Ночь в номере 103 - Алиса Аве

– Наконец-то! – хохотала она. – Мое, по праву мое!

Она обняла за шею неподвижного Рюу, прижалась губами к уху. Дохнула свежестью дождя. Даже аромат Госпожи изменился!

«Ты не Кумико! – безмолвно кричал Рюу, давясь непослушным языком. – Прочь от меня!»

Госпожа расхохоталась еще громче:

– Я предложу тебе обмен, Рюу, когда твоя душа треснет и тьма заполнит ее!

Она толкнула его в грудь, в сердце, выбивающее путь к бездыханной Кумико. И сердце осеклось, остановилось. Рюу рухнул на пол, распластался жалким червем. Госпожа поставила ступню, аккуратную, белую как лилия ступню Кумико на его спину. Ребра свело от боли, кожа зашипела.

– Поверженный дракон, носи всегда этот знак! – провозгласила Госпожа.

По плечам Рюу потекла кровь, на спине что-то извивалось, сворачивалось, распрямлялось, чтобы снова свернуть кольца, сжать ребра, вонзить под них раскаленные когти. Рюу не издал ни звука, пока Госпожа вдавливала ногу в пылающую плоть.

Госпожа прошла по всему рёкану прежде, чем растворилась в тумане. Самурай, который не вмешался в происходящее в покоях, не встал непреодолимой преградой перед бегущим на крик Рюу, присоединился к своей Госпоже на лестнице. По саду он нес ее на руках. Постояльцы провожали их пустыми взглядами, морщили лбы, вспоминая, как разошлись по комнатам после свадебного пира. Недоумевали, что подняло их с кроватей глубокой ночью и почему они в страхе и полной тишине расходились в наполненные сочащейся тьмой сны.

Следом за Госпожой вышла Хакусана-сан, она даже не взглянула на лежащего внука. Оцепенение спало, Рюу проводил взглядом бабку, подполз к Кумико. Обожженная спина причиняла мучения, печать Госпожи ворочалась, сжимая грудную клетку.

– Кумико! – позвал он еле слышно.

Он звал долго. Вглядывался в морщины, в коричневые пятна, сменившие румянец, в плотно сомкнутые веки без ресниц. Для него она навечно была прекрасной, белоликой, зеленоглазой.

– Взгляни на меня, Кумико! – Рюу шипел, голос сгорел вместе с кожей на спине.

Он приложил ладонь к губам Кумико, проверил дыхание, попытался расслышать слабый стук в груди. И все звал.

Она не отвечала.

Кумико умерла.

Госпожа выпила ее до дна.

Рюу почти не помнил, как поднялся. Его шатало, он держался за стены, рвал окровавленными пальцами бумажные перегородки. Вернулся в их с Кумико комнату, нашел свадебное хаори. Серебряный дракон покинул ткань. Спину жгло, Рюу задержал дыхание и провел ладонью вдоль поясницы, проверил. Он истекал мглой, кровь была черной, как ночь, в которую ушла Госпожа. На стене висело зеркало. Бронза поблескивала огнем бумажного фонаря, освещавшего комнату. Рюу повернулся полубоком. На левом плече покоилась рогатая голова дракона, тугие кольца вились по спине, уходили под кожу, выныривали из-под проступающих ребер. Лапы держали поясницу, хвост загибался спиралью и возвращался к правому плечу. Там, где уместился дракон, кожа сошла, как кора с обгоревшего дерева.

«Я кричал? – Рюу прислонился к зеркалу пылающим лбом. – Нет, не кричал. Не доставил ей подобного удовольствия. Хоть что-то принял с достоинством».

Он застонал, но тут же сжал губы.

«Нет. Ты, Госпожа, напрасно ликовала. Если и раздирала меня боль, то боль от любви, обернувшейся горем. Ты сделала мне одолжение. – Рюу положил руку на голову дракона. Из клыкастой пасти вырвался огонь, опалив его волосы. – Правильно, это выход».

И он попросил у дракона благословения.

Пламя поглотило рёкан быстрее, чем ожидал Рюу. Он нес огонь по стенам, ступеням, по переходам, по ветвям деревьев. Нобуо бежал за ним, но Рюу превратился в дракона, чтобы пожрать всех. На голове не осталось волос, лицо покрывали кровавые ожоги. После Нобуо говорил, что огонь словно вырывался из спины брата, размахивал жаркими крыльями. В дыму он не разглядел свечей в его руках.

– Пойди прочь, – прорычал Рюу и поднялся по пылающей лестнице. Он шел обратно на третий этаж.

Гости проснулись снова, кричали, скатывались с лестниц, выпрыгивали из окон, искали спасения в онсэнах. Сэдэо и Асу носились от бань к кухне, от кухни к кладовой, пламя изгоняло и их. Хакусана-сан визжала в саду. Она успела вытащить мужа, тот кулем валялся у ног жены, обнимая спасенную бутылку.

