Ночь в номере 103 - Алиса Аве

от ожога, зашевелились. Госпожа подчиняла дракона своей воле, он перебирался по Рюу вслед за ее прикосновениями, рвал кожу, орошал простыни кровью. Но Госпожа возжелала оставить вторую печать, закрепить новый договор. Черные волосы Рюу белели, выцветали темные глаза.

– Я приду через год, – сказала Госпожа после последнего долгого поцелуя. – Подбери достойную.

Больше всего на свете Рюу ненавидел двоих: бабку Хакусану и самого себя.

8. Страх порождает черных чертей

Рассказ соломенного человечка наполнил стонами и всхлипами 103-й номер. Слова Кумико подействовали на Мичи так же, как и звуки ее бивы. Мичи вышла из комнатки погруженная в раздумья, озабоченная судьбой несчастной пленницы рёкана. Но постепенно она вспомнила, что сама в плену. И в отличие от Кумико, вполне живой, она-то мертва. Волосы на голове шевелились от негодования, в пальцах покалывало. С каждой минутой Мичи злилась все больше. Она жевала кончики волос и мечтала, чтобы и сейчас вспыхнул огонь, который много лет назад призвал на рёкан Рюу. Призывала гром и молнии, огонь небесный и огонь подземный.

– Он предложит меня? – не выдержала она и выплюнула прядь. С чего бы к ней вернулась детская привычка? – Плевала я на великую любовь! Он хочет выторговать свою Кумико, заменив ее мной? А она пытается его оправдать!

Духи оборвали вой. Посмотрели на Мичи, недоумевая: «Как могла она думать о себе после всего, что они ей поведали!» Одноглазый зонтик с шумом распахнулся. Гася-докуро, заглянувший на балкон посередине рассказа, заскрипел зубами. Пауки зашушукались. «Не ожидали… наглость… невоспитанная она…» – расслышала Мичи. Адзуки-баба просочилась сквозь пол, вернулась на кухню. Два пузатых кувшина на кривых ножках отвернулись от Мичи, правда, по ним она плохо определяла, где лицевая, а где задняя сторона. Один соломенный человечек сохранил самообладание:

– Если Госпожа согласится.

– Зачем я сюда приехала? – пожаловалась Мичи и оглядела оставшихся духов. Они взирали на нее с укором. Их не занимали беды Мичи, они всецело разделяли боль хозяина. «Отличная команда поддержки мне досталась», – опечалилась Мичи.

– Зачем вообще было меня убивать? Вон Кумико не убили, она живая осталась, – Мичи жаловалась как маленькая. – Старая, но живая лучше, чем молодая, но мертвая.

– Духом легче управлять. – Соломенный человек подсел ближе, погладил ее по макушке. – Госпоже нужно разрешение, чтобы совершить обряд. Ты бы ни за что не согласилась уступить тело Госпоже. А как дух рёкана сделаешь все, что прикажет господин. Чем дольше пробудешь среди нас, тем сильнее станет связь с хозяевами.

– Замечательно! – воскликнула Мичи. – Лучше не придумаешь!

Она засмеялась, громко и хрипло, в горле скребло от досады и потому смех выходил натужный. Бабушка назвала бы это истерикой.

От мыслей о бабушке Мичи успокоилась, перестала смеяться и спросила:

– А как ему удалось выкинуть мою душу вон?

– Рюу многому научился, – с восхищением пропели два черных паука. Упоминание хозяина вернуло им прежнее настроение. – И нас научил. Мы, например, были мальчишками-близнецами, – объясняли они наперебой. – Сморила нас то ли корь, то ли скарлатина, тогда в детских недугах не разбирались особо. И долго мы шныряли по углам шестилетними дурачками. Но господин Рюу объяснил, что духам вовсе не обязательно тяготиться человечьей формой. И мы стали паучками. «Тук-тук-тук-тук, ночью к вам придет паук. Спите, люди, ваши сны и полезны, и вкусны!» – Братья-паучки переплели по две пары ножек и заплясали на свободных.

Старший, рыжий паук, – брат он был им или нет, Мичи не просветили, – не поддерживал пустую болтовню. Иттан-момэн, наоборот, закрутился волчком следом за пауками.

– Но я не хочу становиться духом! Я живая, я человек, понимаете? – Мичи обращалась ко всем духам сразу.

– Была им. – Соломенный снял шляпу. Голова его походила на треснутое яйцо, длинная кривая трещина шла ото лба к затылку. – Ты можешь наблюдать. И работать. Госпожа скоро явится. Все решится.

– А если она не согласится? – Мичи потерла лоб.

– Если не согласится, от твоей души не останется ничего. Видишь ли, если не примешь рёкан, не станешь его частью, Хакусана-сан выставит тебя вон, а очутившись за воротами, ты исчезнешь. Пуф – и все.

