Ночь в номере 103 - Алиса Аве

спрятала страх за улыбкой. Обняла Кумико. И плакала, оставшись одна, отчего огни светлячков расплывались и становились мерцающей рекой между землей и небом.

В сундуке лежало и другое кимоно. Красное, шитое золотом, предназначенное для застолья с гостями. По ткани разлетались фениксы, они несли счастье невесте. Так считалось.

«Лучше бы между ними лежали все звезды неба!»

«Хозяйка рёкана Хакусана-сан. Только Хакусана-сан. – Хакусана металась по темной комнате. – Да, дух явился мужу. Да, источники нашел муж. Он построил отель. Он привел в него меня – жену – и сына Сэдэо. Но процветание делу обеспечила я, Хакусана. И Госпожа открылась именно мне. Никому другому».

Муж лежал за ширмой. Раньше это был его кабинет, но минуло много лет, Госпожа приходила не раз, отбирая у хозяина рёкана силы и разум от сезона в сезон. Хакусане не нужно отодвигать ширму, чтобы узнать, как там муж: на татами рядом пустая бутылка, в уголке рта скопилось саке. Напиток переполнял хозяина рёкана: ему он доверял то, что тревожило заблудшую душу.

«Нет. Не тебе владеть рёканом и распоряжаться работниками. Не тебе кланяться Госпоже и молить ее о щедрости. Ты упустил свою возможность».

Хакусана вела с мужем безмолвные разговоры. Ей не требовались его ответы.

«Рюу любит эту девушку. Когда-то и мы с тобой любили друг друга. Любовь заканчивается, как бутылка саке, и испаряется, как эфирные масла. Остается пустой сосуд, каждый наполняет его, как может. Кто-то новой любовью, кто-то сожалением, кто-то отбрасывает пустой сосуд и идет дальше».

Хакусана застыла в темноте, изредка покашливая. Мысли роились в голове, жужжали на разные голоса, из которых отчетливее всего звучал ее собственный, спокойный и холодный. Она давно определила свой путь; чтобы идти по нему, не нужно света. В комнате Хакусаны не было окон, выходящих в сад. Ей ни к чему звезды в чистом небе, светлячки над цветами, она любила тьму, наполнявшую рёкан по ночам, сильнее чувствовала дыхание дома и властной рукой управляла скрипами, потрескиваниями, снами и волей всех его обитателей. Многим старший внук уродился в деда, но отвагу унаследовал от нее.

«Вздумал бунтовать ради девчонки! Решил, что может распоряжаться моими работниками, – размышляла Хакусана. – Он не может управлять даже собственной жизнью. Жениться надумал. Надо же! На счастье рассчитывает? На место хозяина? Что ж, поглядим, как он оспорит решение настоящей владелицы рёкана. Я совершу обряд и получу обещанное. Мы обе получим. А Рюу, – на мгновение внутренний голос Хакусаны дрогнул, – он смирится».

Рассвет окрашивал небо первой кровью наступающего дня. Кашель разрывал грудь и горло Хакусаны. Она не собиралась менять планы. Она знала нужный срок и все же торопила его.

«Скорей, Госпожа. Прошу!»

Жду гостя в ночи. Алеют осенью клены,

В огне фонаря они – живые всполохи,

«Надейся», – я слышу зов в саду отдаленный,

Но то не шаги, то шорох листьев и вздохи.

Рюу с братом вглядывались в сумерки. Вот-вот явится Госпожа. В мечтах о Кумико Рюу почти позабыл о прибытии важной гостьи. В августовские вечера пробрались первые клочки тумана, завернулись вокруг стволов, смешались с паром онсэнов. В рёкан потянулись гости: сад, галереи, купальни постепенно заполнялись голосами, смехом, легкой пьяной перебранкой. С приближением осени гостиница оживала и влекла Госпожу.

– Неудачное время для свадьбы ты выбрал, старший брат. – Нобуо держался ближе к воротам. Госпожа не любила, когда ее встречал кто-то, кроме Хакусаны-сан или Рюу. Обычно Нобуо вовсе не появлялся у ворот, но сегодня увязался за братом. Рюу нервничал. С приближением Госпожи старший брат перенимал некоторые повадки Хакусаны-сан. В приказах слышалось нетерпение, движения становились резкими, и от этого сходства Рюу раздражался еще сильнее. Нобуо решил поддержать его.

– Бабушка распорядилась, – процедил Рюу. – Но я рад. Давно пора положить конец происходящему. – Не говори так, Она все слышит! – Нобуо сжался за воротами.

– Не бойся, брат. – Рюу все же улыбнулся. – Я с тобой.

Сперва из тумана вышел самурай, облаченный в доспехи. Рюу поклонился спутнику Госпожи.

– Приветствую тебя, о господин! Надеюсь, твои битвы увенчались победами.

