Сестры Шред - Бетси Лернер

это давало ей право на него. Оставила я только коллекцию разных безделушек, лежавших в коробке из-под обуви: фуражка умершего от лейкемии мальчика-кларнетиста, брелок с золотой звездой, мышка из зверинца доктора Сэлинджера. А еще там в белоснежном носовом платке с вышитыми инициалами моего отца лежал белый медвежонок, которого мама привезла с фьордов для Олли. Я забрала его себе. Олли, как я и предполагала, так о нем и не вспомнила.

* * *

Через несколько недель после нашего заселения в общежитие моя соседка по комнате Тина Валор переехала в комнату к своему парню. С ее отъездом угасли мои надежды хоть с кем-нибудь подружиться. Оставшись одна в комнате, я слушала, как веселятся под музыку мои соседи по общаге. Мне отчаянно хотелось присоединиться к ним, потанцевать, завести новых друзей. Вместо этого я возвращалась из библиотеки в пустую комнату и до поздней ночи сидела за учебниками при свете настольной лампы, отрешенно грызя фисташки.

Первой на это обратила внимание староста этажа Джен. А может, она просто первая об этом сказала.

– Отчего это у тебя губы позеленели? – спросила она, когда мы поднимались вместе в лифте. Моя рука невольно метнулась к губам, но я почти сразу догадалась, в чем причина. Мне-то казалось, что бледно-зеленый ореол вокруг моих губ почти незаметен и никто не обратит на него внимания.

– Это от фисташек, – ответила я со стыдом.

– Ой, слава богу. Я испугалась, думаю: вдруг это тиф! – рассмеялась Джен. Мы поднялись на свой этаж, и Джен уговорила меня зайти к ней на чашечку чая.

Ее комната была увешана постерами и репродукциями: «Кувшинки» Моне, «Роллинг Стоунз», «Близнецы» Дианы Арбус. У Джен имелся богатый ассортимент чая и большая коробка бумажных салфеток. Она изучала психологию и играла в волейбол на межфакультетских соревнованиях. Она сказала, что за работу старостой ей платят стипендию и предоставляют бесплатное проживание и питание, но тут же добавила, что она бы занималась этим и бесплатно.

– Я хочу стать подростковым психологом, – объяснила Джен.

– А, мы для тебя подопытные кролики, – попыталась пошутить я.

– Да все мы этим занимаемся.

Джен насыпала заварку в чайник и залила кипятком из электрического чайника. Комнату заполнил запах ромашки. Джен обхватила кружку ладонями и спросила, не скучаю ли я по дому.

– Немножко, – выдавила я, покривив душой. На самом деле вдали от Нью-Хейвена и нашего опустевшего дома я испытывала только облегчение.

– Как учеба? Справляешься?

– Да. – Я только учебой и занималась.

– Уже подружилась с кем-нибудь?

– Да, – еще раз солгала я.

– У тебя никогда не возникало желания сделать с собой что-нибудь нехорошее?

Тут я поняла, что все эти вопросы – психологический тест.

– Н-нет, – пролепетала я. – Не то чтобы…

Я не хотела ничего с собой делать. Я хотела бы стать кем-то другим. Но моего неуверенного тона было достаточно, чтобы Джен забеспокоилась. Она убедила меня разрешить ей записать меня на прием к местному психологу.

– Приятно бывает с кем-нибудь поговорить, – объяснила она.

Моя мать верила в брак так же, как некоторые верят в Декларацию независимости. Она полагала, что, добросовестно выполняя свои обязанности, будет вознаграждена достоинством жен и вдов, доживающих свой век в опустевшем доме. Она готова была, когда придет час, вести моего отца подбирать ему ортопедическую обувь на липучках. Она бы проследила, чтобы в конце он получил нужное количество морфия, а после похорон забрала бы его вещи из шкафчика в загородном клубе.

В своем кругу только она развелась и так не вышла замуж второй раз; развод для нее стал многоуровневым унижением. Отношения ее родителей, как она поняла, повзрослев, были лишены любви; их связывали экономические трудности и чувство долга. У них была своя химчистка; дедушка был измучен непосильной работой, у бабушки пальцы преждевременно скрючились от артрита из-за того, что она целый день застегивала и расстегивала рубашки. В детстве мама любила копаться в том, что ее родители называли «брошенками» – в вещах, которые люди забывали вынуть из карманов одежды: ключи, серьги, зажимы для денег, губные помады. Бланки для ставок на скачках, зажигалки, визитные карточки, пуговицы. За годы работы ее родители собрали сотни долларов мелочью, которую хранили в пятигаллонных баках, получивших название «копилок» и «пенсионного фонда». Клиенты не всегда забирали одежду из химчистки, и бабушка раз в год жертвовала ненужные вещи в благотворительный фонд. Вот почему мою маму так раздражало, что Олли закупалась в Армии спасения (хотя прямо об этом она не говорила).

Мама твердо решила выйти замуж по любви и нашла в моем будущем отце все, о чем только могла мечтать: кормильца, идеального отца, высокого, красивого и воспитанного мужчину. Они познакомились на танцах и проговорили всю ночь. Мама рассказывала, что, когда он довез ее до дома и коснулся ее локтя, помогая выйти из машины, ее словно током ударило: «Вот тогда-то и понимаешь, что это оно».

Через полгода они поженились, а еще через год родилась Олли. Когда на свет появилась я, мы переехали из городской квартиры в частный дом с участком и хорошей школой неподалеку. С помощью Аниты Вормер, консультанта по дизайну, с которой папа познакомился на выставке в Бостоне, он превратил унылый лесосклад в яркий магазин-салон. Самым быстрорастущим в строительном бизнесе был сегмент «сделай своими руками», и Анита Вормер стояла в его авангарде, постоянно привлекая производителей и дизайнеров к поиску новых идей и материалов. Она собирала макеты комнат, украшала их занавесками, ковриками и цветочными горшками и устанавливала красивое освещение. Я любила играть в них, как в кукольных домиках.

Мои родители даже не ожидали, что дела пойдут так хорошо. Денег хватало, чтобы и самим нанять декоратора. Мама часами рассматривала образцы обоев и тканей. Анита помогла ей со вкусом оформить плиткой террасу во внутреннем дворе. Они подружились и часто пошучивали на папин счет. У него руки-крюки! У него плохая память на лица! Он целиком кладет в рот яйцо всмятку!

После развода моя мать перестала встречаться с подругами: она не хотела, чтобы ее жалели. Она презирала роль одиночки в компании и отказывалась от приглашений семейных пар. Она решила справляться с бытовыми делами в одиночку: оплачивать счета, платить налоги, менять лампочки, но главным образом как-то заполнять свободное время. Она начинала день с двухмильной прогулки, в любую погоду. Затем следовали домашние дела и визиты к врачу, чтение почты, шоу Фила Донахью и новости по телевизору. В пять часов вечера она позволяла себе выпить виски со льдом. Это облегчало ей переход от раннего вечера