Дочери Лалады. Паруса души - Алана Инош

как на женщину, а не как на ученицу означало оскорбить Онирис, милый и светлый образ которой Эллейв свято берегла в своём сердце. Короткий жест воинского приветствия — вот и всё, чем Эллейв удостоила девушку на прощание, а та, застыв навытяжку, провожала её отчаянно распахнутыми глазами. Маловероятно, что им суждено было когда-нибудь увидеться снова.

Сверкая в лучах Макши голенищами сапог, Эллейв с Эвельгером направились к своим кораблям, где в спешном порядке уже началась подготовка к отплытию. Команды, безусловно, не были в восторге от свалившейся на них сверхурочной работы, но капитаны их успокоили: за это плавание им заплатят, как обычно, впустую вкалывать не придётся, и это, конечно, меняло дело. Мыльню посещать разрешалось по очереди, группами по два десятка, чтобы работа на судне не прерывалась ни на минуту: одна двадцатка вернулась — пошла следующая, и так далее. Сами капитаны тоже улучили часок, чтобы привести себя в порядок. Жену с Ниэльмом Эллейв отправила домой и сказала, чтоб те приходили непосредственно к отплытию, а целыми днями торчать у корабля нет смысла. Поглощённая заботами, она подобралась, стала суровой, чувства наружу не выпускала.

Но сердце у неё было отнюдь не из камня. Когда она велела Онирис ехать домой, та посмотрела на неё огромными печальными глазами, а мальчишка походил на нахохлившегося птенца. Ужасно жалко было обоих, но увы — служебный долг звал Эллейв, хлопот с подготовкой корабля была масса. «Страж» достался ей довольно изношенным тридцатипятилетним судном, пережившим несколько мелких и три серьёзных ремонта, во время которых была произведена полная замена всего рангоута и до восьмидесяти процентов корпуса; после каждого плавания на нём приходилось что-то чинить и латать, красить и менять. Перед предыдущим рейсом с трудом удалось выхлопотать новый комплект парусов взамен старых, латаных-перелатаных, а местами и дырявых. Срок службы корабля зависел от изначального качества дерева, правильности его просушки и тщательности обработки; умельцы-судостроители в Нави разрабатывали особые составы для пропитки древесины, которые увеличивали продолжительность службы корабля. Разумеется, судостроительное мастерство развивалось, всё время придумывались какие-то новинки — одни более, другие менее удачные. В настоящее время минимальный срок службы составлял не менее двадцати лет, сорок лет считались очень хорошей и долгой жизнью для судна, а в рекордных случаях корабль мог находиться в строю до шестидесяти лет, но, как правило, за это время переживал несколько капитальных ремонтов. Порой в таком старом корабле уже не оставалось ни одной доски от первоначального, заложенного на верфи.

На «Страже» шла постоянная борьба за сухость. Как ни конопатили швы и стыки, вода то и дело просачивалась, её приходилось откачивать. Во время стоянок между плаваниями помещения внутренних палуб и трюм проветривали, дабы уменьшить сырость. Проводилась обработка от насекомых и грызунов. Вредных букашек травили ядами, а на грызунов воздействовали специально изобретённым для этой цели звуковым устройством, которое издавало такую «музыку», что зверьки не выдерживали и сами выбрасывались с корабля. После обработки от насекомых требовалось выждать время, хорошо вымыть и проветрить судно, поскольку яды были опасны и для самих моряков.  

Сейчас на тщательную обработку времени не было, но осмотр показал, что с насекомыми ситуация не критическая, а грызунов перед предыдущим плаванием тщательно изгнали, и новых пока не завелось. Два дня корабль чистили и проветривали, а один день отводился на загрузку водой и провиантом. Матросы работали не покладая рук и не разгибая спин.

К концу второго дня Эллейв не утерпела — отлучилась домой. Хотела забежать на часик, а получилось — до утра. Семейство собралось на веранде у жаровни, слушая чтение матушки Игтрауд; едва сапог Эллейв ступил на дорожку, ведущую к дому, Онирис вскинулась в своём кресле — самая чуткая, самая любящая на свете девочка. Матушка Игтрауд смолкла, и все устремили взгляды вслед вскочившей Онирис.

Жена влетела в объятия Эллейв не хуже Ниэльма, разве только ногами не обхватила. Их губы исступлённо сливались, а в краткие мгновения между поцелуями Эллейв взволнованно шептала:

— Милая... Девочка моя сладкая...

Онирис, стискивая её объятиями, молча целовала. Это был ураган поцелуев, а обнимались они так, что становилось трудно сделать вдох. Эллейв приподняла и покружила жену, от бурных ласк шляпа упала с её головы, на которую лёг блик от взошедшего ночного светила.

Ниэльм был уже уложен спать, но то ли сердечком почуял, то ли услышал что-то — и выскочил на веранду босиком и в пижаме.

— Матушка! — разорвал вечернюю уютную тишину сада его пронзительный крик.

Пришлось Эллейв на время выпустить Онирис из объятий и подхватить мальчика. Со стороны веранды прогудел звук сморкания: дядюшка Роогдрейм опять растрогался.

— Родной ты мой... радость моя, — шептала Эллейв, неся Ниэльма в крепких объятиях и поглаживая по спине, а тот вжимался щёчкой в её щёку, покрытую двухдневной щетиной.

Не выпуская мальчика из рук, Эллейв ступила на веранду. Матушка Игтрауд поднялась ей навстречу, и Эллейв нагнулась, принимая её поцелуи и целуя в ответ.

— Матушка, прости, что сразу не зашла, — проговорила она. — Спешка просто ужасная. Её Величество меня ждёт, и я не могу допустить, чтобы это ожидание затянулось.

— Я всё понимаю, моя родная, — ласково ответила родительница, гладя дочь по щеке. — Я рада, что ты всё-таки заглянула домой.

Эллейв прикрыла глаза, прильнув щекой к её мягкой ладони. Подошёл поцеловаться и батюшка Арнуг, а за ним и остальные. Всё это время Ниэльм не разжимал объятий, и Эллейв не выпускала его из рук. Семья жаждала подробностей, но Эллейв пока не могла им сообщить никаких новых сведений сверх того, что им уже объяснила Онирис.

Ниэльму следовало находиться в постели, но он был слишком взволнован, чтобы спать. Эллейв с трудом удалось оторвать его от себя и уложить, но он вскакивал неваляшкой, а лечь соглашался только после порции объятий и поцелуев. Эллейв читала ему вслух целый час, прежде чем его веки наконец сомкнулись. Тихонько поцеловав уснувшего мальчика, Эллейв увлекла Онирис в их супружескую спальню. Едва вдохнув запах любимой женщины, она поняла, что останется дома далеко не на часик, как сначала предполагала. Увидеть жену, обнять её и не заняться с ней любовью — ужасно, горько, несправедливо и просто немыслимо. Просто безумие, невыносимая пытка!

Онирис понимала это без слов, её любящие глаза читали душу Эллейв. Одежда слетела с них, и Эллейв заскользила жадными ладонями по точёному телу жены, а ртом ненасытно присосалась к её раскрывшимся с готовностью губам. Желание охватило обеих до дрожи, и