Сторож брата. Том 1 - Максим Карлович Кантор

американцем; торговля недвижимостью закалила характер; охота за русским авангардом превратила в интеллектуала. Фишманом восторгалась мыслящая Москва, он был украшением любого приема, вдобавок был женат на чистокровной американке, представляющей организацию «Эмнести Интернешнл». Борцы за права узников совести, инакомыслящие, прогрессивные искусствоведы и банкиры — многие искали общества американской пары.

Было и еще одно качество, незаурядное в глазах Наталии: сотрудница «Эмнести Интернешнл» была десятью годами старше супруга, коему перевалило за семьдесят.

Не то чтобы Наталия имела готовый план действий, но, как всякий полководец, даже не собирающийся вступить в бой, машинально оценивала диспозицию и просматривала возможности маневра.

Оделась в синее платье с декольте, открывавшее крупную грудь с родимыми пятнами, из коих некоторые были выставлены напоказ. Софи оценила платье и вызовы, содержавшиеся в наряде.

Порекомендовала накинуть газовый шарф, но хозяйка дома лишь презрительно улыбнулась.

— Скрывать нам нечего.

С Фишманом списались давно, и день был выбран заранее. На том самом брюссельском обеде Фишман вручил Наталии визитную карточку, уточнил, что собирается вместе с супругой в Москву, и радушная Наталия, всегда склонная отработать любую мелочь, пригласила пару на чай. В ходе дальнейшей переписки выбрали время.

Фишман был крепок, с жестким, обветренным в финансовых штормах лицом. Супруга его, полная дама с седым пучком и в шерстяной кофте, сошла бы за российскую пенсионерку, если бы не гигантский бриллиант на пальце; Софи взглядом указала Наталии на перстень, та кивнула.

Фишман вошел в тесное помещение московской однокомнатной квартиры с тем тактом, который присущ воспитанным богачам, не забывшим бедное детство. Не стал искать, где здесь вторая комната — понятно было, что комната одна, не спросил, куда выходят окна, не стал интересоваться площадью. Отметил изысканный стиль. Похвально отозвался о цвете обоев, оценил качество библиотеки. «Вижу, увлекаетесь Средневековьем?» Поинтересовался, чьи полотна украшают стены комнаты.

— Кажется, это не авангард? — спросил он мягко, давая понять, что хотя сам он коллекционирует Малевича и Кандинского, но с пониманием относится к ординарным поделкам российского рынка.

— О, конечно же, нет, — всплеснула руками Наталия, — откуда у меня авангард. Это работы одного британского мастера. Феликс Клапан — вам встречалось это имя?

— Ваш портрет?

— Вы угадали. Господин Клапан выполнил ряд моих портретов.

— Он Наталию вообще часто рисует, — подал голос Паша Пешков.

— Я его понимаю, — Фишман с одобрением оглядел хозяйку дома, а та, зардевшись, закрыла лицо руками.

— Мы с Наталией, — пояснил Фишман супруге, также занявшей один из стульев, — познакомились в Брюсселе, если не ошибаюсь.

— Наталия вообще половину года проводит в Европе, — вставил Паша Пешков.

— Да, так получается, что много командировок, — сказала Наталия, сделав тот традиционный жест рукой, которым дают понять: и рад бы иметь менее суетливую жизнь, но уж так случилось. — Эта квартира, по сути, для меня некий пункт отдыха на время коротких визитов в Москву. Живу, как многие, в самолете. То Лондон, то Вена.

— Будем считать, — сказал Фишман, заинтересовавшись чуть более, — что мне повезло, когда мы встретились в Брюсселе. Вы могли бы оказаться и в Вене, и в Париже…

— Да куда она только не ездит, — сказал Паша Пешков.

— Вы были на обеде с Рихтером, оксфордским профессором, верно?

— Мой старинный друг.

— Весьма симпатичный джентльмен. Он как раз занимается Средними веками? — взгляд на книги.

— Ну, допустим, меня интересует несколько иной период. Но, в принципе, да, у нас есть темы для разговоров.

