Археология русской смерти. Этнография похоронного дела в современной России - Сергей Мохов

же возвели небоскреб «Башня 2000». Памятные знаки с сотни московских погостов ушли под новые советские мостовые[79]. Бывшие кладбища закрывались, а освободившееся пространство превращалось в городские парки и скверы. В Нижнем Новгороде из Петропавловского кладбища сделали Парк Кулибина — впрочем, его надгробие сохранили, а из бывшего Печёрского кладбища сделали сквер для прогулок. Подобные «могильные» парки возникали по всему Советскому Союзу — в Казани, Перми, Новосибирске[80].

Похоронно-инфраструктурный кризис новая власть пыталась решить с помощью развития системы крематориев. Однако уже в 1930-е годы советские руководители начали терять интерес к кремации как эффективному способу оптимизации похоронного дела, кроме того массовое строительство крематориев требовало довольно крупных инвестиций[81]. Поэтому за первое десятилетие власти советов было возведено всего два крематория — Донской крематорий в Москве и городской крематорий в Санкт-Петербурге. За период 1930-х годов и вовсе не было возведено ни одного нового крематория, огненное погребение стало уделом партийных и государственных деятелей, а простые граждане предпочитали традиционные захоронения в земле. Точку на кремационном движении поставила война. В послевоенное время у огромной страны не нашлось ресурсов для строительства дорогостоящих крематориев. К тому же кремация стала ассоциироваться с печами концентрационных лагерей и ужасами Второй мировой войны[82].

Дорогомиловское кладбище. В 1940-е годы было закрыто, находившаяся там церковь и все захоронения уничтожены. Территория бывшего Дорогомиловского кладбища была застроена жилыми домами — теперь это Кутузовский проспект. На фото девушка позирует на надгробных камнях разрушенных могил.

К началу Великой Отечественной войны частное похоронное дело на территории СССР было уничтожено, инфраструктура перешла в сферу ответственности государства, однако на ее поддержание и развитие не хватало средств, что быстро привело к ее упадку. Например, большое количество кладбищ было физически уничтожено или перешло в бесхозное состояние, похоронные бюро переводились в ведомство коммунальных служб, производство гробов и похоронных аксессуаров не было налажено[83]. В дополнение к этому коммунальные службы принялись саботировать исполнение своих обязанностей по захоронению и поддержке инфраструктуры из-за нехватки кадровых и финансовых ресурсов. В итоге похоронная инфраструктура оказалась в системном дисфункциональном состоянии.

Возникает вопрос: если похоронное дело оказалось в состоянии постоянных поломок и сбоев, то каким образом такое положение рутинизировалось и стало нормой?

Сбои в работе похоронной инфраструктуры СССР как норма

В ходе второго этапа развития похоронного дела в СССР кризисное состояние похоронной инфраструктуры становится нормой, закрепляется в практиках советской погребальной культуры и взаимоотношениях между акторами этой сферы.

Начать стоит с того, что серьезные инфраструктурные разрушения времен ВОВ[84] привели не только к продолжению прямого уничтожения некрополей, но и к срыву эпизодических попыток советских властей стабилизировать похоронную сферу. Дело в том, что ресурсы, необходимые для восстановления коммунальной инфраструктуры, после ВОВ тратились прежде всего на восстановление жилого фонда, канализации и социальной инфраструктуры. В этом ряду кладбища, морги и т.д. занимали не самое приоритетное место[85].

Де-факто похоронная сфера никак не контролировалась властями, чему есть немало свидетельств[86]. Поэтому уже с конца 1930-х и вплоть до 1960-х годов похоронная сфера, по сути, переходит в сферу ответственности советских граждан. Приобретение памятника, покупка гроба, венков, заказ катафалка через официальные представительства коммунальных служб — все это для большинства становится недоступной роскошью[87]. Каждая семья самостоятельно искала, где можно изготовить гроб, занималась подготовкой места погребения, изготовлением и установкой памятника.

В итоге в обществе распространилась практика ритуального бриколажа, то есть самостоятельного изготовления похоронных аксессуаров из подручных материалов. Так, памятники делались из обрезков труб, старых механических деталей, металлических перекрытий и т.д. Для новых памятных знаков зачастую использовались старые дореволюционные намогильные плиты, которые массово перешлифовывались под новые надгробия[88].

Зачастую ограды, памятники и гроб изготавливались в столярных цехах предприятий, где умерший трудился при жизни. Как отмечает культуролог Павел Кудюкин, «жизнь от яслей до гроба» целиком зависела от организации, в которой работал человек. Именно предприятия компенсировали рыночный дефицит советской экономики и похоронного дела, в частности предоставляя материальные ресурсы для проведения похорон[89].

Изготовление памятных знаков из подручных средств — важная часть советской материальной культуры. Бриколаж, то есть пересборка старых объектов и компоновка из них новых, носит важный символический характер: такие объекты персонифицируются, наделяются смыслами, приобретают индивидуальный характер, как любой штучный экземпляр ручного труда.

В рамках поставленной проблемы этот факт имеет структурообразующее значение, так как объясняет контекст появления и укоренения большинства неформальных практик похоронного дела. Можно утверждать, что в послевоенные годы в СССР действовала обширная сеть теневой кустарной экономики, которая производила все необходимые материальные артефакты для ритуальной сферы. Неформальная похоронная экономика функционировала так же, как и в других сферах услуг — с помощью промысловой кооперации[90], которая существовала в СССР до конца 1 950-х и компенсировала постоянный дефицит товаров народного потребления[91].

Следует отметить, что практики бриколажа поддерживались официальной властью, которая считала, что тратить железо, бетон, дерево на похоронные нужды в условиях жесточайшей экономии и мобилизации для промышленного подъема страны расточительно: «Речь идет не о том, чтобы сейчас, в военное время, воздвигать лишь особо памятные монументы — речь идет о создании памятников из подручного материала»[92] .

Советская материальная культура предполагала субъект-субъектные отношения между вещью и потребителем, что сказывалось на постоянном взаимодействии с вещью и поиске для нее новых функций. Все эти поломки и сбои в работе инфраструктуры, а также практика бриколажа вписываются в общий советский культурный контекст и социальные практики.

В послевоенное время массово распространился обычай установки могильных оград. Кладбища, пребывающие в бесхозяйственном виде, никем не обслуживались, и поэтому место на погосте не было закреплено никаким правом. Для его сохранности и в качестве материального свидетельства своих прав на могилу люди начали устанавливать ограды. Важно отметить, что на месте уничтоженных старых кладбищ после войны возникали новые захоронения. Несмотря на то, что формально кладбища должны соответствовать