Никогда правда - Джилл Рамсовер

ходить на свидания до шестнадцати лет — и сколько бы я не доказывала, что Нико просто друг, мои родители не соглашались. У него не было мобильного телефона, поэтому мы не могли переписываться. Иногда мы общались в школе или разговаривали по телефону, но время от времени он появлялся у меня дома без предупреждения и кидал камешки в окно моей спальни, пока я не встречала его на улице.

В течение десяти лет, с пяти лет до пятнадцати, Нико был моей жизнью. Он был добрым, чистым и честным. Он был моим спасением от всего, что я ненавидела в этом мире. В пятнадцать лет я прожила с ним больше, чем без него, и не могла представить, что когда-нибудь потеряю его.

В последний год нашей дружбы наши отношения начали перерастать в нечто... большее — нечто еще более прекрасное, чем было раньше, о чем я даже не подозревала. Я училась на первом курсе, он — на втором, мы оба были в старших классах нашей частной школы K-12. Все началось с милых записок, оставленных в моем шкафчике, затем дошло до держания меня за руку в коридорах и до первого поцелуя — мгновения в шкафу с принадлежностями в кабинете рисования.

Я всегда любила Нико, но на первом курсе я влюбилась в него.

Не просто подростковая влюбленность. Нико стал моей любимой частью каждого дня и тем, что я представляла в своей голове каждую ночь, когда засыпала. Он поселился глубоко внутри моего естества, его корни переплелись с моими, как два красных дерева, на первый взгляд отдельные, но при близком рассмотрении оказавшиеся одним целым.

Когда он оставил меня, он жестоко разорвал нас, и мои раны так и не зажили. Я убеждала себя, что они затянулись, наложив повязки на зияющие раны, но под ними я была такой же ранимой и пострадавшей, как и семь лет назад.

И теперь он вернулся, чтобы бросить соль в эти раны. Почему сейчас? Я не сомневалась, что за его внезапным появлением кроется какая-то причина. Хотела ли я быть рядом с ним, чтобы выяснить это, или самосохранение было важнее? Я не была уверена в том, что собираюсь делать, но в любом случае я была в беде.

9

СОФИЯ

Тогда

— Могу я задать тебе вопрос? — спросил Нико однажды, сидя на качелях рядом со мной.

— Да, наверное. — Я прищурилась, глядя на него в ярком солнечном свете. Мы с Нико подружились за последние недели, и мне нравилось с ним разговаривать.

— Один из ребят в моем классе сказал, что твой брат умер. Поэтому ты такая грустная?

От его вопроса у меня в горле образовался комок. Кроме той ночи, когда Марко умер, я ни разу не плакала по нему. Достаточно было одного вопроса Нико, и слезы навернулись мне на глаза. Если бы я произнесла хоть слово, тяжелые капли хлынули бы потоком, поэтому я просто кивнула.

— Хорошо. Мы не должны говорить об этом. Давай просто посмотрим, как высоко мы сможем раскачаться. Иногда, когда качели поднимаются все выше и выше, мне начинает казаться, что, может быть, я птица и могу летать. Хочешь попробовать?

Я снова кивнула, и мы оттолкнулись ногами, чтобы начать качаться.

Это был единственный раз, когда мы говорили о моем брате.

Каждый день до конца детского сада Нико играл со мной на перемене. Когда наступил конец года, большинство детей были рады летним каникулам, но я с ужасом ждала своего последнего дня в детском саду. Зимние каникулы были достаточно тяжелыми, и это было всего три недели, но три месяца вдали от Нико? Я не была уверена, что смогу выжить. В шесть лет три месяца казались вечностью.

В феврале мне исполнилось шесть лет. Я спросила родителей, может ли Нико прийти на мой праздник, но они сказали, что вечеринки устраиваются только для членов семьи. Это не имело для меня особого смысла, потому что у других детей на днях рождениях были друзья, но папа настоял на своем. Вечеринка прошла нормально. Я надеялась, что в шесть лет я буду чувствовать себя иначе, чем в пять, но этого не произошло. Марко по-прежнему не было, и мое сердце болело по нему каждый день.

Нико был единственным, что притупляло эту боль, поэтому летние каникулы казались худшим наказанием. Три месяца без него. Три месяца ходить мимо закрытой двери Марко каждый раз, когда я поднималась в свою комнату. Три месяца без единственного человека, который мог заставить меня смеяться.

Утром последнего учебного дня я тянула время, пока мама не закричала, что из-за меня все опоздают. Это был последний день, независимо от того, была я там или нет, но я все равно не хотела с этим смириться.

Как и каждый день, Нико присоединился ко мне на качелях. Я никогда не просила его об этом, и он никогда не спрашивал, можно ли это сделать. Он просто уселся на качели рядом со мной и начал качаться. Иногда мы разговаривали, иногда нет. Иногда мы гуляли по площадке, а иногда просто сидели у большого дуба.

Он заставлял меня смеяться, когда я думала, что больше никогда не буду смеяться.

— Ты обещаешь, что вернешься, когда начнется школа? — настороженно спросила я его, когда перемена уже почти закончилась.

— Не уверен, куда бы я еще пошел. Мама говорит, что это единственная школа, в которую я буду ходить, будь то ад или наводнение, что бы это не значило. — Он одарил меня однобокой ухмылкой, от которой тяжесть на моей груди стала более преодолимой. — Как насчет этого — мы устроим соревнование. Ты посчитаешь, сколько божьих коровок ты найдешь этим летом, и я тоже. Когда мы вернемся в школу в следующем году, мы сможем сравнить, кто поймал больше. Договорились?

Его слова так сильно напомнили мне слова Марко в ту ночь, когда его убили, что я тут же бросилась обнимать Нико, крепко прижимаясь к нему.

Он рассмеялся и нежно похлопал меня по спине. — Черт, Соф, ты сильная для девочки..

— Никогда не оставляй меня, Нико. — Я прошептала эти слова ему в грудь, боясь отпустить.

Его руки крепко обхватили меня. — Я не брошу тебя, обещаю. — Из его голоса исчез юмор, и я знала, что он понимает, насколько это важно для меня.

Когда я отстранилась, я одарила его дрожащей улыбкой, а затем,