Медуза - Альберто Васкес-Фигероа

Он с облегчением заметил, что пилот успел катапультироваться, парашют раскрылся, спасая ему жизнь, и ветер уносил его подальше от смертельного пламени.

Он рухнул на землю, словно ему сломали колени, и не смог сдержать всхлипа, когда на него нахлынуло мучительное чувство вины за случившееся.

Если современные летательные аппараты, оснащенные самой сложной техникой, теряли управление лишь потому, что пролетели в километре от него, это означало, что сила, которой он обладал, превосходила все возможные представления о реальности. А если бы это был пассажирский самолет, он бы сейчас носил на совести сотню жизней.

Но в чем была его вина?

Как часто бывало, ему вспомнилась одна из многих фраз, которые он когда-то переводил: Сознание – проклятая эгоистка, которая заботится только о себе и ей нет дела до остальной части твоего существа.

Когда ты ломaешь ногу, сознание не испытывает боли – больно ноге; а когда полицейский бьет тебя в живот, выбивая информацию, сознание остается совершенно спокойным и даже испытывает гордость за твое молчание. Но стоит ему самому оказаться под ударом – и ты чувствуешь боль от корней ногтей до кончиков волос.

Иногда его раздражало и даже оскорбляло, насколько сильно он зависел от всего, что когда-либо читал, хотя он оправдывал себя тем, что выживание во многом зависит от того, чему человек смог научиться – напрямую или через книги.

Наблюдая издалека, как огонь начинает затухать из-за того, что местность была скалистой, каменистой и с малым количеством растительности, он не мог не задуматься о последствиях обладания силой, способной уничтожить одно из самых мощных объединений. Эта организация обогащалась за счет производства оружия, становившегося все более зависимым от электроники, и было очевидно, что если эта электроника выйдет из строя, ядерная ракета может либо взорваться при запуске, либо упасть на голову тому, кто отдал приказ о ее запуске.

Без контроля эти системы превратятся в бумеранги, которые никто не захочет держать в руках, потому что оружие, которое может обернуться против своего владельца, – это уже не оружие. Это чертовски серьезная проблема.

Он попытался представить, сколько триллионов перестанут вкладываться в их производство и на что можно было бы потратить хотя бы сотую часть этих денег.

Ночь он провел беспокойно, почти не отдыхая, обдумывая новые идеи, и когда наконец встретился с Клаудией на пустынном перекрестке у подножия французских Пиренеев, первое, что он сказал, привело ее в замешательство:

– Нам нужно стать шантажистами.

– Что ты сказал?

– Мы не должны просто требовать, чтобы не совершались определенные действия; мы должны требовать, чтобы совершались другие.

– Например?

– Например, чтобы не только банки, энергетические компании и телекоммуникационные корпорации, но и производители оружия направляли часть своих бюджетов на борьбу с голодом, эксплуатацией труда и нищетой.

– Ты понимаешь, что это означает?

– Это означает, что раз уж мы так рискуем, пусть это будет ради чего-то стоящего. Вчера недалеко отсюда разбился военный самолет.

– Об этом говорили в новостях. Другому удалось вернуться, но он совершил аварийную посадку и больше не подлежит восстановлению.

– Это была моя вина.

– Что ты несешь?!

– Я заставил их упасть.

– Да упаси нас Господь…

– Помни, что мы можем исповедоваться только друг другу.

Он рассказал ей обо всем, что случилось во время его путешествия: о встрече с овцами и собаками, о том, как истребители потеряли управление, и о словах старухи, которая советовала ему, чтобы говорили за него другие – задача непростая, учитывая, что он даже не знал, кто именно его преследует.

– Я не знаю, кто они, но знаю, что они здесь. И они хотят, чтобы мой голос был услышан «в каждом уголке Земли».

– И как мы их найдем?..

– Через социальные сети. И мы будем использовать их не только для борьбы с несправедливостью, но и для создания более справедливого общества.

– Помни старую китайскую поговорку: «Все мы рождаемся с обязанностью спасти человечество, но лишь немногие способны спасти самих себя».

– Я ее помню, но начинаю верить, что перед экранами миллионов компьютеров сидят люди, которые не хотят, чтобы эти компьютеры использовались для манипуляций над другими. Современное общество похоже на подростка, который внезапно резко вырос, но этот рост сопровождался опасной опухолью. Либо ее вовремя удаляют, пусть даже с помощью радикальной хирургии, либо она его убьет.

– Нам никто не давал права быть хирургами, и есть риск, что пациент умрет на операционном столе. Но раз уж мы считаем, что должны это сделать, мы сделаем. А пока ты развлекался, общаясь с овцами, пастухами, собаками, музыкантами и старушками-прорицательницами, я ломала голову, планируя атаку, по сравнению с которой логистика высадки в Нормандии покажется детской игрой.

– Всегда восхищался твоей организаторской хваткой… Каков первый шаг?

– Уйти подальше от ядерных станций, ведь мы не имеем ни малейшего представления, что с ними случится в случае компьютерного коллапса.

– Во Франции их много.

– Ближайшая, Гольфеш, в ста пятидесяти километрах, так что пока нам не о чем беспокоиться. Если придется двигаться дальше на север, ситуация изменится, но, думаю, всегда найдутся пути, чтобы их обойти.

– Последнее, чего бы мне хотелось, – это спровоцировать катастрофу, подобную Чернобыльской. Эта война должна быть без жертв.

– Вряд ли так получится, ведь вчера едва не произошла первая, и тот пилот спасся чудом. Но если ценой жизни одного военного удастся спасти тысячи мирных жителей, оно того стоит.

– Мы опять возвращаемся к одному и тому же: кто мы такие, чтобы это решать?

– А кто те, кто это решает сейчас? Пока мы не извлекаем личной выгоды, у нас больше морального права, чем у любого политика.

Это был спор, который мог бы продолжаться бесконечно, и оба это понимали. Ведь те, кто развязывал войны и допускал массовый голод в Африке, якобы имели мандат своих избирателей, но слишком часто, обретая власть, они забывали, кто им ее дал.

Лучшее тому доказательство – текущая ситуация: традиционное пирамидальное общество рушилось, потому что маленькая, но алчная верхушка стала слишком тяжелой для своей опоры. Это повторялось снова и снова, начиная с того момента, как кто-то впервые посчитал себя выше других, вновь опровергая известную поговорку:

Народ, который не знает своей истории, обречен на ее повторение.

История большинства народов переписывалась бесчисленное количество раз, и, сколько бы ее ни читали, люди продолжали совершать одни и те же ошибки, даже в рамках одного поколения. Они знали это, потому