– Какая ночь, – повторял он без конца.

Часть крыши рухнула, выплевывая снопы искр и рев огня. Хозяйка рёкана опустилась на колени возле мужа, перекатывая за зубами имя внука. Кричала, что восстановит отель и заставит Рюу страдать.

– Ай да старший внук! – верещал дед и отталкивал Нобуо, который пытался поднять его с земли.

Сэдэо вытащил сына из горящего дома, до покоев Госпожи Рюу не добрался, потолок в коридоре рухнул, преградив путь.

– Она жива. Жива, Рюу. Сынок, помоги спасти рёкан.

Слезы душили Рюу. Он плакал от бессилия и хотел погибнуть вместе с рёканом и Кумико. Нобуо метался между дедом и братом.

Но Сэдэо сказал правду. Госпожа исполнила обещание и наградила род Хакусаны вечной жизнью, Кумико успела стать частью семьи. Рёкан устоял вопреки усилиям Рюу. Покои Госпожи огонь не тронул, Кумико лежала наверху.

Девушка в теле старухи.

– А у Смерти теперь лицо Кумико, – закончил рассказ соломенный человечек.

– Я просила его, – произнесла Кумико.

Мичи вздрогнула. Околдованная историей рёкана, она не заметила, как Кумико перестала играть и отложила биву. Худые руки лежал на коленях, но теперь Кумико подняла голову и смотрела на Мичи слепыми глазами. На мгновение Мичи показалось, что Кумико может видеть, но та прикрыла веки и сказала:

– Я столько лет сдерживала его. Судьбу не изменишь, повторяла я. А когда твоя судьба в руках самой Смерти, не стоит и пытаться. Я попросила его убить меня, но это тело, – Кумико повела пальцами, – тело Госпожи, не уничтожить. Я просила его запереть меня, но он выводил меня во двор по ночам, и мы гуляли, пока я не настояла и сама не закрылась в этой комнате. Я просила его забыть меня, но он продолжал приходить и говорить со мной, как будто перед ним прежняя Кумико. Он приносит мне еду, хотя я не нуждаюсь в пище. Расчесывает мне волосы. Покупает одежду. Я отказываюсь от всего. Он подарил мне новую биву. Знал, от нее не смогу отказаться. Он упрямый, мой молодой господин.

Кумико подняла руку, потянулась к Мичи. Та поняла ее жест, приблизила лицо к маленькой ладони. Кожа у Кумико была сухая и шершавая. Пальцы медленно прошлись по щекам, носу и лбу Мичи.

– Он все такой же нежный, но я слышу гнев в его голосе. Гнев – частый спутник страха. И я чувствую, как он хмурится, как нервно кривит губы. Я надеялась, что он передумает. Но появилась ты. И мне очень, очень жаль.

Кумико убрала руку, опустила голову. Соломенный человечек и тётин-обакэ покинули каморку.

Мичи молча вышла вслед за ними.

С той ночи прошли сотни лет, слишком много для него и Кумико. Рюу ругал себя за слабость, но вновь и вновь поддавался ее уговорам. Кумико не могла вынести чужой боли и готова была вечно терпеть свою. Шли годы, бесконечные, похожие друг на друга, погружающие все глубже в горе, в бессилие.

Но к очередному прибытию Госпожи Рюу выжег последние капли человечности, оставшиеся в душе, и предложил Смерти обмен. Он ничего не сказал Кумико. Она бы не смогла отговорить его. Госпожа позвала Рюу ночью, отправила самурая к воротам. Она снимала одежды в одиночестве, шелк скользил по гладкой коже ненужными условностями.

– Я сделаю, как ты хочешь, мальчик, – Госпожа огласила решение, Рюу закрыл дверь ее спальни.

– Что взамен?

– Ночь.

– Еще одна ночь? Покои твои. Ты вольна оставаться, сколько пожелаешь.

– Ты не понял, мальчик. – Смех Кумико, губы Кумико, плечи Кумико – все в Госпоже мучило Рюу. – Ночь с тобой.

Ту ночь никогда он не вырвет из сердца. Она навеки переплелась с украденной свадебной ночью, хоть и разделяли их целые века. Госпожа целовала с жадностью. От ее голода в Рюу всколыхнулась тьма. Поднялась волной и выплеснулась жаркой страстью. Он шептал имя Кумико, слышал, как она играет в комнатке, за шкафом. Он мысленно повторял: «Прости», а Госпожа смеялась.

– И помни, я всегда беру свое, – шепот Госпожи пробирался под кожу.

Дракон на спине Рюу ожил, белые шрамы, оставшиеся