Сторож брата. Том 1 - Максим Карлович Кантор

Пешкова и на его реплики внимания не обращали, то был один из предметов интерьера, и не слишком удачный. Ни Диана Фишман, ни ее супруг Грегори (наречен был Григорием) ни разу не взглянули в сторону странного человека с клочковатой шевелюрой. Но после вопиющей тирады в защиту российского тоталитаризма гости посмотрели в упор на злосчастного компаньона; причем Грегори Фишман, разглядев как следует несимпатичного Пашу, повернул вопрощающий взгляд к Наталии: ну как такое можно?

Диана Фишман, видимо, хотела нечто сказать, но поджала губы — в таком обществе и говорить не пристало.

— Если завтра Россия начнет войну с Украиной, — воскликнул Фишман, задав вопрос вместо своей супруги, — что вы будете делать?

— Я? — изумился Паша Пешков. — А что я должен делать? Ну, если начнет, так, значит, начнет. Я-то здесь при чем?

— Вы гражданин преступной страны. Вы разделяете ее вину? Что вы будете делать в случае агрессии?

— Да нет у меня никакой вины! — вспылил Паша. — Что буду делать? Спать лягу. А утром позавтракаю.

Диана Фишман, женщина решительная, отодвинула от себя нетронутую рюмку и сухо заметила, что им, пожалуй, пора.

— А на что обиделись? — не унимался Паша. — Как мне прикажете реагировать? Ехать на Донбасс и стрелять? В кого стрелять, интересно? У меня там врагов нет. И друзей нет. И ни в кого стрелять не буду. Дела никакого мне до вашей Украины нет.

— Страна желает быть свободной, — пояснил Фишман.

— Мне-то что? Пусть будет. Или не будет. Мне до лампочки.

— Вам безразлично, будет ли Украина свободной?

— Совершенно безразлично.

Склонная доводить все и всегда до конца, никогда не идти на компромиссы (благодаря этим качествам она и составила себе репутацию борца), Диана Фишман, тщательно взвешивая слова и отчетливо выговаривая звуки плохо знакомого языка, проговорила:

— Существуют вещи непростительные. К подобным вещам я отношу поддержку агрессора, отрицание Холокоста, угнетение малых народов.

Пашу Пешкова прежде не допускали до бесед с иностранцами и вообще демонстрировали общественности редко. Он впервые сидел за столом с представителями крупного капитала. Возбужденный непривычным вниманием к своей персоне, утратил контроль над эмоциями.

— Да что ж это нам все подряд советуют? Это делай, то не делай! Слетелись в Россию, как будто вас кто звал! Добро народное делить приехали.

— Павел, — тихо и твердо сказала Наталия. Но компаньон сползал в темную бездну патриотизма.

— Россия вас и не приглашала. На богатое приданое съехались? Не про вас!

Наталия почувствовала, что еще минута — да что там минута! еще миг — и приобретенное знакомство рассыплется в прах; больше ей Фишмана не увидеть.

— Итак, Роман Кириллович арестован? — лицо ее сделалось суровым. — К тому все шло. Еще вчера Марк Рихтер рассказывал мне о своей семье. Это героические люди. Многие прошли лагеря. Но теперь те времена вернулись.

Наталия Мамонова не удостоила компаньона даже словом; адресовала упрек верной Софи:

— Мне кажется, дорогая Софи, мы сегодня пригласили в гости не того, кого следует.

Софи поняла, поморщилась, кивнула. Подруги слишком хорошо знали друг друга, чтобы нуждаться в обсуждении плана — планы возникали и осуществлялись мгновенно.

Надлежало пожертвовать Пашей Пешковым сразу, не задумываясь; Наталия часто принимала спонтанные решения, в неловких ситуациях соображала стремительно, маневрировала блестяще. Передала инициативу Софи, подруга пришла на выручку:

— Паша, — сказала она, вставая и протягивая ошеломленному Пешкову руку, — позвольте, я вас провожу.

Будь Паша Пешков иным человеком, обладай чуть большими правами в этом доме, вноси он лепту в бюджет, купи он хоть раз отбивную котлету к обеду, словом, будь у него хоть малая возможность к сопротивлению, он бы за свои права постоял. Он бы сказал громко, тем тоном, каким обычно обличал олигархов: «Да что вы себе позволяете в моем доме?» Но это был отнюдь не его дом. Под испепеляющим взглядом правозащитников компаньон почувствовал, что лично у него никаких прав в этом доме нет вообще. И никакой митинг сопротивления невозможен.

Рано или поздно это должно было случиться. Три года длилось санаторное счастье и давали вареную курицу по субботам. Везение кончилось внезапно, но ведь беда всегда приходит внезапно. Паша покорно вышел вслед за Софи в коридор, откуда некоторое время слышался неразборчивый шепот, затем Паша робко заглянул в комнату, чтобы прихватить пачку сигарет и свитер, а потом лязгнул замок входной двери.

— Мне казалось, — заметил Грегори Фишман, внимательный к мелочам, — этот странный молодой человек живет здесь.

Наталия Мамонова слегка подняла бровь, как всегда делала в случаях, когда ее подозревали в очевидно нелепом, не свойственном ей поступке.

— Хотите сказать, живет у меня? — осведомилась она. — Кто? Этот человек?

— Он произвел впечатление человека вам близкого, — Грегори Фишман и сам осознал несуразность домысла, но должен был поделиться наблюдением.

Бровь поднялась чуть выше.

— Неужели?

— Мой соученик по школе, — Софи объяснила для всех возникшую (по ее вине) неловкую ситуацию. — Детское знакомство. Давно живу в Штатах, откуда было знать, как он изменился. Люди здесь так переменились за последние двадцать лет. Привела с собой — и вот результат. Простите.

Фишман поверил: случались в многотрудной практике финансиста такие казусы — партнер оказывался в неловком положении не по своей вине, но дело-то надо вести; его недоверчивая супруга некоторое время размышляла. Все взвесив, согласилась с аргументацией.

— Искренне рада, — заметила Диана, — что патриотический национализм не находит поддержки в этом доме. Мы с супругом успели вас полюбить.

— Мне крайне неловко. Забудем досадный случай. Вернемся к Роману Рихтеру. Итак, что вы собираетесь предпринять? — Наталия наклонилась вперед, положив свою тонкую нежную руку на сухую подагрическую руку правозащитницы. — И прошу вас иметь в виду, что, со своей стороны, я готова на любую поддержку.

— Вы можете положиться на Наталию, — сказала Софи.

Паша Пешков стоял на снежной улице, ежился от холода и соображал, куда пойти ночевать. Деньги на метро были.

Глава 4

Пир воронов

Если вы захотите понять, что из себя представляет процедура high table в Оксфордском колледже, вы для начала должны представить себе англиканский собор или собор любой западной христианской церкви. Но лучше все-таки вообразите собор англиканский, обшитый изнутри темным деревом, этакую тяжелую задымленную громадную залу.

В соборе, в восточной его части, расположен своего рода пьедестал, этакая приподнятая палуба, на которую поднимаются по трем ступеням. Это возвышение, приподнятый этаж, носит название «пресвитерий»; на пресвитерии располагается алтарь — многочастная композиция из картин. Возле этого алтаря и происходит церковная служба. Алтарь развернут лицом внутрь храма — то есть установлен поперек пресвитерия, перпендикулярно трем коридорам (нефам собора), которые ведут от входа в храм к алтарю. Верующие толпятся перед пьедесталом, подняться