Легко видеть - Алексей Николаевич Уманский

Если не считать дядю Мирона, жившего далеко в Москве, рядом с Анной Павловной Миша не видел ни одного мужчину. Это слегка удивляло, но обычно нисколько не занимало мальчишеского сознания.

Миша всем телом льнул к Анне Павловне (всегда к Анне Павловне, а не к Анне, Нюте – как ее называли старшие, и даже не к тете Ане), когда умещался на диване рядом с ней, занимавшейся каким-нибудь рукоделием. Кстати, незадолго до этого похода Михаил случайно наткнулся на свою старую фотографию – там как раз Анна Павловна вышивала по канве подушку, и отчего-то сразу разволновался – почти как тогда, когда его руки и губы сами тянулись к ней. И он обнимал ее вокруг торса, целовал губы и лицо, но на большее не отважился – воспитание неодолимой тяжестью наливало руки, когда им страшно хотелось проникнуть к ее груди или в совсем потаенное место, при мысли о котором у него едва не плавились мозги.

Анна Павловна нередко отвечала ему теми же, только менее страстными ласками. Она ни разу ни от чего не уклонилась, ничего не пресекла, но и сама ни разу не позволила себе ни поощрительного слова, ни жеста, который Миша мог бы счесть сигналом об открытии крепостных ворот. И все-таки сейчас Михаил задавался вопросом, позволила бы она дойти до конца, если бы у него хватило решимости действовать без спроса, без оглядки на приличия? Или он упустил свой первый в жизни шанс не только из-за своей психической неготовности, но и из-за ее нежелания путаться с таким маленьким, хотя и симпатичным щеночком, каким он тогда в ее глазах был? Не надо было иметь особую проницательность, чтобы видеть это невооруженным глазом и понять, что конкуренцию своему дяде он не составит. Ведь даже в те минуты взаимных родственных ласк Анна Павловна могла при случае спросить у Миши, что он знает о житье-бытье Мирона в Москве. Кое- о чем Миша знал. Источником сведений была его кузина Тамара, родная племянница Мирона, который, кстати, по доброте своей регулярно помогал деньгами ее матери, своей сестре, еле сводившей концы с концами без мужа. Когда Миша бесхитростно пересказывал Тамарины слова, благодарная, хотя и кое-чем огорченная Анна Павловна ласкала его, пожалуй, нежнее обычного. И все-таки без знака с ее стороны готовая сорваться лавина так и не сошла. А жаль.

О том, что могло бы быть у него с Анной Павловной, взрослый Михаил постепенно узнавал из опыта жизни, а еще больше и красочней – из замечательных произведений знаменитых писателей.

Сильнее всех его впечатлила история, рассказанная одним из величайших мастеров мировой литературы и ее радикальным преобразователем, внёсшим дух абсолютной откровенности во все, о чем только могут говорить и думать на страницах книг их герои, Генри Миллером в романе «Черная весна». В том эпизоде действующими лицами являлись сам Генри и только что овдовевшая любовница его отца Кора Декстер. Отец тогда настоял, чтобы сын тоже высказал вдове свои соболезнования. Генри подчинился, видимо, одновременно с желанием и с неохотой. Ему было явно трудно лепетать фальшивые фразы сочувствия, во-первых, потому что покойный муж был никчемный пропойца и доброго слова не стоил, а, во-вторых, потому что от прелестей вдовы, затянутой в черное траурное бархатное платье, в его голове кипело желание совсем другого рода. Он недолго смог усидеть рядом с вдовой на диванчике – пока не дошел до такого градуса, что задрал ей подол и вставил своего молодца, куда полагалось. Вдова была более чем утешена, и Генри больше никогда не приходилось задирать ей подол или стаскивать платье, потому что вдова опережающим образом раздевалась сама. У Михаила не было сомнений, сколь обоюдно упоительными стали соития Генри с этой дамой (правда, он был все-таки старше Миши года на два). И все-таки сам Миллер приспустил свои восторги с небесных высот до уровня обыденности следующими заключительными словами: «Она была легкой добычей». Впрочем, в другом варианте перевода «Черной весны» Михаил прочел в том же месте нечто иное: «Любой мог подойти и сделать с ней, что угодно». Быть легкой добычей и допускать в сексе что угодно, значило не одно и то же, хотя обе фразы били в одну цель, но как было в оригинале у Миллера, Михаил так и не узнал.

