Сияние снегов (сборник) - Борис Чичибабин

«С Украиной в крови я живу на земле Украины…»

С Украиной в крови я живу на земле Украины,и, хоть русским зовусь, потому что по-русски пишу,на лугах доброты, что ее тополями хранимы,место есть моему шалашу.

Что мне север с тайгой, что мне юг с наготою нагорий?Помолюсь облакам, чтобы дождик прошел полосой.Одуванчик мне брат, а еще молочай и цикорий,сердце радо ромашке простой.

На исходе тропы, в чернокнижье болот проторенной,древокрылое диво увидеть очам довелось:богом по лугу плыл, окрыленный могучей короной,впопыхах не осознанный лось.

А когда, утомленный, просил: приласкай и порадуй,обнимала зарей, и к ногам простирала пруды,и ложилась травой, и дарила блаженной прохладойот источника Сковороды.

Вся б история наша сложилась мудрей и бескровней,если б город престольный, лучась красотой и добром,не на севере хмуром возвел золоченые кровли,а над вольным и щедрым Днепром.

О земля Кобзаря, я в закате твоем, как в оправе,с тополиных страниц на степную полынь обронен.Пойте всю мою ночь, пойте весело, пойте о славе,соловьи запорожских времен.

Львов

И статуи владык – и статуи Христа –в сверкании колонн поникшие по нишам.Не зря ты город львов. Твой лик жесток и пышен.Грозны твои кресты. Державна красота.

И людно, и светло – а я один в тоске, вишь,мир весел и могуч – а я грущу по нем.Да брось ты свой венок, дай боль твою, Мицкевич,неужто мы с тобой друг друга не поймем?..

О бедный город лир, на что мне твой обман?Враждебной красотой зачем ты нас морочишь?Я верен нищете прадедовских урочищ.Мне жаль твоей судьбы, ясновельможный пан.

Ты был милей в те дни, когда ты был горбати менее богат, но более духовен.Есть много доброты в тиши твоих часовен.Лесисты и свежи отрожия Карпат.

По бунтам и балам, шаля, пропрыгал юность,сто лет сходил с ума по дьявольским губам, –и бронзовый Исус уселся, пригорюнясь,жалеть, а не судить поверивших в обман.

Как горестно смотреть на кровли городские.Я дань твоим ночам не заплачу ничем.Ты праздничен и щедр – но что тебе Россия?Зачем ты нам – такой? И мы тебе – зачем?

Твои века молчат. Что знаю я – прохожий,про боль твоих камней, случайный и немой?Лишь помню, как сквозь сон, что был один похожий,на косточках людских парящий над Невой.

Так стой, разиня рот, молчи, глазами хлопай.Нам все чужое здесь – и камни, и листва.Мы в мире си́роты, и нет у нас родствас надменной, набожной и денежной Европой.

Кишиневская баллада

Непоседушка я, непоседа,еду вдаль, засыпаю под стук, –глядь – стоит на задворках у светагород-пасынок, город-пастух.

Он торгует плодами златымии вином – но какого рожнапервобрага надменной латынив перебранке базарной слышна?

Сколько жил, не встречались ни разу,да и с виду совсем как село.Эким ветром романскую вазув молдаванскую глушь занесло!..

Весь в слезах от влюбленных наитий,от бесовского пламени ал,не отсюда ль повинный Овидийкесарийские пятки лизал?

Это пылью покрылось степною,виноградной повилось лозой.В черной шапке стоит надо мноютерпкоустый слезящийся зной.

Не сулит ни соблазна, ни чуда,не дарит ни святынь, ни обнов,не кишеньем столичного людапривлекает сердца Кишинев.

Как великий поэт, простодушен,как ребеночек, трубит в рожок.– Что сегодня у Бога на ужин?– Кукурузная каша, дружок.

Европейцу, наверное, внове,может быть, в первый раз на веку,не прося, услыхать в Кишиневепетушиное кукареку.

В этом пенье, в повозочном скрипе,с деревенской небритостью щек,он живет у дорог на отшибе,мамалыжник, добряк, дурачок.

Доводящийся Риму с Парижемкак-никак речевою родней,что он скажет пришельцам бесстыжим?Промолчит, как за Божьей броней.

Но не надо особой натуги,чтоб, увидев, понять не спеша:в каждом доме и в каждой лачугесохранилась живая душа.

На усатом и каменном ликеотразились труды и бои, –это маленький Штефан Великийохраняет владенья свои.