– Я одержал победу во многих битвах, но главная ждет впереди, – ответ самурая звучал ударами изнутри пустой бочки. Самурай не поднимал грозной маски, скрывавшей лицо.

Выказал уважение и Нобуо. Поклон он спрятал за уже распрямившимся братом. Нобуо боялся самурая не меньше, чем Госпожу, и недоумевал, где Рюу находит смелость общаться с воином. Тот высился над братьями глыбой, сорвавшейся с горы. Не иначе в прошлой жизни был великаном, и судьба не отказала ему в исполинском росте при перерождении. Наплечники увеличивали и без того широкие плечи, красные перевязи перчаток кричали о реках пролитой крови. Сложное переплетение шелковых нитей украшало плотные доспехи. Рогатый шлем грозил небу, удлиненная передняя часть прятала глаза. Маска скалила нарисованные зубы под крючковатым носом и усами из вощины. К поясу крепились длинный меч – мечта шестилетних Рюу и Нобуо, – короткий кинжал и веер-тэссен. Воинское обмундирование Нобуо оценил мельком, позволив себе задержать взгляд только на ботинках из медвежьей шкуры. Самурай приходил в одном и том же облачении. Нобуо задавался вопросом: не заменяют ли ему доспехи кожу? Не кроется ли под их защитой пустота и мрак?

Как бы ни дрожал Нобуо при виде самурая, Та, что следовала за ним, наводила больший ужас. Ее появление предварял холод, царапающий когтями шею, распространялся по телу и укоренялся в животе. Нобуо попятился от ледяного вздоха за плечом самурая. Воин пропустил Госпожу вперед. На голову склоненного Рюу лег парчовый рукав, и костлявая, старушечья рука похлопала его по макушке. Даже руки бабушки Хакусаны выглядели моложе! Нобуо поблагодарил богов, что родился вторым и не ему выпадала честь провожать Госпожу к покоям.

– Поднимись, дай опереться, мальчик, я долго странствовала, – Госпожа поторопила встречающих.

Многослойные одеяния скрывали дряхлое тело. От любого прикосновения казалось, что Госпожа рассыплется в прах, но Нобуо переживал: не падет ли старший брат мертвым к ногам Госпожи? Рюу подставил плечо, Госпожа оперлась на него. Ничего не произошло.

– Жизни тяжелы, ношу не сбросить, – Госпожа обращалась к Рюу, преклоненного Нобуо будто бы и не существовало. – Готовы ли мои комнаты?

– Все готово, Госпожа, – отвечал Рюу.

Они прошли ворота, Нобуо задержался, чтобы закрыть створки, искоса наблюдая за Госпожой. Она скользила по дорожке, не касаясь земли, свет фонарей тускнел, сад отступал прочь от гостьи.

– В рёкане шумно, – заметила Госпожа.

– Готовимся к свадьбе, – пояснил Рюу. И Нобуо затаил дыхание: «Зачем же он говорит об этом?»

– Неужели женишься? – Госпожа схватила Рюу за предплечье.

Холод крался к онсэнам, гости выбирались из источников, жар купален не справлялся с присутствием Госпожи.

Рюу обернулся к Нобуо, повел бровью, как бы говоря: «Иди к постояльцам, брат. Убедись, что все довольны».

Нобуо попятился в сторону онсэнов, задержался у террасы. Ни Госпожа, ни самурай не удостоили его вниманием.

– Буду рад, если почтите нас своим присутствием на церемонии, – донеслись слова Рюу. Нобуо схватился за голову: «Старший брат, да ты, никак, спятил! Что же ты творишь?»

– Врешь. – Госпожа пребывала в благодушном настроении, она смеялась. Рыбы спрятались в пруду, когда Рюу вел ее по мостику. – Радости я не доставлю. Да и к чему пугать невесту.

Рюу сопровождал гостью к покоям. Тело его обретало легкость, тонуло в облаке благовоний, окружавших Госпожу. От нее пахло алойным деревом. Пряный аромат распространялся по рёкану и кружил голову. С Рюу будто слезала шелуха, слабела власть Хакусаны-сан, раздвигались стены рёкана, исчезали постояльцы и работники. Спадали хаори и кимоно, слезала кожа, нарастала блестящая чешуя. Он мог бы взлететь, если бы оттолкнулся от ступеней и позволил телу освободиться. Мог стать невидимым, мог измениться.

– Выходит, женишься, – ворковала Госпожа. – Что ж… молодым одна лишь дорога к любви уже мнится раем. Она ведь красива, не правда ли?

В пьянящее благоухание Госпожи вмешался аромат весны. Запахло встрепенувшейся ото сна землей, первым теплым дождем, сокрытой в нем силой. Два аромата перемешались, и царственный поток алойного дерева расступился перед серебристым ручьем. В ушах Рюу зазвенело, чувства обострились.