Оскорбление Бога. Всеобщая история богохульства от пророка Моисея до Шарли Эбдо - Герд Шверхофф
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Даже епископ по имени Василид, как сообщает Киприан Карфагенский (Письмо 67: 6), на одре болезни был виновен в этом преступлении. После соответствующего признания вины он добровольно ушел со своего поста. Такие люди вполне могут быть допущены к покаянию, если они испытывают соответствующие угрызения совести. Удивительная мягкость проповедника Киприана отнюдь не была нетипичной для амбивалентного отношения к феномену внутрихристианского богохульства и в этом отношении предопределила будущее. Отец церкви Иероним позже в комментарии к Ефесянам 4: 31 различал тех богохульников, которые в гневе не могли обуздать своего языка, и тех, кто умышленно, как бы хладнокровно, клеветал на Бога или на учение церкви[176]. До Юстиниана санкции против богохульников рассматривались лишь изредка[177]. Согласно папе Геласию I, публичное богохульство карается отлучением от церкви. Около 400 года нашей эры красноречивый Иоанн Златоуст предложил другую, более открытую форму реакции: «Если ты услышишь, что кто-нибудь на распутье или на площади хулит Бога, подойди, сделай ему внушение. И если нужно будет ударить его, не отказывайся, ударь его по лицу, сокруши уста, освяти руку твою ударом; и если обвинят тебя, повлекут в суд, иди. И если судья перед судилищем потребует ответа, смело скажи, что он похулил Царя Ангелов, ибо если следует наказывать хулящих земного царя, то гораздо больше оскорбляющих Того (Царя)»[178]. Несмотря на все это, терминология оставалась расплывчатой. Maledicere (в прямом значении «проклинать») также использовалось в соответствии с библейским употреблением, когда имелось в виду плохое высказывание или оскорбление Бога в целом. Лишь постепенно укрепилось понимание богохульства как mala verba de deo dicere, как выразился Августин[179]. Однако это не обязательно должны быть слова, которыми человек оскорбляет Бога, пояснил епископ Гиппонский в другом месте. Как человек прославляет Бога, совершая добрые дела, так и Бог хулится злыми делами[180].
В целом в поздней Античности существовало множество отправных точек для формирования понятия о том преступлении, которое Юстиниан впервые четко определил именно как преступление сообразно принятой им правовой норме. Однако должно было пройти несколько столетий, прежде чем это стало главной темой христианского богословия и официальной политики. Немногочисленные правовые нормы раннего Средневековья по этому вопросу можно пересчитать по пальцам одной руки, и они довольно расплывчаты по содержанию[181]. Исключением в начале XI века является правовая норма, направленная против клятвы волосами или головой Бога в «Corrector Burchardi», важном сборнике канонического права; оттуда оно вошло в каноническое право (Decretum Gratiani, ок. 1140 г.). Возможно, составитель «Корректора» Бурхард из Вормса просто скопировал ее из новеллы 77 Юстиниана. Только после того, как около 1200 года возникло понятие греха языка, законодательство о богохульстве также решительным образом возродилось. Однако вопрос богохульства существовал ранее и оставался в эту эпоху важным для отношений между христианами и иудеями.
Спор между детьми Авраама
Евреи – богохульный народ?
История утвердившегося христианства характеризуется не только внутренними конфликтами по поводу правильной веры и правильного поведения, но и спорами с другими вероисповеданиями. Прежде всего, решающим был конфликтный треугольник авраамических религий: общей отличительной чертой этих трех религий, каждая из которых восходит к библейскому праотцу Аврааму, является их монотеизм. Это связующее их монотеистическое притязание на истину одновременно разделяет три вероисповедания, но оно же и оправдывает ожесточенное противостояние, которое не в последнюю очередь выражалось в богохульстве или обвинениях в богохульстве. Это в большей степени относится к иудейской религии, чем к исламу. Христианские обвинения в богохульстве против отдельных евреев или против всего еврейского народа проходят красной нитью через историю Запада. Ведь обвинение в богохульстве было тесно связано уже с основополагающими для христианства повествованиями.
Иисус – богохульник?
В центре конфликта между христианами и евреями находится личность Иисуса Христа и его заявление о том, что он Мессия, обещанный ветхозаветными пророками. Согласно Евангелию от Иоанна (10: 31–33), иудеи угрожали побить его камнями за то, что он, человек, сам себя провозгласил Богом. И позже в рассказе о страстях центральным моментом является обвинение Иисуса как богохульника, высказанное первосвященником Каиафой (Мф. 26: 65 сл.; сходно с Мк. 14: 63 сл.)[182]. Когда, после некоторого колебания, он наконец провозгласил себя Мессией – сдержанно, по формулировке Матфея (Мф. 26: 64: «Ты так говоришь»), более вызывающе, по формулировке Марка (Мк. 14: 62: «Это Я»), – Каиафа немедленно реагирует ритуальным выражением скорби и ужаса: первосвященник рвет на себе одежды и применяет к высказыванию Иисуса тот самый глагол, который иногда использовался в Ветхом Завете для характеристики неправильного употребления божественного имени. «Богохульствует! Он хулил Бога! – воскликнул Каиафа. – Зачем нам больше свидетелей? Вот, теперь ты слышал богохульство. Как вы думаете?» Он тут же получает желаемый ответ от окружающих: «Он виновен в смерти».
За установлением факта богохульства, по Моисееву закону, непосредственно должен был следовать смертный приговор. Однако история не продолжается так, как можно было бы ожидать, исходя из этого основания: нет коллективного побивания камнями со стороны еврейской общины. Вместо этого фактический суд осуществляет Понтий Пилат как представитель римской оккупационной власти. Это ни в коем случае не единственная причина серьезных сомнений в реальности судебного процесса над Иисусом[183]. Однако совершенно независимо от своего фактического содержания новозаветная история обрела весьма реальную формирующую силу для иудейско-христианских отношений, которую вряд ли можно переоценить. Вся история страстей обретает значимость в силу этого ключевого момента: Христос, мнимый богохульник, становится объектом длинной серии постыдных унижений.
Они начинаются сразу же после обвинения в богохульстве: сами священники, по евангельским сведениям, плевали Иисусу в лицо, даже били его кулаками, а затем с презрением требовали, чтобы он пророчествовал о тех, кто его ударил (Мф. 26: 67 сл.; Мк. 14: 65 сл.). Унижения продолжаются на протяжении всей истории страстей: выведение Иисуса перед лицо иудейской толпы (Ecce Homo), бичевание и увенчание тернием, которые совершают римские воины, мучительное восхождение к месту казни с тяжелым крестом на плечах, наконец, необычайно жестокое распятие – все эти сцены принадлежали, особенно начиная с позднего Средневековья, к центральным фиксированным темам христианского благочестия в тексте и изображениях.
Евангелия прямо не используют семантику богохульства для этих форм глумления над Мессией в словах («Царь Иудейский»), жестах и насильственных поступках – ведь в центре внимания должен находиться страдающий человек
