Сторож брата. Том 1 - Максим Карлович Кантор

какие у Паши могут быть мнения — обиженный на жизнь неудачник костерил капитализм, приватизацию, нуворишей и алчный Запад. Украинские потуги войти в Европейский союз Паша Пешков высмеивал, называл украинцев попрошайками: клянчат, мол, подачки у Запада. А сам ты, горько размышляла Наталия, следя за речью всклокоченного компаньона, сам — разве не попрошайка? Впрочем, с Пашей она отдыхала душой: невозможно жить постоянно в еврейском окружении в Европе; для русского человека такое мучительно; поживешь с рихтерами и клапанами по отелям и нищего Пашу Пешкова оценишь. А Паша был к Западу непримирим и Украину едко осуждал. «Это ж окраина! Знаешь, что значит слово „Украина“? Окраина! Видите ли, окраина захотела столицей быть! Им все задарма подай! Ишь, разбежались!» — негодовал Паша. Всклокоченный худой мужчина накладывал себе хозяйскую стряпню, бодро поедал, хлебом собирал соус с тарелки, выходил на балкон курить. Наталия и сердилась, и умилялась одновременно. Эх, славянская судьба: вечно с окраин тянет в столицы, а в столицах тоскуешь по окраинам.

Обличения вездесущей Узуры (словом Uzura, по-латыни обозначающим ростовщичество, Эзра Паунд именовал современную цивилизацию — Паша отыскал термин в одной из российских националистических газет), обвинения западного капитализма, соблазнившего славянские народы, напоминали речи профессора Рихтера, хотя, правды ради, оксфордский профессор рассуждал так запутанно, что кого он там обличал, не разберешь. Рихтер, если быть к нему справедливым, даже капитализм не клеймил. На своих семинарах Марк Кириллович выстраивал такие словесные лабиринты, что войдешь, заслушаешься, а куда свернуть, непонятно. «Ты говори яснее, как республику построить из капитализма! Европа победит? Или сам не знаешь?» Феликс Клапан и Паша Пешков рассуждали более определенно: еврейский эмигрант ценил либеральную Европу, российский бомж тосковал по социализму. В целом, Паша Пешков был человеком приятным. Некоторая трудность заключалась в представлении компаньона в обществе.

Помогала скромность компаньона, который знал свое место. Паша Пешков никогда не позволял себе сетовать на частые отлучки хозяйки, безропотно ждал возвращения, кормил котов, сам питался консервами — в ожидании щедрой стряпни.

В отношении Паши слово «подобрала» Наталия использовала аккуратно, с мягкой иронией, показывавшей как ее природную доброту и отзывчивость к безработному человеку, так и социальную дистанцию, отделявшую ее, красавицу, могущую претендовать на значительно большее, нежели безработный вечный студент. Паша Пешков, как говорится, «не вписался» в современный капиталистический процесс, да особо и не старался. Он наблюдал за течением жизни, как то делают буддисты: с хладнокровным любопытством. Образование получил в Московском университете, это не дало перспектив. Попробовал себя в газетном деле, за нерасторопность был уволен; возобновить попытки пристроиться — такое на ум не приходило. Три года в сожительстве с Наталией усыпили фантазию, и без того апатичную. День перетекает в день, меняются сезоны года; сегодня на обед лапша, завтра курица.

Зарплата в медицинской лаборатории не сулила размашистой жизни вдвоем, но Наталия Мамонова подошла к вопросу рассудительно. Приходить домой, где тебя ожидает мужчина, многократно приятнее, нежели возвращаться в пустую квартиру. Наташа, чудная кулинарка, щедро готовила, покупала недорогое португальское розовое, у Паши были все основания благодарить судьбу, как у дворового пса, взятого в профессорскую квартиру.

