Дороги детства - Ирина Франц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вечером, когда заходящее солнце опаляет всю западную часть неба своим ярким жёлто-оранжевым пламенем и коровы возвращаются из табуна, ты встречаешь их у колодца, напоив водой. Пустое ведро, прицепленное к столбу журавля, так и хочет вырваться из рук и устремиться вверх под давлением металлического груза на другом конце бревна. Коровы жадно пьют воду из «корыта» – разрезанной вдоль резиновой шины от большого тракторного баллона. Вода попадает в ноздри, но они всё равно продолжают пить. Потом отходят, отфыркиваясь, и идут на своё место. Ты привязываешь их на ночь, накинув верёвочную восьмёрку на рога.
У коров самые красивые глаза – круглые, большие, с длинными пушистыми ресницами. Казалось, в них спрятана вся их женская душа. Именно женская, мудрая и ранимая, порой пугливая.
Когда летом возле них кружили колючие «бзыки», они раздраженно вздрагивали всей кожей и дёргали копытами, стараясь отогнать назойливых насекомых. Невозможно было их тогда доить. Ведь ты сидишь на маленьком стульчике под самым выменем, и в любой момент она может лягнуть тебя вместе с твоим ведром или огреть по лицу хвостом. Хвост – пушистая метёлка из жестких волос. Берегись, когда доишь корову. Надо вовремя уклониться от удара и строго сказать: «Стой!» Казалось, коровы понимали эти окрики. И терпеливо стояли, жуя невозмутимо свою жвачку, обметая себя то с одной, то с другой стороны хвостом.
Вот уже полное ведро. Сверху – пушистая пенка. Кто любит парное молоко? Оно тёплое, свежее, пахнет коровой. И плавают в нём ещё соринки, упавшие в ведро с беспокойного хвоста.
В летней кухне ждёт уже баба возле собранного сепаратора. Словно невесту, собирает его баба каждый вечер, в неизменном ритуале, повязывая большую пластмассовую чашу-голову марлевой косынкой. Стойко стоит он, вытянув в стороны руки-трубки, из которых потом будут течь молочные ручейки. Неизменно встаёт он каждый вечер на низенькой скамейке, покрытой пёстрой клеёнкой. На клеёнке нарисованы арбузы и ананасы. А под скамейкой, устланной клеёнкой с таким весьма экзотичным для нашей степной зоны дизайном, стоят вёдра с помоями для свиней и обратом для телят. «Обрат» – это перекрученное через сепаратор молоко.
Сепаратор был у нас сначала ручной. Синего цвета – корпус. Надо было его крутить вручную. Возможно, из-за малого числа оборотов сметана получалась жидкая. Но наша баба, казалось, как раз такую и хотела сметану, она была с кислинкой. Не сметану, точнее. А сливки. Такие они были жидкие. Когда сливки немного постоят в холодильнике, они загустевают и превращаются в сметану. Сметана была нашей «Нутеллой», хлеб со сметаной, обсыпанной сахаром. Настоящее лакомство.
Может быть, поэтому и любили мы коров? Ведь они давали нам молоко. А мы делали из него уже и сметану, и масло, и творог, и кефир. Только вот сепаратор не любили мыть. Очень уж много там было металлических тарелочек. Штук сорок, наверное. Мы же ведь их даже считали тогда.
А я уже и не помню теперь, сколько их там было-то…
Летом
Летом, когда солнце уже садилось за сопки, и огненные краски заката постепенно остывали, уступая место ночи, бабушка наша всегда стояла у забора, наблюдая за улицей. Было удивительно, как долго она могла смотреть по сторонам.
Мы уже давно поужинали, помыли посуду и собрались заходить из летней кухни в дом, или в «хату», как у нас говорили, а она всё ещё стояла на своем прежнем месте, прислонившись к забору. Я присоединялась к ней и тоже смотрела на улицу, на небо с тёмными облаками и прислушивалась к шелесту деревьев. Серовато-синие тучи вдалеке время от времени озарялись жёлтыми вспышками молний, но грома не было слышно.
Было интересно наблюдать, как невзрачную, скучную на вид тучу озарял внутренний свет, обнажая вдруг всё её богатство форм и изгибов волн. На один короткий миг вспышки неприметная тучка превращалась в изящное курчавое облако. Потом темнота снова поглощала все краски и формы неба, предоставляя лишь ветру нести их вдаль и петь песни деревьям, шелестя листвой.
Мы стояли с бабой молча, только изредка показывая друг другу очередную вспышку на небе. Так и запомнились мне эти тихие летние вечера. Когда просто стоишь, проникаясь покоем надвигающейся ночи, красотой сияния первых звёзд и вспышками зарниц. И не нужны были слова, можно было просто быть, наблюдая за дыханием Вечера, лаем собак, шелестом деревьев и безмолвными отблесками з арниц…
Пыльные вихри
Когда долго летом не было дождей, залетали в гости к нам ветры-суховеи. Поднимали пыль они густую с полевых дорог. И кружились вихрями, словно в танце. «Вон, смотрите, чёрт танцует!» – говорили. Пыльные воронки-вихри высотою метра в три или даже больше. Подобрал ветер пыльным подолом своим кусочек бумажки или деревяшки с земли и до самого верха подкинул, кружась вокруг своей оси. «Ух ты-ы!» – восхищалась акробатом детвора, ещё не зная о том, что настоящие ураганы бывают такой чудовищной силы, что снимают порой крыши и уносят машины в небо. Хотя у нас и не было таких страшных торнадо, иногда настигали и нас всех врасплох огромные пыльные ураганы-смерчи.
Пыльную бурю было видно издалека, когда вся западная или северная сторона неба покрывалась тёмной коричневой пеленой. Тьма поглощала свет. Увидев на горизонте поднявшуюся до самого неба пыль, закрывали люди форточки и двери в домах, снимали с верёвок постиранное бельё и заносили домой. Быстрее, пока буря сюда не пришла, надо спрятаться. «Срочно, девчата, бегите домой!»
И мы забегали в дом, закрыв плотно двери, и смотрели на улицу из окна. Тьмущая тьма. Ничего не видно от песка. Лишь шуршит по стеклу земля. Хорошо, что недолго длилась она. Надо было просто немного переждать. Когда через пару минут угонял добрый ветер эту пыльную муть, выходили на улицу люди обсудить нежданного гостя. «Вот это да, видали какая пылюка прошла?! Хорошо, что до дома успели».
Жаль, если кто-то в дороге остался. И некуда спрятаться, только лицо закрыть руками и стойко пережить этот маленький «конец света».
Колодцы и колонки
Пустое ведро, прицепленное к столбу журавля, так и хочет вырваться из рук и устремиться вверх под давлением груза. Но вот, преодолев сопротивление, ты «макаешь» ведр о в воду, оно послушно утопает в глубине,