Истоки инквизиции в Испании XV века - Бенцион Нетаньяху
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Августин проделал мучительный путь, чтобы прийти к ответу на поставленный им вопрос, и этот путь был отмечен двусмысленностью. Но его окончательное заключение, тем не менее, ясно, и мы можем понять это также из его дискуссии на эту же тему в его комментариях к Псалмам (94-7). Там, относясь к тем, кого Бог не отверг, и к тем, к кому принадлежал апостол Павел, Августин сказал открыто и без обиняков: «Народ Божий состоит из этих, не из всех израильтян, но как это написано: «остаток будет спасён». Не из всех израильтян, потому что зерно провеяно, пшеница ссыпана в амбар, и плевела остались снаружи. Всё, что вы сейчас видите из нечестивых евреев, есть плевела. Отборная пшеница уже в житницах. Посмотрим на тех и других и увидим разницу»[1373].
VII
Ясно то, что Торкемада был в курсе направления аргументации Августина и был знаком с его заключением. Тот факт, что он тщательно отобрал пассажи, где идея Августина туманна и неясна, и опустил те, в которых его намерения очевидны, четко свидетельствует об этом. Если, несмотря на это, Торкемада посмел утверждать, что из комментариев Августина можно вывести, что 94-й псалом обозначает еврейский народ (populus iudeorum) терминами «Его народ» и «наследие Божие», и, следовательно, этому народу было дано обещание о Божьей вечной заботе, это произошло потому, что он знал, что по крайней мере в двух моментах доводы Августина безошибочно склонялись к этому утверждению. Первый из них — когда
Августин определил «Его народ» (народ Бога) как «plebs iudаеа» и как «люди, рождённые… от семени Авраама», а второй — когда он привел вопрос Павла: «Отверг ли Бог Свой народ?» и его ответ: «никак. И я тоже израильтянин» и т. д. «Здесь, — как мы отметили, — сказал Августин: апостол показывает, о каком народе он говорил». И о каком народе он вообще мог говорить, если не о народе Израиля, к которому принадлежал Павел, и если бы этот народ был осуждён в целом, то он [Павел] не смог бы стать апостолом Христа».
Таким образом, основываясь в этом вопросе на комментариях Августина, Торкемада не был полностью неправ, даже будучи подвергнут справедливой критике за то, что обошёл молчанием как заключение Августина, так и его ведущую идею. Такая критика в особенности уместна с точки зрения современной формальной науки, которая старается определить теоретические позиции по всей совокупности их различных выражений. Но Торкемада не был современным учёным или критическим историком христианской идеологии. Он был, прежде всего, средневековым теологом, который всеми силами пытался установить правду христианства — единственную, неоспоримую и всеобъемлющую правду — в лабиринте столь часто противоречивых утверждений, которые были взяты, чтобы представить божественное слово. Наверняка он не мог заставить себя думать, что 94-й псалом и слова обращения Павла к римлянам насчет «Его народа» и «наследия Божьего» могли означать что-либо иное, кроме как еврейский народ, и он мог видеть, с какими трудностями столкнулся Августин, когда пытался навязать свой собственный взгляд — или взгляды, развитые ранними Отцами Церкви, — на соответствующие библейские источники. Торкемада мог, на основе тех же текстов, что и Августин, привести сильные доводы против того, что старался доказать последний. Однако его целью являлась не полемика с Августином, а выражение своих взглядов его словами или — если нам позволено сделать ещё один шаг вперёд — выразить внутреннюю правду христианства, как она, по его мнению, засияла из провозглашённого св. Августином Блаженным.
Но Торкемада был не только теологом, он был ещё и юристом, и в этом качестве он должен был остерегаться ложных или опровергаемых утверждений, что и приводит нас к «путям отступления», которые он себе подготовил. Всё, чего он добивался (как он представил это), — только доказать лживость голословных утверждений толедцев о том, что еврейский народ был «осужден целиком», и он утверждал, что эту ложь он доказал, не нарушив правил добросовестной демонстрации. Разве не сказал сам Августин, говоря о Его народе: «… если бы народ был осужден Богом в целом, то он, Павел, не был бы апостолом Христа»? И разве и сам апостол не указал, что после Страстей Господних и Воскрешения — то есть после совершённого против Него преступления, а большинство евреев продолжали Его отрицать, — тысячи и тысячи тех самых людей стали Его верными последователями? Поэтому евреи не могли быть «абсолютно» осуждены, так как многие из них были «спасены», включая самого Павла, который сначала был ярым преследователем христиан, а потом стал их величайшим учителем и апостолом.
С точки зрения формальной логики Торкемада, таким образом, не сказал ничего, что могло бы нанести ущерб его позиции. Но, придерживаясь этой позиции и в то же время цитируя Августина, он достиг и другой цели, которая должна была быть для него важнейшей. Он создал представление о еврейском народе, совершенно противоположное христианским взглядам на него. Очевидно, что нельзя было найти лучшего пути достичь этого, чем дать св. Августину говорить в его пользу, а именно, процитировать те пассажи из его трудов, где евреи, вне зависимости от того, к чему апеллирует Августин, представляются народом, чья религиозная история и достижения вызвали благоговейный трепет великого святого и действительно не могут не возбудить восхищение любого, у кого есть чувство дивного и божественного. И все это потому, что это народ (или «нация»), из которого вышли не только Христос в его человеческой сущности, но и также все Его апостолы, все первые святые христианства, все его первые мученики и, действительно, все первые сподвижники Христа, которые основали и учредили Его обновлённую Церковь. То, что такой народ на самом деле является «Его народом», «Его наследием» и не может быть «полностью проклят», кажется само собой разумеющимся.
IV. Библейский взгляд на евреев
I
Изворотливый подход Торкемады к комментариям Августина иллюстрирует проблему, с которой он должен был справиться, представляя христианскую позицию по этому вопросу, равно как и то, насколько далеко он готов