— Кажется, он женат? — рассеянно спросил Фишман. — Помню, на том обеде сложилось так, что его спутницей были вы, сначала я даже принял вас за пару…

Наталия Мамонова подняла бровь, всем своим обликом показывая, что предположение дикое, однако, разумеется, пожелай она того (что допустить невозможно), конечно же, Марк Рихтер был бы ее спутником на всю жизнь.

— Я быстро понял ошибку, — сообщил коллекционер, — когда Марк сказал, что жена просто не могла вместе с ним приехать в Брюссель. Кажется, жена тоже преподает в Оксфорде? Вы с ней знакомы?

Мамонова подавила улыбку. То есть все присутствующие поняли, что она еле сдерживается, чтобы не засмеяться, но не позволила себе даже улыбнуться: так, тень улыбки скользнула по губам. И все оценили воспитанность хозяйки.

— Возможно, я и заблуждаюсь, — поспешил отозвать свои предположения коллекционер, — скорее всего, меня ввели в заблуждение слова Марка. Он упомянул о диссертации, связанной с тематикой картин, которые я собираю… Но, скорее всего, я что-то путаю…

И снова мимолетная улыбка — сдержанная ирония, не желавшая проявиться в правдивых словах, каких заслуживала злосчастная супруга Марка Рихтера — скользнула по губам Наталии Мамоновой. Она даже слегка отвернулась, так что всем стали видны пикантные завитушки на шее и возле уха с жемчужной сережкой — дабы никто не заметил, как ее забавляют мнимые достижения жены Рихтера.

— Во всяком случае, я, — Наталия сделала ударение на местоимении, — я лично не имею сведений об этой диссертации.

Всем стало понятно, что кто-кто, а уж Наталия Мамонова непременно узнала бы, если бы подобная диссертация имела место.

— Рихтер, помнится, говорил о пятнадцатом веке Бургундии, — Фишман всегда помнил все; качество профессиональное — и в банковских негоциях, и в торговле авангардом.

Пригубил вино, покачал бокал в ладони, пригубил снова, одобрительно кивнул.

— Да, речь шла о Бургундии. Вы, Наталия, также этим временем увлекаетесь?

Наталия в свою очередь подняла бокал, приглашая гостей к совместному тосту.

— Рада вас видеть у себя и простите скромную обстановку. В следующий раз постараюсь организовать встречу в Париже.

Теперь Фишман оттаял окончательно.

— И будьте уверены, мы эту встречу не пропустим. Не так ли, дорогая? — Супруга коллекционера, казалось, дремала и не отреагировала. — Итак, вы поклонница искусства акварели и знаток живописи Бургундии?

Если и была ирония в этих словах, Наталия предпочла ее не заметить.

— Я интересуюсь искусством и, так уж сложилось, регулярно посещаю музеи Брюсселя, Брюгге и Антверпена. Пятнадцатый век фламандской живописи мне знаком, — мягко сказала она, ничем не погрешив против истины. И действительно, в свои поездки по музеям Марк Рихтер часто брал ее и рассказывал про Великое герцогство Бургундское и придворных живописцев Филиппа Доброго.

— Наташа, — заметил Паша Пешков, гордящийся своей компаньонкой, — постоянно ездит в командировки. Ну и по музеям ходит. Вот сейчас как раз из Оксфорда приехала.

Сам Паша никуда не выезжал, но, поддерживая авторитет Наталии, ощущал и собственную осведомленность.

— Мы тут, знаете ли, не оторваны от Европы!

— Вы профессионально занимаетесь историей искусств? Вас приглашают на симпозиумы? — спросил Фишман, и с этой минуты весь его интерес сосредоточился на Наталии Мамоновой, а про собственную жену он уже не вспоминал.

— О нет, не могу про себя этого сказать. Я, если хотите, классическая скучная медичка, занимаюсь исключительно медициной, — скромно заметила Мамонова, которая действительно работала лаборанткой в клинике, —