Медуза - Альберто Васкес-Фигероа

все, что там было.

– Может, это книга; однажды коза съела одну, и я так и не узнал, чем она закончилась.

– Это не козы, это овцы. А что у вас в фляге?

– Коньяк.

– Так это тоже не оно, потому что овцам это не нравится, хотя мне нравится.

Ему действительно нравилось, и он не стал скрывать, что это был лучший коньяк, который он пробовал, так что они осушили почти половину фляги.

Когда он решил уйти, пошатываясь от воздействия напитка, овцы пошли за ним, и его хозяин был вынужден использовать свою отличную меткость, чтобы бросать камни, стараясь не дать им уйти слишком далеко, и когда он уже скрылся из виду на расстоянии, пастух крикнул:

– Вы очень странный тип!

– Какая мания…!

Глава девятая

Он спал под открытым небом.

Всегда был счастлив, засыпая под звёздами.

Обычно он созерцал их, пока его веки медленно не опускались, словно занавес, завершающий прекрасный спектакль. Но в этот раз этот занавес, казалось, заело, и весёлая комедия грозила превратиться в ужасную трагедию.

Звёзды, такие далёкие, но всегда дружелюбные, теперь будто не хотели больше хранить его прежние счастливые сны – сны человека без забот и с чистой совестью, одного из немногих, кто мог похвастаться этим. Ведь теперь его проблемы образовали целую новую вселенную, а его совесть начала сомневаться.

Его восхищало, что Клаудия никогда не задавалась вопросами о законности или осуществимости их дела. Настолько, что пару дней назад она заявила без тени сомнения:

– Это законно, потому что соответствует полученному тобой поручению. И это должно быть выполнимо, иначе не стали бы устраивать такой шторм с молниями, громом и всей этой парадной атрибутикой.

– Говоришь так, будто мы выполняем божественное повеление, а ведь ты всегда хвасталась своим атеизмом.

– Хвастаться атеизмом не значит им быть, так же как хвастаться грудью не значит, что, сняв лифчик, она не опустится до пупка.

– Очень образно, но ты всегда гордилась своей грудью, и она всё ещё держится.

– Спасибо бюстгальтерам, которые я ношу с тех пор, как она начала расти. А вот для атеизма у меня не было никакой поддержки. Я всё ещё не уверена в существовании Бога, но начинаю допускать, что есть некая высшая сила, которая сказала: «Хватит».

– Ты запуталась и меня запутала.

– Нет, я не запуталась и тебя не путаю. Думаю, нас путают. И знаешь, меня это даже не раздражает.

А вот его раздражало. Может, потому что у них были слишком разные характеры: он доверял лишь прочности камней, а она – текучести воды.

По его мнению, вода хороша, когда падает водопадами или течёт по каналам, но отвратительна, когда теряется из виду на горизонте.

И Бог хорош на алтаре, но не тогда, когда требует от него сделать то, что выше его сил.

Он вспомнил роман, в котором один персонаж обладал даром «усмирять зверей, привлекать рыбу, исцелять больных и радовать мёртвых». Теперь ему казалось, что его собственный дар – это создавать хаос среди людей и привлекать овец.

Было бы странно, если бы, ненавидя море, он также обладал способностью привлекать рыбу – разве что форель.

Но ловить форель ему всегда было непросто.

Он спал беспокойно – возможно, из-за груза ответственности, а может, из-за лёгкого похмелья, хотя коньяк был превосходным.

Рассвет застал его уже в пути, по тропам, которые, казалось, не вели никуда, но неизменно тянулись на север.

Он поднимался по крутым горам, пересекал густые леса, пока не вышел к долине. В её центре, окружённые ухоженными огородами, стояли дюжина каменных домов с шиферными крышами.

Три собаки подбежали к нему, виляя хвостами, прыгая и играя, словно знали его всю жизнь.

– Только не говорите, что теперь я ещё и собак к себе привлекаю, – пробормотал он.

Он не увидел электрических проводов, и потому решил подойти ближе. И к своему удивлению, обнаружил, что в этом отдалённом месте жили не угрюмые крестьяне, немногословные и суровые, а приветливые, общительные «городские люди», решившие сбежать от чересчур враждебного мира и выбрать более простую жизнь.

Его встретили с распростёртыми объятиями, но сразу предупредили, что не стоит рассказывать им, что происходит за пределами их деревни – они не хотят лишних волнений.

Главный среди них – высокий мужчина с длинными волосами, собранными в хвост, объяснил, что четырнадцать лет назад купил этот заброшенный посёлок, восстановил его и пригласил жить здесь тех, кто чувствовал, что новое столетие несёт мрачные предзнаменования.

– Мы не ждем конца света или чего-то подобного, – сказал он. – Просто устали жить под пристальным взглядом налоговой. Сюда они не добираются.

– А я добрался.

– Потому что вы не из них. Если бы были, собаки не дали бы вам подойти.

– И как же они отличают?

– Инстинкт. Или просто хороший пёс любит то, что любит его хозяин, и ненавидит то, что ненавидит.

Его пригласили пообедать в просторной столовой, напоминавшей монастырскую трапезную. Единственным отличием было то, что никто не носил монашеских одежд, а подаваемая еда была необычайно вкусной и в изобилии.

Человек с хвостом как бы извинился:

– Земля здесь плодородная, пастбища обильные, а жизнь коротка. Я стараюсь наслаждаться ей и делать счастливыми других, потому что в прошлом я причинял людям много вреда.

– Чем же вы занимались?

– Был налоговым инспектором.

– Это же парадокс!

– Нет. Однажды я понял, что всего лишь сборщик податей с помпезным названием, выполняющий ту же работу, что и приспешники королей и тиранов: душить многих, чтобы немногие могли жить припеваючи.

– Разница в том, что теперь проблема не только в королях и тиранах, но и в орде третьесортных политиков, и даже в профсоюзных лидерах, которые должны бы защищать рабочих…

– Вижу, вы понимаете наши мотивы. Здесь мы держимся подальше от всякой заразы – не только той, что в воздухе, но и той, что в морали.

Внезапно пожилая женщина спросила:

– Откуда эти господа?

– Прости, мама, тут всего один человек.

– Ошибаешься, сынок. Я стара, слепа и почти беспомощна, но именно поэтому чувствую то, что другие не замечают. Их больше одного.

Её сын внимательно посмотрел на гостя.

– Мама всегда права в таких вещах. Кто вас сопровождает?

Вопрос был абсурдным, и ответ мог быть только столь же абсурдным:

– Я их не