Вот в романе Жоржи Амаду «Возвращение блудной дочери» героиня Тьета вернулась в родной провинциальный город, в котором много лет не бывала, уже не проституткой, а хозяйкой шикарного борделя, обслуживающего «сливки общества» в крупнейшем бразильском городе Сан-Паулу. На родине в семье сестры она сразу положила глаз на своего юного племянника-семинариста, который и сам загорелся желанием при виде прелестей тети. Тьета разожгла его еще сильней, попросив перед сном натереть ей спину кремом, а потом прямо спросила, естественно, заранее зная ответ: «Ты грезишь обо мне?» Он, разумеется, грезил. И в итоге без задержки в атмосфере взаимного энтузиазма постиг всё относящееся к желанному делу.

Сходный сюжет был и в романе «Ангел мой», написанном мастером изящной словесности и знатоком сексуальных дел Сидони-Габриэль Колетт. Богатая парижская куртизанка Леа взяла на воспитание и содержание подростка – сына своей близкой знакомой и коллеги по роду занятий. Мать этого юного ангела, без сомнения, представляла, в курс каких наук введут ее мальчика, но это со всех сторон устраивало ее. Все равно сынок вот-вот сам начнет бесконтрольную половую жизнь с кем попало – так пусть уж лучше им будет руководить настоящий знаток своего дела, который сможет обеспечить ему роскошный быт, избавив мать от больших расходов, а заодно и от опасений, что мальчик подхватит дурную болезнь от уличной проститутки или в борделе. Герои этого романа были довольны друг другом долгое время, хотя и не всю жизнь.

Все эти примеры говорили Михаилу об одном – связи зрелых женщин с несовершеннолетними любовниками не выглядели ни преступными, ни аморальными. Да, у опытных дам был специфический вкус и интерес к очень юным партнерам, от которых они имели свой «плезир». Но ведь и те не были в накладе, бесплатно обретая высокую квалификацию в жизненно важном деле, а, главное, получая еще больший плезир от своих взрослых возлюбленных – уж в этом-то сомневаться не приходилось! И хотя в случае с Анной Павловной Михаил лишь слегка прикоснулся к таинству взаимных тяготений мужчины и женщины, отпечаток от встречи с ней, оказывается, так и не стерся во все последующие пятьдесят с лишним лет. Если оставить в стороне несколько первых увлечений сверстницами, Михаил – это было теперь очевидно – постоянно отдавал предпочтение статным дамам старше себя по возрасту, с рельефной пропорциональной фигурой и прекрасным одухотворенным лицом, почти всегда темным шатенкам или брюнеткам. И в начале этого ряда стояла именно Анна Павловна, под чьим воздействием любовь впервые заговорила с ним не невразумительным и неопределенным языком романтических чувств, а ударным языком великолепного роскошного женского тела, воплощающего в себе высшую эстетику и мудрость мира.

Как он ухитрился не вспоминать о ней столько лет?

А что касается совета дяди Мирона кузену Владимиру, то давал он его с полной искренностью, убежденный в том, что мужчина, заслуживающий этого имени, будет творить и отдавать не меньшее благо женщине, чем то, которое мог от нее получить. Теперь, правда, по многим данным, современные сексуально раскованные женщины готовы были идти дальше своих охочих предшественниц, состязавшихся за обладание одним мужиком. Им и одного на одну не хватало. Кому требовался гарем из мужчин, кому триосекс или кварто. Вряд ли и в прежние времена обходилось без этого, но теперь таких вещей уже не скрывали, то есть могли хотеть и не скрывать и даже широко пропагандировать свои пристрастия. Среди знакомых Михаила таких, конечно, не было – они в другое время состоялись – а нынешним это не казалось ни дикостью, ни бессовестностью. Просто всем сразу может быть хорошо. Но особенно – даме, которую берут во все места, принося ей сразу сумму наслаждений от всех видов сопряжений. Его бы не удивило, если бы Гале это не было чуждо, тем более в художественно-артистической среде. Там, собственно, раньше всего реализуются подобные фантазии, прежде чем распространиться во всем обществе и стать новой нормой. Не обязательно было считать ее хуже прежней. У всех фантазий был лишь один недостаток – любая из них уводила все дальше от одухотворенной любви, давая взамен нечто куда более ненадежное и скоропортящееся, хотя и несомненно приятное для тех, кому мало простого естества. И Галя, будь она заинтересована в подобных вещах, не упала бы в его мнении. Но заинтересовать его этим она бы тоже не смогла. Одно могло сейчас сработать в ее пользу – именно