Дочери Лалады. Паруса души - Алана Инош

и придавало Эллейв в её глазах особое обаяние. Госпожа корком была великолепна и безупречна. О ней говорили, что она дуэлянтка, два раза побывавшая под арестом за поединки, что за один из них её даже сослали с более престижной службы на крупных судоходных линиях сюда, в провинцию, но Фридверд в это не особенно верила. Но даже если предположить, что это было правдой, девушка не сомневалась: дралась госпожа корком по очень серьёзному поводу, и её противники схлопотали за дело. Значит, заслужили, потому что и своей командой она руководила хоть и жёстко, но несправедливости не допускала. Если кого-то и наказывала, то только по заслугам. Впрочем, экипаж у неё и так был отличный, вышколенный, редко кого приходилось приструнивать. Никто не роптал и не таил злобу, всякий понимал: если получил от госпожи коркома нахлобучку — значит, есть за что.

Два капитана застряли в кабинете начальства основательно, и Фридверд прогуливалась возле окна. Сняв шляпу и глянув на своё отражение в отшлифованной до зеркальной гладкости прямоугольной колонне, она скользнула ладонью по щетинистой голове: обросла, пора приводить себя в порядок. Образец известен — разумеется, причёска госпожи коркома, на которую Фридверд равнялась и хотела быть во всём похожей. Родители и младшие сестрицы её, конечно, не узнают — с косицей на бритом черепе, загорелую и похудевшую, но очень подтянутую и собранную, с осунувшимися и суровыми, заострившимися чертами лица. Но девушка сейчас очень нравилась самой себе: никогда ещё у неё не было столь бравого вида. Нет, истощённой она не выглядела, просто её фигура стала более точёной, сухой и мускулистой, ушёл подкожный жирок. Улетел он просто со свистом, потому что вкалывать на корабле приходилось в том числе и в качестве рядового матроса, а это была очень тяжёлая работа — в конце вахты Фридверд просто с ног валилась от усталости. Гудели ноги, все мышцы болели так, что реветь хотелось, но она терпела сцепив зубы — ни слезинки из неё выдавить было нельзя. Отдыхать разрешалось только в отведённое для этого время, а на протяжении всей вахты даже присесть было немыслимо! Если ты сел и это заметил вахтенный начальник, самое меньшее, что тебе грозило — это суровый окрик: чего, мол, расселся, кусок дерьма хераупса, а ну марш работать! А самое худшее — отработать в наказание две вахты подряд без отдыха. Это было гораздо хуже, чем отведать плётки: плёткой по спине и заднице получил — и пошёл отдыхать, а если вторую подряд вахту схлопотал — вкалывай ещё шесть часов (ночью — четыре). И только попробуй сесть, протухшая ты моча хераупса!.. Третью пахать будешь! Но до третьей ни у кого не доходило, да и вторую редко кто умудрялся заработать. Фридверд сразу предупредили опытные матросы: пока твоя вахта — не садиться ни в коем случае! Если вахтенный начальник суровый, то не посмотрит, что девушка — доложит помощнику коркома, и вторую вахту ей как пить дать влепят. Сутки делились на рабочие смены так: с восьми вечера до полуночи — первая ночная вахта, с полуночи до четырёх утра — вторая, с четырёх до восьми утра — утренняя вахта, с восьми утра до двух пополудни — первая дневная, с двух до восьми вечера — вторая.

Училась Фридверд на штурмана, поэтому каждый день не менее двух часов должна была посвящать практическим занятиям по своей специальности, а в остальное время могла быть привлечена к любой работе на корабле. С учениками не церемонились, зачастую взваливали на них самый тяжёлый, непочётный и грязный труд. Слабой Фридверд никогда не была, в Корабельной школе достаточно времени уделяя физической подготовке, но с непривычки труд простого матроса оказался для неё невыносимо утомительным. Но она не жаловалась, не просила её щадить и пахала как проклятая. Пару раз с ней случался обморок от переутомления и перегрева, но это только поначалу, потом она втянулась.

Госпожа корком оценила её усердие по достоинству, и её характеристика оказалось самой лестной из всех троих. Ребята-однокашники тоже неплохо работали, но именно что неплохо — а должны были из кожи вон лезть! Чтобы заслужить настоящую похвалу госпожи коркома, а не небрежный кивок, трудиться следовало героически и самозабвенно, до седьмого и десятого пота. От старшего штурмана, своего непосредственного начальника, Фридверд также получила отличную характеристику, но ею она даже не так гордилась, как хвалебным отзывом от коркома Эллейв. Она заслужила его, она смогла!

Замечала ли госпожа корком, что курсантка пожирает её влюблёнными глазами? Видела ли это команда и парни-однокашники? Фридверд, честно говоря, было плевать, даже если кто-то замечал и улыбался в сторонку. Важнее было то, что эти чувства вселяли в неё энергию и рвение, которые она вкладывала в работу, результатом коей и стала вот эта превосходная характеристика. Пожалуй, влюбиться в госпожу капитана оказалось для неё весьма полезно, хотя и непросто для девичьего сердечка. Но на результат учебного плавания это, безусловно, повлияло в высшей степени положительно.  

А Эллейв с Эвельгером наконец вышли из кабинета. Их задержка была обусловлена крайней занятостью начальника, который зарылся в бумагах, и им пришлось ожидать, пока он их примет. До мозга костей штабной крысой он не был, начинал с реальной морской службы, просто, как это часто водилось, красавца-моряка заметила дама и позвала в мужья. Совсем со службы он уйти не захотел, поэтому и перевёлся на кабинетную работу. На ней он слегка располнел и стал выглядеть солидно. Погружённая в напряжённые думы о грядущем деле, Эллейв чуть не забыла о характеристике: уже шагнув за дверь кабинета, хлопнула себя по лбу, вернулась и попросила одолжить ей перо и чернила. Начальник ответил: «Изволь», — и показал на письменный прибор. Эллейв поставила размашистый энергичный росчерк, ещё раз щёлкнула каблуками и уже окончательно покинула кабинет.

Ожидавшая их у окна вестибюля девочка-курсантка вытянулась в струнку. Благосклонно кивнув ей, Эллейв отдала заветную характеристику и стремительным шагом направилась к выходу. Нет, от её взгляда не укрылись романтические воздыхания ученицы, она ещё в плавании заметила, что девочка к ней неровно дышит, но принципиально соблюдала дистанцию и следила за тем, чтобы курсантка без дела не сидела: тут уж не до воздыханий будет, коли от работы кости трещат. Служебным романам на корабле не место, да и иных женщин, кроме Онирис, для Эллейв не существовало. Девчонка была хороша собой, даже бритый череп её красоты не портил, напротив, подчёркивал огромные синие глазищи и тонкие черты лица, но посмотреть на неё