Компаньон был худ, вял, черно-всклокоченно-волос и много курил. Сигареты — существенная статья расходов на содержание Паши; есть, однако, в курении положительная сторона: дабы спасти комнату от вони дешевых сигарет, Пашу выпроваживали на балкон; можно остаться наедине с мыслями, обдумать планы. Время шло, миновало важных три года, таяло время (наш век раздвинул границы женского возраста), которое можно именовать молодостью. Как выжить в наш век, когда всякий ловит удачу, где может? Сегодня многие жалуются на тотальный контроль над человеком, который обусловлен прогрессом коммуникаций: всякого можно выследить по сетям — философ-радикал Негри даже предложил организовать революцию, агитируя массы через интернет. На то они и «сети», дабы уловлять человеков. Так далеко Наталия не заходила, но изыскивала приватные адреса перспективных людей, писала наивно-трогательные послания, обнаруживая понимание, тонкость, готовность стать наперсником. Так выпускник университета, обзаведясь докторской степенью, посылает запросы в различные фирмы: вдруг он пригодится? Писала, и некоторые отзывались. Так, живо откликнулся акварелист из Оксфорда, предложил нарисовать портрет и оплаченное проживание в отеле, а уже в Оксфорде, посетив три лекции Рихтера, Наталия завоевала расположение немолодого медиевиста. Шаг за шагом, и биография выправлялась. Оба кавалера были женаты, что осложняло ситуацию, но давало возможность одновременной игры на двух досках. И даже на трех, хотя Паша как игрок всерьез не рассматривался. Компаньон все еще содержался на довольствии, хотя паек худел. Паша стал замечать нежелательные изменения в своем рационе: отнюдь не всегда подавали вареную курицу, а фрикадельки из говядины появлялись и вовсе редко. Наталия отдалась процессу, требующему мобилизации всех сил, решительно. Долгие разговоры по телефону с Европой, слезы, плохо скрытые, если разговор неудачен. Паша Пешков, несмотря на природную апатию, замечал мучение в чертах хозяйки квартиры, интересовался, нельзя ли помочь — но где ему понять всю гамму чувств?

Игра непростая; но скажите, мыслимо ли для подлинного чувства искать торных дорог? Неприятность (и даже опасность) проживания обоих обладателей прелестями Наталии в одном городе — сглаживалась тем, что на свидания ее вывозили в другие города, в далекие отели, возможность встреч конкурентов была исключена. Чтобы предотвратить неожиданную развязку, Наталия решилась на ход, доступный лишь гроссмейстерам: познакомила своих обожателей. Марку Рихтеру, сдававшему в печать книгу, она рекомендовала оформителем Феликса Клапана, специалиста по нарядным обложкам. Случись что непредвиденное, всегда можно сказать, что ищет для одного достойный заработок и добивается достойного оформления великих книг другого.

— Что-то этот Клапан на тебя так любовно смотрит? — спрашивал Рихтер.

— Полагаю, я нравлюсь мужчинам. Ты, бедный, не привык, что на твою спутницу смотрят. Ну что ж, сам выбрал такую.

— Ты к Рихтеру только на лекции ходишь? — спрашивал Клапан. Чувство ревности акварелисту было чуждо, но любопытство к пикантным историям велико.

— Хожу на семинары по Средневековью; профессор, заметь, ценит мой ум. Вероятно, тебе невдомек, что бывают женщины умные, — Наталия лукаво глядела на лысого акварелиста, чья жена не испытывала тяги к наукам.

Так, подобно странам, зажатым меж сильных соседей, вынужденным смотреть одним глазом на Запад, другим на Восток и при этом бороться за независимость, Наталия бесстрашно пустилась в путь — путешествие должно завершиться победой.

После свиданий с любовниками возвращалась из-за границы к Паше Пешкову, всклокоченному человеку, жившему неделю на рыбных консервах. Переступив порог, принося в дом прелый запах отельных кроватей, Наталия рассказывала, что запомнилось из рабочей командировки.

Паша Пешков дивился, каким образом должность лаборантки позволяет летать в командировки то в Лондон, то в Брюссель, то в Париж. По всей видимости, его покровительница работник столь ценный, что в каждой из столиц ждут советов этой дамы, умудренной