Империй. Люструм. Диктатор - Роберт Харрис

мы решим, каким богам их посвятить. Итак? — проговорил он, обращаясь к Цицерону и показывая на макет. — Что ты думаешь?

Цицерон посмотрел на сложное сооружение:

— Впечатляет. А что это? Дворец?

— Театр на десять тысяч зрителей. Здесь будет общественный сад, окруженный портиками. А вот здесь — храмы. — Помпей повернулся к одному из мужчин, который, как я понял, был архитектором. — Напомни, каковы размеры?

— Все вместе — четверть мили в длину, светлейший.

— И где же это построят? — спросил Цицерон.

— На Марсовом поле.

— А где люди будут голосовать?

— Ну-у-у, где-то там, — неопределенно махнул рукой Помпей. — Или около реки. Места хватит. Уберите это, — приказал он, — уберите и начинайте рыть яму под основание. А о цене не беспокойтесь.

— Не хочу показаться мрачным, Помпей, но боюсь, что у тебя могут возникнуть неприятности с цензорами, — сказал Цицерон, после того как строители ушли.

— Почему?

— Они всегда запрещали строительство постоянного театра в черте города, по нравственным соображениям.

— Об этом я подумал. Я скажу, что строю святилище Венеры. Его как-то вставят в эту сцену. Архитекторы знают свое дело.

— И ты думаешь, цензоры тебе поверят?

— А почему нет?

— Святилище Венеры в четверть мили длиной? Они могут подумать, что твоя набожность слишком велика.

Однако Помпей был не в настроении выслушивать шутки, особенно от Цицерона. Его большой рот мгновенно превратился в куриную гузку. Губы сжались. Он был известен своими вспышками гнева, и я впервые увидел, как неожиданно они начинаются.

— Этот город, — закричал он, — полон пигмеев, завистливых пигмеев! Я хочу построить для жителей Рима самое прекрасное здание за всю историю мира — и какую же благодарность я получаю? Никакой! Никакой! — Он пихнул ногой козлы. В эту минуту Помпей напоминал маленького Марка в детской, которому велели закончить все игры. — Кстати, о пигмеях, — сказал он угрожающе, — почему сенат все еще не принял законы, о которых я просил? Где закон о городах, основанных на Востоке? И о земле для моих ветеранов? Что с ними происходит?

— Такие вещи быстро не делаются…

— Мне казалось, что мы обо всем договорились: я поддержу тебя в деле Гибриды, а ты обеспечишь голосование по моим законам в сенате. Я свое обещание выполнил. А ты?

— Все не так просто. Я только один из шести сотен сенаторов, а противников у тебя хватает.

— Кто они? Назови!

— Ты знаешь их имена лучше меня. Целер никогда не простит тебе, что ты развелся с его сестрой. Лукулл не может забыть, как ты отобрал у него начальствование над восточными легионами. Красс всегда был твоим врагом. Катон считает, что ты ведешь себя как царь.

— Катон! Не называй его имени в моем присутствии. Только благодаря Катону у меня нет жены! — Рык Помпея разносился по всему дому, и я заметил, что некоторые слуги собрались у двери, наблюдая за происходящим. — Я не говорил с тобой об этом до моего триумфа, надеясь, что ты сам все понимаешь. Но сейчас я снова в Риме и требую к себе заслуженного уважения! Ты слышишь? Требую!

— Конечно, я тебя слышу. Думаю, тебя услышал бы и мертвец. Я твой друг и продолжу защищать твои интересы, как делал это всегда.

— Всегда? Ты в этом уверен?

— Назови мне хоть один раз, когда я предал бы их.

— А как насчет Катилины? Ты же мог вызвать меня для защиты республики.

— Ты должен быть благодарен мне за то, что я этого не сделал. Тебе не пришлось проливать кровь римлян.

— Да я бы вот так с ним разобрался, — сказал Помпей, щелкнув пальцами.

— Но только после того, как он уничтожил бы всю верхушку сената, включая меня. Или, может быть, ты на это и надеялся?

— Конечно нет.

— Ведь ты же знал, что он намеревается это сделать? Мы нашли оружие, спрятанное в этом городе именно для этой цели.

Помпей уставился на него, но Цицерон не отвел взгляда: на этот раз глаза пришлось отвести Помпею.

— Не знаю ничего ни о каком оружии, — пробормотал он. — Я не могу спорить с тобой, Цицерон. И никогда не мог. Для меня ты чересчур находчив. Дело в том, что я больше привык к солдатской жизни, чем к государственным делам. — Он натянуто улыбнулся. — Наверное, мне надо привыкать к тому, что теперь я не могу просто приказать — и ожидать, что весь мир станет повиноваться. «Меч, пред тогой склонись, языку уступите, о лавры…» — это ведь твоя строчка? Или вот еще: «О счастливый Рим, моим консулатом творимый…» Видишь, как я тщательно изучаю твои работы.

Помпей был не склонен к чтению стихов, и раз уж он смог наизусть процитировать только что появившуюся поэму о консульстве Цицерона, то, значит, смертельно завидовал хозяину. Однако он заставил себя похлопать Цицерона по руке, и его домашние вздохнули с облегчением. Они отошли от дверей, возобновился шум, сопровождающий хлопоты по дому, в то время как Помпей, чье добродушие проявлялось так же внезапно, как и его гнев, неожиданно предложил выпить вина. Кувшин принесла очень красивая женщина, — как я выяснил позже, ее звали Флорой. Одна из самых известных римских куртизанок, она жила под крышей Помпея в те времена, когда он не был женат. Флора все время носила на шее шарф — по ее словам, чтобы скрыть укусы, которые оставлял Помпей в то время, когда они занимались любовью. Она чинно налила вино и исчезла, а Помпей стал показывать нам накидку Александра, которую нашли в личных покоях Митридата. Мне она показалась слишком новой, и я видел, что Цицерон с трудом сохраняет серьезность.

— Только подумать! — сказал он приглушенным голосом, щупая материал. — Прошло уже триста лет, а выглядит так, будто ее соткали десять лет назад.

— Она обладает волшебными свойствами, — сказал Помпей. — Пока она у меня, со мной не случится ничего плохого. — Провожая Цицерона до двери, он очень серьезно сказал: — Поговори с Целером и с другими, хорошо? Я обещал своим ветеранам землю, а Помпей Великий не может нарушить данное им слово.

— Я сделаю все, что в моих силах.

— Я хотел бы получить поддержку сената, но, если мне придется искать друзей еще где-нибудь, я это сделаю. Так и передай им.

По пути домой Цицерон сказал:

— Ты слышал его? «Я ничего не знаю об оружии»! Наш Фараон, может быть, и великий военачальник, но врать он совсем не умеет.

— И что ты будешь делать?

— А что мне остается? Конечно поддерживать его. Мне не нравится, когда он говорит, что может найти друзей на стороне. Надо любой ценой