А владенья – зеленые скверыда фонтаны со свежей водой,где о чем-то «шу-шу» староверы,как воробышки перед бедой…

Чаша с пуншем стоит недопита, –Саша Пушкин – лицейский щегол –от забав постоялого бытаза косматым искусом ушел.

Не сулила забвенья Земфира,не шептала немыслимых слов,только волю одну изъявила,чтобы спал у холодных костров.

Сон бежит от лица песнопевца,ночь – для тайны, для ночи – сверчок,как молдавского красного перцаобжигающий сердце стручок.

Но и сердцу заветная пища,но и радости нет золотей,что о вечном поют корневищапод камнями его площадей.

Сколько улочек в городе этомнемощеных, в пыли да в листве,где, наверно, поется поэтамкак в Эстонии или Литве.

И на каждом старинном порожке,где старинные люди живут,умываются умные кошки,но в свой мир никого не зовут.

Золотушный, пастушеский, сонный,ты уж в дебрях своих не взыщи,что орехов ребристые звоныв снежный край увезут москвичи.

И радушность твоя не таима,и приветствовать путников рад –как-никак, а Парижа и Римав скифской скуди потерянный брат.

«На Павловом поле, Наташа, на Павловом поле…»

На Павловом поле, Наташа, на Павловом полемы жили бок о бок, но все это было давно.Мы стали друзьями, молясь о покое и воле,но свет их изведать живым на земле не дано.

На Павловом поле, Наташа, на Павловом полеживые деревья подходят к высотным домам,и воздухом бора сердца исцеляют от боли,и музыкой Баха возвышенно дороги нам.

На Павловом поле, Наташа, на Павловом полемы с милой гостили в задумчивом царстве твоем,от рук твоих добрых отведавши хлеба и соли,и стало светло нам, и мы побратались втроем.

На Павловом поле, Наташа, на Павловом полепод дружеским кровом мы вдоволь попили вина.Поставь нам пластинку, давай потолкуем о Бёлле.Пусть жизнь твоя будет, как русские реки, длинна.

На Павловом поле, Наташа, на Павловом полемы пили за дружбу, но все это было давно,и, если остался осадок из грусти и боли,пусть боль перебродит и грусть превратится в вино.

На Павловом поле, Наташа, на Павловом полестаринная дружба да будет легка на помин,и в новые годы заради веселых застолийсойдутся безумцы на праздник твоих именин.

На Павловом поле, Наташа, на Павловом поле.

Дума на похмелье

В ночах мильонозвездыхпод гнетом темных гнездне веет вольный воздух,не видно светлых звезд.

В чаду хмельном и спертом,в обители чумыполитикой и спортомпитаются умы.

Там платят дань заботам,ведут обидам счет,все меньше год за годомнас истина влечет.

Холопам биографийне снять с нутра оков,хоть лживей и кровавей,чем наши, нет богов.

Как жёлты наши лица,как праздна наша прыть!Самим бы исцелиться, –ан тужимся целить.

Рабы тщеты и фальши,с апломбом мировымвсё с Родины подальшеподаться норовим…

Меж тем, пока мы спорим,так трогательно белзацвел по рощам терен,соловушка запел.

Всей живности хозяинизмучился и сник,что столько мы не знаемиз музыки и книг.

И маленькие детидодумались уже,что есть одно на светеспасение душе.

Ни горечью сиротства,ни бунтом, ни гульбойсвобода не берется,а носится с собой.

Сам дьявол, хоть не скаред,на пажити чужойее нам не подарит,раз нету за душой…

Нас ангел не разбудитв день Страшного суда,но Вечность есть и будетсегодня и всегда.

И бабочка ли, куст ли,словесное ль витье –в природе и в искусствезнамения ее.

К твоим шагам, о путник,да не пристанет ложь,пока не в косных буднях,а в Вечности живешь.

Хоть смысл пути неведом,идти не уклонясь –все дело только в этом,да дело не про нас.

И, значит, песня спета,коль сквозь табачный дыммы дарственного светаувидеть не хотим.

Что боги наши плохи,постигнувшим давно,из собственной эпохинам выйти не дано.

На горе многим землямготовый кануть Рим,мы разуму не внемлеми радости не зрим.

Лишь я, поэт кабацкий, –вишь, глотка здорова, –верчу заместо цацкидурацкие слова.

«Я плачу о душе, и стыдно мне, и голо…»