Империй. Люструм. Диктатор - Роберт Харрис

в глубине души. Не волнуйся. Это просто отговорка. Правда состоит в том, что брат боится даже подумать, что ты тоже можешь покинуть его, как Аттик и я. Ты нужен Цицерону больше, чем сам об этом думаешь.

Я потерял дар речи.

— Когда я вернусь из Азии, — продолжил Квинт, — ты получишь свободу, обещаю тебе. Ты принадлежишь всей семье, а не только моему брату. А покамест присматривай за ним, Тирон. В Риме что-то происходит, и все это мне не нравится.

Он помахал мне рукой на прощание и в сопровождении слуг направился вниз по улице. Я стоял на крыльце, наблюдая за знакомой фигурой. Коренастый и широкоплечий Квинт твердой походкой спускался по склону холма, пока не скрылся из виду.

XV

Клавдий должен был сразу же направиться на Сицилию в качестве младшего магистрата. Вместо этого он предпочел остаться в Риме и наслаждаться своей победой. Ему даже хватило наглости, чтобы прийти в сенат и занять место, которое отныне полагалось ему. Это произошло на майские иды, через два дня после суда, — в сенате обсуждали последствия оправдательного приговора. Клавдий вошел в зал как раз в то время, когда говорил Цицерон. Он был встречен громким неодобрительным свистом и улыбнулся сам себе, будто нашел подобное проявление ненависти забавным. Никто из сенаторов не подвинулся, чтобы освободить ему место, так что Клавдий прислонился к стене, скрестил руки на груди и уставился на оратора с самодовольной, глуповатой улыбкой. Красс, сидевший, как всегда, на передней скамье, явно чувствовал себя неуютно и изучал царапину на своей кальцее. Цицерон же не обратил на Клавдия внимания и продолжил свою речь.

— Граждане, — сказал он, — мы не должны ослабеть или поколебаться из-за этого единичного удара. Да, наш авторитет пошатнулся, но это не значит, что мы должны поддаваться смятению. Глупо делать вид, что ничего не случилось, но мы будем трусами, если испугаемся из-за этого. Суд освободил врага государства…

— Меня освободили не как врага государства, а как того, кто призван очистить Рим! — выкрикнул Клавдий.

— Ты ошибаешься, — спокойно сказал Цицерон, даже не посмотрев на него. — Суд сохранил тебя не для римских улиц, а для камеры смерти. Они хотели не столько оставить тебя среди нас, сколько лишить тебя возможности спрятаться в изгнании. — Он продолжил: — Поэтому, граждане, крепитесь и не теряйте чувства собственного достоинства.

— А где твое достоинство, Цицерон?! — закричал Клавдий. — Ты ведь берешь взятки.

— Согласие между честными людьми в государственных делах все еще сохраняется…

— Ты взял взятку, чтобы купить дом.

— По крайней мере, я не покупал суд, — возразил Цицерон, повернувшись к Клавдию.

Сенат затрясся от хохота. Цицерон напоминал мне старого льва, который шлепает расшалившегося детеныша. Однако Клавдий не унимался:

— Я скажу вам, почему меня оправдали, — потому что показания Цицерона были ложью и суд ему не поверил.

— Напротив, тридцать присяжных мне поверили, а тридцать четыре не поверили тебе, предпочтя получить с тебя деньги вперед.

Сейчас это не кажется таким уж смешным, но в ту минуту казалось, что Цицерон сделал самое остроумное замечание в своей жизни. Думаю, сенаторы так много смеялись потому, что хотели показать Цицерону свою поддержку, и каждый раз, когда Клавдий пытался ответить, смех становился все громче, поэтому в конце концов он, взбешенный, выбежал из здания.

Это едкое замечание считалось большой победой Цицерона, потому что через пару дней Клавдий уехал на Сицилию, и на ближайшие месяцы Цицерон мог забыть о нем.

Помпею Великому разъяснили, что если он хочет стать консулом, то должен вернуться в Рим и начать готовиться к выборам. Этого он сделать не мог: как бы он ни любил саму власть, еще больше он любил ее показную сторону — роскошные одеяния, ревущие трубы, рык и вонь диких животных в клетках, железную поступь и восторженный рев своих легионеров, обожание толпы. Поэтому он отказался избираться консулом, и его триумфальный вход в город назначили, как он того хотел, на конец сентября, когда полководцу предстояло отметить свой сорок пятый день рождения. Однако достижения Помпея были столь велики, что шествие — которое должно было растянуться на двадцать миль — пришлось разделить на два дня. Цицерон и сенаторы направились на Марсово поле, чтобы поприветствовать императора накануне его дня рождения. Помпей не только выкрасил свое лицо в красный цвет, но и оделся в роскошную золотую броню, покрытую великолепной накидкой, которая некогда принадлежала Александру Великому. Вокруг полководца двигались тысячи ветеранов и сотни повозок с военной добычей.

До того Цицерон не понимал, насколько богат Помпей. Как он мне сам сказал: «Один миллион, или десять, или сто — что это? Просто слова. Человек не в состоянии вообразить, что стоит за ними». Но Помпей собрал все эти богатства в одном месте и, сделав это, показал свое истинное могущество. Для примера, в то время хороший ремесленник, работая целый день, зарабатывал одну серебряную драхму. В утро триумфа Помпей выставил открытые сундуки, где сверкали семьдесят пять миллионов серебряных драхм — больше, чем все налоги, собираемые в империи за год. И это были только наличные. На повозке, которую тащили четыре быка, возвышалась двенадцатифутовая статуя Митридата, отлитая из чистого золота. Там же были трон и скипетр Митридата, тоже из чистого золота. Тридцать три короны Митридата, сделанные из жемчуга, а также три золотые статуи Аполлона, Минервы и Марса. Пирамидоподобная гора из золота с животными и фруктами на ней, обвитая золотой виноградной лозой. Игровая доска в клетку, три на четыре фута, сделанная из драгоценных камней, синих и зеленых, с луной из чистого золота на крышке; вес ее составлял тридцать фунтов. Солнечный диск, выложенный жемчугом. Еще пять повозок понадобилось, чтобы везти самые драгоценные книги из царской библиотеки.

Все это произвело сильное впечатление на Цицерона, который понял, что подобное богатство окажет громадное влияние на Рим и государственные дела республики. Он подошел к Крассу и с удовольствием сказал:

— Ну что же, Красс. Раньше ты был самым богатым человеком в Риме, но сейчас все иначе. После этого даже ты будешь обращаться к Помпею за ссудой!

Красс криво улыбнулся; было ясно, что вид богатств угнетает его.

Все это Помпей послал в город в первый день, но сам остался за городской стеной. На следующий день, в его день рождения, началось триумфальное шествие как таковое. Шли пленники, захваченные на Востоке: военачальники, затем чиновники империи Митридата, предводители пиратов, иудейский царь, царь Армении в сопровождении своей жены и сына и, наконец, украшение этой