– Пуф, – повторила Мичи.

– Пуф-пуф-пуф, – подхватили духи.

– Да, с первым же порывом ветра. – Соломенный человечек натянул шляпу до самых глаз. – А тело истлеет. Так что подумай, выбери, чем сможешь заняться. Пока Рюу не повел тебя к оками-сан как помощницу баки-дзори, есть время выбрать. Поброди по нашему лесу, подумай. И поверь, – он поклонился Мичи и растаял, в комнате задержался его голос: – с годами ты полюбишь работать.

Духи оставили Мичи одну, их ждала любимая работа, без которой они не могли существовать. Мичи пошла в ванную, к зеркалу. Скелет советовал скользить, а не ходить, но плавное перемещение Мичи пока не давалась.

– Не хочу я, – доверилась Мичи отражению.

Она надеялась, что в зеркале откроется портал в ее милую, скромную квартирку на окраине Токио или, что лучше, в родительский дом в большом спальном районе. И рёкан выветрится из памяти, как положено дурному сновидению. Но зеркало показывало вполне привычную картину: девушку среднего роста с растрепанными волосами. Год назад Мичи выкрасилась в ярко-синий. Запоздалый бунт прошел по дороге из салона домой, и она с трудом вернулась к природному черному, чтобы вновь перекрасить его в мокко. Зато глаза не утратили блеска и твердости взгляда, несмотря на неприятности, навалившиеся на Мичи.

– Вот бы глаза были потемнее, – Мичи, как всегда, придралась к глядевшей на нее копии. – Челку бы подстричь. Ну и юката… кошмар, – заключила она и тут же воскликнула: – Кошмар! Кто меня переодевал?

Она прижалась носом к зеркалу.

– Я его убью, этого Рюу! Убью проклятого! Или это духи? Ну да, точно духи, он бы не стал руки марать! И все равно задушу его! Ну почему, почему я такая неудачница?

Мичи стукнула ладонью стекло – зеркало слегка задрожало.

– Кто бы предупредил, что придется застрять в мире духов ненакрашенной, в мятой юкате! И с нечищеными зубами… – простонала Мичи. – Вообще, почему я все чувствую? Недоделанный призрак какой-то…

С юкатой надо было что-то делать. Духи утверждали, что Мичи научится менять внешность.

– Не хочу быть скелетом или мочалкой. Интересно, если не обернусь предметом, останусь похожа на человека? – Мичи представила густые брови, зубы побелее, рост повыше. – А можно грудь больше?

– Природа не дала, чем я могу помочь? – ответило зеркало.

Мичи ойкнула и с опаской отошла от раковины. Вместо переносящего в нужное место зеркала ей досталось говорящее.

– Не пялься на меня, – как ни в чем не бывало продолжило отражение. – Ты вроде и так вполне хороша. В восемнадцать лет даже великанша привлекательна.

– Мне не восемнадцать больше, – сказала Мичи. – Я правда смогу менять внешность?

– А то, – усмехнулось зеркало, точнее, Мичи решила, что зеркало усмехнулось, ровная поверхность никак не менялась. Зато изменялся двойник внутри: увеличился нос, разрослись плечи, исчезла грудь, волосы, наоборот, удлинились, побелели у корней, постепенно обесцвечиваясь по всей длине. На Мичи щурился Рюу. Мичи ощупала лицо, затылок, тело: она стала мужчиной!

– Я тебе помогло на первый раз, потом сама попробуешь. Но ты в молодого господина не превращайся, он шуток не понимает, – посоветовало зеркало. – Это так, на случай, если хочешь выместить зло.

«У зеркала, похоже, зуб на господина», – в животе Мичи шевельнулось удовлетворение.

– А поможешь мне превратиться… – Она прижалась к зеркалу губами и в деталях описала, кем ее осенило обернуться.

«Что от нее ожидать-то? – возмущалась бабушка Мисао, живущая в Мичи. – Наша Мичи одна такая, способная вусмерть расшибить голову об уголок тофу[40]. Да и умереть толком не сумела, какой с нее спрос? То ли дело я в ее возрасте: двое детей, хозяйство, муж да свекровь. Куда уж пальцами стучать?»

«Ты не права, бабушка, – огрызнулась Мичи. – Я учусь кое-чему. Жаль, ты не видишь!»

Мичи вскочила на перила балкона, позвала гася-докуро. Тот даже разыкался от волнения.

– Ты чего? Я сперва и не признал, – выговорил он.

Под балконом обнаружился сад камней. Скелет переступал через расчерченные волны и завитки песка. Мичи с удовольствием перевернула бы разложенные