из голоса убраны. Сказал, что сдаюсь. Не могу не слышать твой голос, не видеть тебя. «Я рада». Теплоты еще нет, но прозвучала какая-то «слабость», голос уже «мягче». Договорились встретиться в одиннадцать. Поехали в сторону моря.

– Ты меня обманул. И с этим я не могу примириться.

Вдруг прорвалась ярость:

– Я, как идиотка, места себе не нахожу, переживаю, как он себя чувствует, а он… Железное правило – нельзя себе изменять.

На развилке спросил:

– А в гостиницу пойдешь со мной?

– Сегодня – нет.

Рассмеялся.

– Чего ты смеешься, – и тоже улыбается.

Свернул в Неве Цедек.

Гуляли по Сюзан де Лаль, странный, игрушечный островок, ветер с моря, уже не такой горячий, как вчера, шарав нишбар16. Сели в кафе «Шлуш», у окна. Никого, ветер дует в открытые ставни. Взял бутылку красного.

– Скажи, – говорит, – вот если человек тебе дорог, и ты знаешь, что то, что ты делаешь, ему… ему будет больно, если он узнает, это тебя не останавливает?

– Иногда это не стремление причинить боль, а своего рода проверка. Или подготовка, тренировка. Восточные цари с детства принимали яд малыми дозами, чтобы организм выстоял при настоящем отравлении…

– Вот себя и приучай. Царь восточный. … Нет, бывают случаи, вот мне один рассказывал, был в командировке, вечером все сидели в ресторане, выпили, и одна сотрудница говорит: я хочу подняться к тебе в номер, есть же такие ситуации, что мужчина не может отказать, и у женщины бывают такие ситуации. А потом есть мужчины, которым невозможно отказать. У нас был один сосед, чуваш, он был блестящий математик, доктор наук, так все говорили, что переспать с ним – честь, он был видный мужчина, высокий, но я с ним не спала, мне ужасно мешало, что он плохо говорит по-русски…

– Ну, как, выполнила свои «планы»?

– На три пятых. Осталась самая тяжелая часть…

– А ты что, заранее наметила…

– Да.

Хлопали ставни. Ветер усилился.

– Я ношу тебя в себе, и мне это доставляет радость. Но бывает, что иногда назначенное свидание хочется отменить… Может быть, обязательность как-то давит… И в гостиницу мне не всегда хочется ехать. Я даже думал одно время, что лучше сначала пойти куда-нибудь…

– Ну да, тебя музеи возбуждают, – смеется.

– Музеи тоже. А это хождение в гостиницу, как на…

– Как на работу? Но почему ты решил, что ты обязательно должен меня трахать? Я вовсе не против пойти куда-нибудь, в кино…

– Да, у меня сложилось такое ощущение. Ты как-то дала мне понять, что тебя можно удержать только этим. А я хочу тебя удержать…

– Значит, ты не всегда хочешь увидеться…

– Я всегда хочу тебя видеть, но… не всегда…

– А для меня это всегда было… таким праздником. Уже с утра я ждала, и радовалась, что мы скоро встретимся… У меня с детства были вспышки необъяснимой ярости. Я даже один раз в маму ножницами запустила, они ей в ногу воткнулись… В этом состоянии я могу убить. Я действительно полностью теряю чувствительность, туман застит глаза… Конечно, надо полагать, что муж тоже мне изменял. Красивый, сильный мужчина, всегда нравился женщинам, не может быть чтобы… на работе, или еще…

vizit poeta

Леша, привет!

Как дела, что нового?

Соколов собирается завернуть в Прагу 8—9 мая (полагаю, что он тебе сообщил). А как ты смотришь на то, что и мы с Риммкой нагрянем? Не к тебе домой, конечно, а в Прагу, дня на 4.

Будет время кутнуть?

Привет Краве

Всегда ваш

Наум

3.4. Вчера утром, по дороге на работу позвонил ей на чудотелефон, записал на автоответчик: «нашикат бокер» (утренний поцелуй).

А сегодня утром гулял с собакой у пруда с шипящими и нападающими гусями, и позвонил насчет завтра. «Нет, вечером я не могу». – «А днем?» – «Днем можно». Договорились. «Да, спасибо за „нашикат бокер“».

Гуляя, встретил Меира-теннисиста. Советовал плюнуть на врачей. «Ты сам себе лучший врач. Чувствуешь себя хорошо? Ну и все. Вот у меня был один знакомый строительный подрядчик, шестьдесят два ему было, ему сделали нитуах маакафим17, частным образом, у профессора, заплатил кучу денег, деньги есть, слава Богу, потом он поехал на восстановительный период в Швейцарию, приехал, пошел к врачу, сделали ему проверку на тренажере, врач ему говорит: ты здоров, как восемнадцатилетний, а через день он умер, ночью, в постели.»

vizit poeta

Наум

Саша ничего не сообщал – попробую с ним связаться. Что касается вас, то будем очень рады и даже вполне пригласили бы остановиться у нас, но если одновременно с Сашей, то не получится.

Да, учтите, что в самом конце мая мы намерены отбыть в империю зла – числа 30 или около. Ждем.

vizit poeta

Леша, привет!

Спасибо за приглашение. Речь идет о начале-середине мая (9—13)

Мне странно, что Саша тебе не сообщил (мне он сказал, что говорил с тобой), так что ради Бога «не подставь» меня, чтоб не вышло, что я «не так понял».

Я ему сейчас отправлю запрос, без всякой ссылки на тебя.

Всегда твой

Наум

Odnodum

Наум, привет!

Наши «обострения» (кстати, совпадающие с периодами солнечной активности) с тупым упорством развиваются по сценарию-«рыбе», сварганенному халтурщиком-драмоделом.