Ночь в номере 103 - Алиса Аве

ты не рад, сын? Жена останется при тебе. А я не лишусь лучшей кухарки. Молодой побег риса сгодится во сто крат лучше, чем погнутая кастрюля.

Сэдэо подался вперед – воспротивиться словам матери, но не нашел храбрости.

– Ты умолял меня о пощаде. Обещал подобрать кого-то, помнишь? – Хакусана редко смотрела на сына и еще реже, смотря, видела его. Вот и теперь она не заметила его порыва. – Так благодари Рюу, он похож на деда, моего дорогого мужа и твоего отца, и оказался расторопнее тебя.

– Он любит эту девушку, – шепнул Сэдэо.

– Конечно, любит. – Хакусана приподняла плечи. – Без любви никто не возьмет в невесты девчонку, отданную за десять медяков. Но откуда тебе знать о любви? Я выбрала тебе в невесты Асу, и ты покорно женился, да за столько лет не заметил ее любви.

– Я замечал, – возразил Сэдэо.

Мать покачала головой: «Куда тебе?»

– Их любовь нам на руку, – заявила она. – И тебе, и мне. И не смей мешать, слышал? Асу пусть молчит. Одно лишнее слово – и я поменяю их местами. Я распоряжусь, чтобы начали подготовку к свадьбе. Скоро явится Госпожа, вот и сыграем свадебку.

– Нет! – вскричал Сэдэо.

Хакусана не слушала его, она била пальцами по ладони, как делала всегда в хорошем расположении духа.

– Подготовимся к прибытию Госпожи. Все как обычно. Но Рюу и его девчонка должны думать, что мы стараемся для них. Ты услышал меня, сын?

– Люди станут расспрашивать.

– И что? Что мне до людей? Сколько невесток уходит в землю, как талая вода по весне. Скажем, что понесла, да ребеночка боги прибрали раньше срока, и мать заодно.

Сэдэо непроизвольно сжал кулаки.

– Хотя бы, – он говорил с трудом, слова наполняли рот горечью, – перенеси день! – Сэдэо попытался достучаться до Хакусаны.

– Мы подчиняемся иным силам, сын мой. – Хакусана искривила губы, она быстро уставала от Сэдэо. – Рёкан живет своей жизнью.

– Дай им немного времени. – Сэдэо протянул к матери руки. – Что для нее год?

– Всему свой срок и своя роль, – медленно произнесла Хакусана. – К тому же он сам так торопится, наш Рюу, подгоняет жизнь. А ты не печалься, есть же младший сын. Он наплодит вам с Асу желанных внуков. Твоя жена успокоится.

– Рюу не успокоится, – вырвалось у Сэдэо.

– Так сумей с ним сладить! – Хакусана повысила голос. – Я же с тобой справилась.

Мать жестом дала понять, что не желает больше его присутствия.

Старуха не ведала границ. Если бы отец не отрешился от всего материального в мире, судьба Сэдэо могла сложиться иначе. Но отец исполнил наказ духа: построил рёкан – и быстро отошел от дел. Его интересовали долгие разговоры с гостями, стук костей сёги[36] и рисовый вкус саке. Хакусана прибрала власть в изломанные немощью клешни. Осмелевшего Рюу она вознамерилась наказать за непослушание.

«Асу будет печалиться, – Сэдэо позволил сомнениям промелькнуть и растаять, – зато теперь она спасена».

Комната Асу, располагавшаяся возле кухни, впитала запахи еды. Прохлада пробиралась в открытые ставни и вместо того, чтобы развеять ароматы съестного, пропитывалась ими и ускользала в лес и дальше по склонам гор. Возможно, находила среди деревьев спящего, оголодавшего путника и вносила в его сны тоску по вкусной пище.

Асу редко смотрела в небо. Ее никогда не покидали кастрюли, миски и быстрый нож. Даже когда она закрывала глаза, их призрачные образы вырисовывались на изнанке век. И сейчас Асу считала звезды, а они выстраивались так, что походили на привычную кухонную утварь. Недаром кролик на Луне толок рис в ступке[37] – небесным жителям тоже нужно что-то есть. Асу вздыхала. Она бы с радостью поменялась с кроликом местами, чтобы готовить богам и не заботиться о судьбах смертных. «Но и богам порой приходится трудно», – напомнила себе Асу.

