Дочери Лалады. Паруса души - Алана Инош
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С этими словами она впилась в его щёку до боли крепким поцелуем. Потом, вскинув сверкающий взгляд на Эвельгера, она протянула ему и письмо, и бланк Особого Разрешения:
— Ознакомься, дружище. Думаю, мой выбор товарища очевиден.
Тот прочёл оба листка, и по мере чтения его взгляд становился всё более сосредоточенным и серьёзным. Дочитав, он вскинул голову и торжественно произнёс:
— Почту за честь отправиться с тобой, Эллейв, каково бы ни было это дело.
Одной рукой прижимая к себе Ниэльма, второй Эллейв в крепком и сердечном дружеском рукопожатии стиснула ладонь Эвельгера.
— Я не сомневалась в тебе ни на миг, старина! Что ж, команде «Быстрокрылого» тоже предстоит работа без отдыха, не так ли?
Эвельгер кивнул.
— Пойду, обрадую их.
— Эй, а Разрешение заполнить и подписать? — засмеялась Эллейв.
— Успею, — ответил тот, уже направляясь к своему кораблю.
Эллейв тоже нужно было «осчастливить» свою команду новостью о немедленном отплытии, а потому она временно передала Ниэльма в надёжные объятия Арнуга. Спустя несколько минут оба капитана вернулись вместе и отправились в морское ведомство, дабы предъявить начальству письмо и Особое Разрешение. Через минуту после их ухода подбежала запыхавшаяся курсантка, размахивая какой-то бумагой — та самая, которую Эллейв перед плаванием отправила в цирюльню сбривать роскошную, но неуместную шевелюру. Судя по коротенькой щетине на её висках, видневшихся из-под шляпы, при промежуточных заходах в порт она добросовестно поддерживала и обновляла свою суровую причёску. Обычно таких стоянок было две или три — с целью пополнить запасы воды и провизии, а также привести себя в порядок.
— Прошу прощения, сударыня! — воскликнула девушка, обращаясь к Онирис. — Ты ведь супруга госпожи Эллейв? Она мне характеристику не подписала! Ты не знаешь, где она может быть? — И, заметив Арнуга в мундире, спохватилась: — Ой, господин Арнуг, здравия желаю!
Тот не был её преподавателем, встретиться на занятиях им предстояло только со следующего года обучения, но прославленного героя Гильгернской битвы в здешнем отделении Корабельной школы знали все курсанты.
— Если ты поспешишь, можешь нагнать её, она с господином Эвельгером только что ушла в морское ведомство, — сказала Онирис.
— Благодарю, сударыня! — сверкнув улыбкой, воскликнула девушка.
Щёлкнув каблуками с коротким поклоном-кивком, она умчалась в сторону морского ведомства, а Арнуг заметил:
— Способная ученица, только временами норов свой не к месту проявляет. Но думаю, что первое учебное плавание у неё прошло неплохо.
Ниэльм тем временем, смахнув слёзы, спросил:
— Господин Арнуг, а что значит «форсировать парусами»?
— Это, друг мой, означает — нести парусов более, чем необходимо по силе ветра, — объяснил тот. — Делается это, дабы ускорить ход, но без крайней необходимости к этому не стоит прибегать.
— Вон она, — шутливо кивнул дядюшка Роогдрейм вслед убежавшей курсантке, — можно сказать, что форсирует, дабы догнать нашу Эллейв.
Это был весьма наглядный пример, хотя и условный. «Форсировала» девушка свой ход не парусами, а тонким слоем хмари, по которому бежала, дабы настигнуть коркома-наставницу. Без заверения подписью характеристика была недействительна.
20. Три капитана. Путеводный Компас
— Госпожа корком!
Едва Эллейв с Эвельгером вошли в главный вестибюль морского ведомства, в котором царила приятная прохлада, созданная одушевлённым зданием, как их окликнул звонкий голос. Их догоняла курсантка Фридверд.
— В чём дело? — обернулась Эллейв.
— Госпожа корком... — Фридверд щёлкнула каблуками и протянула характеристику. — Ты подпись поставить забыла!
— Ах, да, прости! — Эллейв протянула руку к бумаге, но замешкалась: пера-то под рукой у неё не было. — Слушай, подожди здесь, а? Мы зайдём в кабинет к начальнику, нам тоже надо кое-что оформить... Там заодно и твою бумажку подпишу.
— Как прикажешь, госпожа корком! — ответила девушка.
Эллейв с Эвельгером отправились в кабинет, а та провожала их глазами и стояла навытяжку, пока они не скрылись за поворотом лестницы. В плавании курсантка обтесалась, вымуштровалась, нюхнула настоящего морского пота... Своенравные замашки были забыты, равно как и некогда драгоценная шевелюра — она стриглась теперь под ноль как миленькая, а тот эпизод вспоминала со стыдом. Парни заранее привели себя в надлежащий вид, а она не стала, самонадеянно полагая, что ей сойдёт это с рук... Не сошло. Её предупреждали, что корком даже на борт не пустит с такой гривой — так и вышло. Действительно, уж лучше бы она сама загодя посетила цирюльню, нежели была отправлена туда с таким позором. Наставники в Корабельной школе вообще советовали делать стрижку задолго до первого плавания, чтобы успеть привыкнуть, а на длинноволосых курсантов смотрели с усмешкой: мол, красуйтесь, щеголяйте, пока можете, в море всё равно лысыми пойдёте, никуда не денетесь. Кто-то следовал совету, а Фридверд оттягивала этот момент до последнего, хотя и понимала, что пышная шевелюра и морская карьера не очень-то совместимы. Ещё лет тридцать-пятьдесят назад с этим было не так строго на флоте, но в последнее время порядки ужесточились.
Плавание — это всегда непросто, всегда тяжело; ступала она на борт «Стража» строптивой глупой девчонкой, а на берег сошла уже почти что опытным моряком. Этот опыт преобразил её как внешне, так и внутренне. Её лицо осунулось от тяжёлой работы и непривычных лишений, посуровело, покрылось особенно смуглым морским загаром, а дух настоящей морской службы пропитал её до костей. Она на своей шкуре познала, что это такое, но не разочаровалась. Нет, не права была Эллейв в своём предположении, что Фридверд ошиблась с выбором жизненного пути, это плавание только укрепило её уверенность, что стезю она избрала правильно. А в госпожу коркома она отчаянно влюбилась, но страдала молча, не смея рассказать о своих чувствах. У Эллейв была супруга и приёмный сынишка... И жену свою госпожа корком просто обожала. Фридверд для неё была всего лишь курсанткой, стажёром, а вот для той Эллейв стала первой в жизни любовью — увы, безответной... Но, вероятно, Фридверд и не смогла бы ею столь безоглядно и самозабвенно восхищаться, если бы госпожа корком не была твёрдой как кремень и неукоснительно верной своим принципам. Она носила за пазухой миниатюрный портрет красавицы-жены и в свободную минутку любовалась им украдкой. Это пронзало сердце девушки отчаянием и безнадёгой, но