Археология русской смерти. Этнография похоронного дела в современной России - Сергей Мохов

В похоронном деле аналогичная структура складывается между участниками сети по обмену/торгу различными материальными объектами, информацией и неформальными связями. Дисфункциональное состояние становится структурной интеракцией, что обеспечивает существование системы похоронного дела. Например, похоронные агенты знают специфику каждого инфраструктурного объекта и могут сделать его использование более комфортным. В ряде случаев это касается сохранения тела в морге, процесса выбора и получения места на кладбище и т.д. С позиции ритуала такое взаимодействие с окружающим миром и есть часть обрядовой практики.

С позиции же инфраструктуры подобный режим работы кладбища говорит о его дисфункциональности. С одной стороны, кладбище функционирует, на его территории совершаются захоронения и т.д., но этот процесс связан с необходимостью согласований, поддержания норм традиционных практик и принципов коммуникации, которые сформировались в локальном социальном порядке. Ограниченность использования объекта инфраструктуры в этом контексте является нормой.

«Подпоркой» и «полуремонтом» является необходимость ручного управления объектами инфраструктуры. Они не функционируют по определенным правилам, нормам, регламентам и т.д., что в принципе является характерной чертой социотехнических систем. Работа объектов инфраструктуры возможна только если есть тот, кто обеспечивает их связывание — тот, кто формирует сеть, используя уязвимость инфраструктуры.

В западной теории инфраструктуры принято различать maintenance и repair. Если первое понятие — это именно поддержка, тот вид деятельности, что позволяет вещи не ломаться, то второй термин обозначает процесс возвращения объекту функциональности. В контексте приводимых эмпирических примеров эти два действия сращиваются в одно действие — ремонт никогда не заканчивается, но становится формой поддержания работы социо-технической структуры в приемлемом состоянии.

Специфическая характеристика объектов социальной инфраструктуры[60] не позволяет рассматривать их в отрыве от структуры властных отношений и проявления политической воли. Любые манипуляции и действия с объектами инфраструктуры, выходящие за рамки принятых практик, всегда являются вызовами и угрожают всей системе, потому что создают прецедент. Именно поэтому власть сопротивляется неконтролируемым изменениям социальной инфраструктуры, которая дает сбои в местах, где недостаточно политической воли для ее поддержания[61]. Состояние поломки может стать нормой и отображением специфической формы политического контроля, уже продемонстрированной мной ранее.

Представленный этнографический материал и интерпретация поведения ключевых групп акторов похоронного дела позволяет сделать вывод, что несмотря на существование разных логик и взглядов на дисфункциональность инфраструктуры, эти логики уживаются друг с другом. В итоге похоронное дело продолжает выполнять свою главную функцию — справляется с процедурой захоронения, несмотря на очевидные дисфункции инфраструктуры. Процесс организации похорон строится не только на ритуальных представлениях о значении мертвого тела или похоронной атрибутики и не только на экономической целесообразности, но и на обмене ресурсами, знаниями, статусами, дарами, где обязательства и условности важнее эффективности и технологий, «индустриального мира» или даже «мира рынка». Поэтому само похоронное дело лишается даже рыночного статуса — в нем нет требований к качеству услуг и товаров, к состоянию инфраструктуры, и похороны рассматриваются не как услуга, а как «общее дело», в ходе которого разные акторы взаимодействуют, чтобы преодолеть различные трудности и похоронить мертвое тело.

В качестве завершения интерпретационной части я предлагаю обратиться к истории — это поможет понять, когда поломки и ремонт стали частью социальной структуры и как прошли свой путь нормализации.

Глава 3.

Точка невозврата. когда рынок ритуальных услуг сформировался как сфера вечного ремонта

Кризис похоронной инфраструюуры в 1920-е

Похоронное дело и погребальные практики Российской империи до XIX века описаны в ряде исследований, останавливаться на них особого смысла нет — до конца позапрошлого века похороны представляли собой слабо развитое городское ремесло, когда граждане, по сути, справлялись со всем самостоятельно, обращаясь за помощью к плотникам и многочисленным небольшим похоронным бюро[62]. Как отмечает Даниэль Кайзер, в крупных городах Российской империи, как и в Европе того времени, появляются первые гробовые мастерские, а в организации похорон активную роль играет церковь[63].

Похоронное дело серьезно трансформировалось после Октябрьской революции, и тому было несколько причин. Одним из первых документов, принятых новой властью, стал декрет II Всероссийского съезда Советов «О земле»[64]. Согласно ему, монастырские и церковные земли «со всем их живым и мертвым инвентарем, усадебными постройками и всеми принадлежностями» переходили в распоряжение волостных земельных комитетов и уездных Советов крестьянских депутатов. К церковным землям относились не только монастыри, храмы и хозяйственные постройки, но и кладбища, которые в рамках данного декрета, по сути, были национализированы.

Следующее нормативное изменение, статья № 921 декрета Совета народных комиссаров РСФСР от 7 декабря 1918 года «О кладбищах и похоронах», касалось уже не только мест захоронения, но и самого похоронного церемониала[65]. Большевики отменили чины погребения, а православная церковь и иные конфессии отстранялись от похоронных дел. Упразднялась оплата мест на кладбище, а расходы на похороны отныне оплачивались советами депутатов по месту смерти граждан. Все частные похоронные предприятия с их аппаратом и основными ресурсами подлежали передаче местным советам до 1 февраля 1919 года.

Таким образом, новое государство национализировало похоронное дело со всей его инфраструктурой, установило государственную монополию, запретив частный похоронный бизнес, а также ввело механизм ресурсного обеспечения/поддержки этой инфраструктуры за счет государственного субсидирования.

Новые принципы быстро стали реализовываться на практике. Например, в Новгороде вышеуказанный декрет был приведен к исполнению сразу же в конце декабря 1918 года, когда в управление городскому совдепу были переданы два частных похоронных бюро, а также все бывшие церковные кладбища. В Перми похоронный подотдел коммунального хозяйства был создан 23 ноября 1919 года и тоже получил в ведение все городские кладбища, морги и похоронные бюро города. В исторических очерках о Новосибирске упоминается, что в начале 1920-х годов гражданин М.Н. Шубский обратился в коммунальный отдел с просьбой о регистрации своего заведения. Однако «его ходатайство отклонили, а вопрос решили по-революционному просто: заведующему городскими зданиями старшему технику Клементьеву поручалось принять все имущество похоронного бюро Шубского со штатом служащих и рабочих в ведение коммунального отдела по акту»[66].

Согласно новой городской политике, старые погосты и городские кладбища советская