В сумерках украшения на бамбуке казались волосами Ткачихи. «Они, наверное, уже встретились, – думала Асу. – Сколько же шагов разделяли Орихимэ и Хикобоси? Сотни, тысячи? Годами и веками исчислялась их дорога, и они терпеливо ждали назначенного дня. Может быть, небесный повелитель, отец Орихимэ, вовсе не навредил любви, наоборот, оставил ее чистой и возвышенной, уберег дочь от кастрюль и риса и всего того, что я вижу в ночном небе? Нет, вряд ли его занимало что-то, кроме долга. Он напомнил им, что ее долг – ткать, его – пасти стада, любовь для долга – трата времени. Куда же людям против богов? Смертные еще сильнее связаны долгами».

Из полумрака вынырнул огонек, перелетел к силуэтам цветущих кустарников. За первым огоньком выпрыгнул второй, третий. Гортензии окутали мерцающие точки. На Танабата звезды земли – светлячки – зажигали живые огни и освещали засыпающий рёкан, принося особое волшебство, недоступное другим сезонам года. Светлячки танцевали над цветами, их свечение подсказывало, что совсем рядом кто-то влюблен. «Отчего же ты, человек, не открываешься любви?» – спрашивают светлячки у любующегося ими.

«Разве не была я влюблена?» – отвечала им Асу. Светлячки были ей милее звезд. Они жили меньше, и знали меньше, и, выходит, ценили короткую жизнь куда сильнее небесных светил. «Разве не по любви пошла я за молодого Сэдэо, прячущегося за спиной матери? Кому, как не мне, знать, сколько боли приносит любовь, когда живешь в доме, подобном нашему?»

Светлячков не заботили ответы Асу. Они гасли и зажигались, расчерчивая воздух смутными линиями.

Сумерки окутали розовые и синие лепестки гортензий, окружили густо-фиолетовыми мазками, выхватили краски цветов из опускающейся темноты и понесли к небу. Небеса и земля стремились друг к другу.

«Нет, вы не о любви слетелись сиять», – продолжила Асу.

Летние грозы обрушивались на склоны гор резким ветром и гулом, неожиданные после жарких дней. Решение, принятое Рюу, прогремело запоздалой июльской грозой. Сэдэо отправился к Хакусане. Асу заметила, каким невидящим от гнева взглядом муж окинул сына. Почувствовала, как он натолкнулся на зеркальную стену, которую возвел Рюу, и узрел в отражении понурого старика, из которого жизненные соки вышли раньше, чем из властной матери. Старика безвольного и слабого, не способного осознать, как взошла любовь, нарушающая установленный уклад жизни, как сын стоял, не склоняя головы. Асу увидела, как плечи Сэдэо дрогнули и расслабились, словно упал с них невидимый груз, столько лет гнувший его к земле. Она замечала куда больше, чем думала свекровь, укорявшая ее в недостатке внимания, в небрежности к мелочам.

«Сэдэо не станет бороться с Рюу, мы все это знаем. Пропустит вперед мать. Вот вы пришли скорбеть вместе со мной», – Асу посылала мысли к светлячкам и представляла, как они возносятся к звездам на небосводе. А за мыслями и сама Асу по крупицам летит к кустам гортензии и доживает лето легковесным светлячком.

Новость от Сэдэо обрадовала Хакусану, она велела невестке готовить свадьбу. Асу разрывалась между законами рёкана и влюбленными, между свекровью и сыном. Что несло радость Хакусане, не могло дать счастья молодым.

У окна стоял небольшой сундук, Асу рывком подняла крышку, достала белоснежный наряд невесты. Хакусана расщедрилась, купила для будущей невестки два прекрасных кимоно. Долго припоминала она Асу, кого та должна благодарить за дорогие одеяния. Теперь свадебное кимоно Асу наденет Кумико.

Асу разгладила складки на ткани. Время не тронуло кимоно с длинными, почти до щиколоток, рукавами. Пожалело и верхнюю накидку. Асу оставалось сшить нижнее кимоно для будущей невестки. Непременно белого цвета. Асу вытащила складной веер, разложила на полу гребень, две шпильки и заколку в виде глицинии. Голубая гроздь тихо звякнула в руках.

«Голову Кумико покроет ватабоси[38], что спрячет лицо невесты. Кумико произнесет клятвы. Во всем она вступит в новую жизнь. И пояс цел, как хорошо. В этом кимоно я сошла к Сэдэо. Когда еще верила, что он будет моим. Ныне юная Кумико предстанет перед Рюу».

Рюу взял на себя половину дел отца и деда, вникал в заботы Хакусаны-сан, вел беседы с постояльцами, проводил у ворот рёкана долгие ночи, принял правила, утвержденные еще до его рождения, обучал всему младшего брата. Он слишком быстро вырос, ее первенец, и решил жениться. Асу не сумела ему отказать. Услышав твердый голос: «Она моя невеста»,