Три билета в кино - Яна Эдгаровна Ткачёва

услышав от него настолько грубое слово, мы оба вытаращили глаза по пять рублей. – А несправедливость всегда вызывает праведное возмущение, – закончил он как ни в чем не бывало, поднимая полотенце с пола и вешая на дверь ванной.

Василиса неопределенно пожала плечами, будто была с нами не согласна, но спорить не хотела. Вспышка гнева погасла, но я отлично знал, что будут еще. Нам необходимо поговорить и обсудить многие вещи, которые вызывали беспокойство, и лучше не откладывать. Однако на сегодня трудных разговоров хватит.

– Предлагаю одну игру, – заявил я, двигаясь через зал в сторону комнаты родителей. – Мы с Жекой играли в нее, когда были маленькими. Она веселая.

– Не-е-ет, ты же не можешь… – Жека потрясенно замер, а Василиса настороженно взглянула на него.

– Да-да, – уверил их я, распахивая дверь. – Та самая игра. Василиса, ты будешь без ума. Жека, тащи стремянку.

Жека, потрясенно качая головой, поскакал в кладовку. Прекрасно я видел, что этот дурак улыбается во все тридцать два – не настолько уж сильно мы выросли.

– Итак, – пока Жеки не было, я начал описывать Василисе суть. – Правила очень простые. Нужно забраться на шкаф и спрыгнуть с него на кровать, перекувырнувшись в воздухе.

– Что, прости? – она в ужасе уставилась на меня.

– Перекувырнуться в воздухе, пока летишь до кровати, – разъяснил я.

– Принцип я поняла. Но ведь это самоубийство.

Жека в это время влетел в комнату со стремянкой, глаза его горели азартом.

– Мы играли так очень часто до того, как… – он вовремя осекся и, замявшись, добавил: – Раньше. Так что, как видишь, живы-здоровы.

Он забыл уточнить, что тогда мы были раза в три меньше, но кто, блин, не рискует, тот не танцует.

– Можешь для начала не кувыркаться, а просто прыгать, – предложил я, и Василиса с сомнением кивнула.

Установив стремянку, я первым полез на шкаф. До сих пор получалось почти в полный рост стоять наверху, лишь слегка задевая макушкой потолок. Господи, благослови сталинки с их высоченными потолками! Примерившись, я прыгнул и кувыркнулся в воздухе. Кровать приняла меня в свои объятия с оглушительным хлопком. Я приземлился прямо на спину, растянувшись на широком пружинящем матрасе, и довольно хохотнул. Подняв голову, я увидел расширившиеся глаза Василисы – у меня мелькнула мысль, что она похожа немного на этого смешного олененка из диснеевского мульта, – и задницу Жеки, карабкавшегося на шкаф. Он прыгнул почти вслед за мной, замысловато кувыркнувшись боком. Я еле успел убраться с кровати, чтобы он не сломал мне что-нибудь своим костлявым телом. Этот олень счастливо рассмеялся, качаясь на матрасе, съевшем его падение.

Василиса осторожно начала взбираться по стремянке. Я полез прямо за ней. Вдвоем нам едва хватало места на шкафу. Она была меньше меня, поэтому для маневра у нее было больше пространства, но это не придавало ей уверенности.

С опаской Василиса глянула вниз, а потом вдруг без предупреждения сделала что-то вроде тренировочного шага и прыгнула, тонко взвизгнув.

Жека постарался отскочить, но не успел. Васа приземлилась не прямо на него, но слегка задела, и они, раскинув руки и ноги, заняли всю кровать, матрас которой продолжал мелко подрагивать. Жека уже хохотал в голос, а Василиса, сдавленно пыхтя, фыркнула и тоже коротко рассмеялась.

Я опустился на колени и уперся ладонями в деревянную панель, свесившись со шкафа, чтобы лучше их видеть. Они хохотали уже как безумные, катаясь по матрасу. Но постепенно смех сошел на нет, и Василиса, слегка икая, потянулась к Жеке и взяла его за руку. Опустив свою ладонь в его, она посмотрела прямо на меня. Взгляд этих ее блестящих от влаги оленьих глаз словно благодарил и обещал, что мы обязательно поговорим. Этот взгляд светился от смеха. Я смотрел сверху на них, на их сплетенные руки, на широкую Жекину улыбку, и в ответ на его многозначительный взгляд просто закатил глаза. Боже, сколько сантиментов из-за простой игры.

Василиса

Эта неразумная игра что-то изменила. В Жеке, Сане и во мне. Словно совместные дурачества дали выход тому напряжению, что ощущалось между нами, по сути, чужими людьми, которые столкнулись в одном пространстве и пытались как-то в нем сосуществовать. Игра сроднила нас, сделала сообщниками, хотя нам и не противостояли: в Сашиной квартире никто не мог запретить прыгать со шкафа на кровать, рискуя покалечить себя или сломать мебель.

Перемена принесла мне живительное облегчение. Я чувствовала стыд и неловкость за то, что обременяю Сашу своим присутствием. Сама себе я казалась неуместной в этом доме. Да, пойти мне было некуда, но что с того? Почему кто-то должен решать мои проблемы? Ощущение вины не отпускало ни на секунду. Ведь я обременяла Сашу и Женю намеренно, не желая сталкиваться с трудностями лицом к лицу. Просто трусливо отсиживалась в теплой и уютной норе, которую мне благородно предоставили спасители. Скажем откровенно, я была просто обузой для этих мальчиков. Но сил вернуться на улицу не было. Саша раздражался, и я почти уверилась, что от моего присутствия. Женя же был доброжелательным и милым. Но подслушанный разговор одновременно разозлил меня и многое открыл. Они действительно, каждый по-своему, волновались за меня. Я не могла понять почему. Чем я заслужила такую доброту?

Всё настолько сильно смешалось, и я переставала понимать, что происходит вокруг, а самое главное – что происходит внутри меня. За последний год моя жизнь превратилась в кошмарный вязкий водоворот из страха, чувства вины и постоянного напряжения. Девочка с флейтой исчезла в один миг или растворилась постепенно, являя миру забитое испуганное существо? Порочное существо, которое своим поведением и привело меня к роковому вечеру. Как девочка с флейтой стала демоном Василисой?

А потом личина демона рассыпалась, постепенно отваливаясь корками заживших ссадин, растворилась вместе с поблекшими кровоподтеками, потеряла свой облик в отросших мягкой шапкой волосах, явив миру лишь оболочку прежней Василисы с пустотой внутри. Иногда мне даже не хотелось вставать с кровати и начинать новый день. Это было мучительно. Месячные всё не приходили, и, хотя первые анализы на беременность и заболевания были отрицательными, сковавший меня ужас не отпускал. Я знала, что некоторым вещам нужно время, чтобы проявиться.

После особенно тяжелых ночей с тревожными снами, приносящими то, что хотелось забыть, начинать новый день было особенно трудно. Когда я просыпалась от громких криков, которые сама же издавала, мне хотелось умереть, раствориться в воздухе, никогда не существовать, остаться на холодных ступенях февральской ночью, потому что ночами тот вечер приходил в мою голову снова и снова. Саша